Экзистенциализм

Экзистенциализм

МИНИСТЕРСТВО НАРОДНОГО ОБРАЗОВАНИЯ, КУЛЬТУРЫ И ЗДРАВООХРАНЕНИЯ РЕСПУБЛИКИ

КАЗАХСТАН

АГУ им. Абая

Кафедра: Философии

Реферат

На тему:

ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ

Выполнила:

Студентка 2 МТР

Михайлова А.Н.

Проверил:

Аюпов Н.Г.

Алматы 2000 г.

ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ

Экзистенциализм (от лат. existentia — существование) — философское

направление середины ХХ в., выдвигающее на первый план абсолютную

уникальность человеческого бытия, невыразимую на языке понятий.

Истоки Экзистенциализма содержатся в учении датского мыслителя ХIХ в.

Серена Кьеркегора, который ввел понятие экзистенции как осознания

внутреннего бытия человека в мире. Поскольку предметное внешнее бытие

выражает собой “неподлинное существование”, обретение экзистенции

предполагает решающий “экзистенциальный выбор”, посредством которого

человек переходит от созерцательно-чувственного бытия, детерминированного

внешними факторами среды, к единственному и неповторимому “самому себе”.

Кьеркегор выделил три стадии восхождения личности к подлинному

существованию: эстетическую, которой правит ориентация на удовольствие;

этическую — ориентация на долг; религиозную — ориентация на высшее

страдание, отождествляющее человека со Спасителем.

В ХХ в. Экзистенциализм взрос на почве пессимистического взгляда на

технический, научный и нравственный прогресс, обернувшийся кошмаром мировых

войн и тоталитарных режимов. Война с фашизмом стала эпохой расцвета

Экзистенциализма В своей основе Экзистенциализм — это нонконформизм,

призывающий личность делать выбор в сторону истинных человеческих

ценностей.

Принято делить Экзистенциализм на религиозный и атеистический.

Представители первого и более раннего направления Экзистенциализма — Мартин

Хайдеггер, Карл Ясперс, Габриель Марсель. Представители второго,

расцветшего во время второй мировой войны — Жан-Поль Сартр и Альбер Камю.

Религиозная направленность Экзистенциализма носит не конфессиональный

характер, она близка к учению Толстого. Например, Марсель понимает Бога как

“абсолютное Ты”, как самого интимного и надежного друга (пользуясь

лингвистической терминологией — ср. модальности, - можно сказать, что Бог

Экзистенциализма существует в модальности императива, молитвы, внутреннего

диалога).

Основная проблема Экзистенциализма - проблема духовного кризиса, в

котором оказывается человек, и того выбора, который он делает, чтобы выйти

из этого кризиса. Признаками кризиса могут быть такие понятия, как страх,

“экзистенциальная тревога”, тошнота, скука. “Человеку открывается вдруг

зияющая бездна бытия, которая раньше была ему неведома, когда он жил

спокойно, прозябая в сутолоке повседневных дел. Теперь покоя нет, остался

только риск решения, которое не гарантирует успеха”. Это и есть “подлинное

существование”, спокойно-трагическое в мире религиозного Экзистенциализма и

безнадежнотрагическое в мире атеистического Экзистенциализма.

Экзистенциализм — философия жизни. В этом смысле он составляет резко

контрастирующую пару с аналитической философией, не менее влиятельной, чем

Э., и надолго его пережившей. Как философское направление Экзистенциализм

кончился в 1960-е гг., аналитическая философия жива до сих пор. Сравним

схематически эти два направления мысли ХХ в.:

|Зкзистенциализм |аналитическая ф-я |

|Следование традиционным философ- |резкий разрыв с традиционными |

|ским ценностям |философскими ценностями |

|Главное — бытие и этика |главное — язык и познание |

|ориентация на реальную жизнь |игнорирование философских ценностей |

|и личность |проблемы жизни и личности |

|ориентация на интуицию |ориентация на логику |

|активная жизненная позиция |позиция академического философа |

Интересно, что последнему пункту основатели обоих направлений

решительно не соответствовали: Хайдеггер был исключительно академическим

человеком, Витгенштейн — исключительно эксцентричным.

Для культуры характерен билингвизм в широком смысле, так как

недостаток знания она компенсирует его стереоскопичностью. Поэтому столь

противоположные направления одинаково служили культуре в самые тяжелые ее

годы.

В конце 1960-х гг. Экзистенциализм полностью переходит в

художественную беллетристику, на экраны фильмов и страницы романов.

Я хотела бы выступить здесь в защиту экзистенциализма от ряда упреков,

высказанных в адрес этого учения.

Прежде всего, экзистенциализм обвиняют в том, будто он призывает

погрузиться в квиетизм отчаяния.

С другой стороны, экзистенциалистов обвиняют в том, что они

подчеркивают человеческую низость, показываем всюду гнусное, темное, липкое

и пренебрегают многим приятным и красивым, отворачиваемся от светлой

стороны человеческой натуры.

Со своей стороны христиане упрекают их еще и в том, что они отрицают

реальность и значение человеческих поступков, так , как, уничтожая

божественные заповеди и вечные ценности, не оставляют ничего, кроме

произвола: всякому позволено поступать, как ему вздумается, и никто не

может судить о взглядах и поступках других людей.

На все эти обвинения я постараюсь здесь ответить. Можно сказать с

самого начала, что под экзистенциализмом понимается такое учение, которое

делает возможной человеческую жизнь и которое, кроме того, утверждает, что

всякая истина и всякое действие предполагают некоторую среду и человеческую

субъективность.

Основное обвинение состоит в том, что они обращают особое внимание на

дурную сторону человеческой жизни. экзистенциалисткой”. А экзистенциалистов

объявляют “натуралистами”. Но, если они действительно натуралисты, вызывает

крайнее удивление, что они могут пугать и шокировать в гораздо большей

степени, чем натурализм в собственном смысле. Человек, относящийся терпимо

к такому роману Золя, как “Земля”, испытывает отвращение, читая

экзистенциалистский роман; человек, ссылающийся на народную мудрость,—

которая весьма пессимистична,— находит их законченными пессимистами. И в то

же время трезво рассуждают по поводу того, что “своя рубашка ближе к телу”

или что “собака любит палку”. Есть множество других общих мест, говорящих о

том же самом: не следует бороться с установленной властью; против силы не

пойдешь; выше головы не прыгнешь; любое не подкрепленное традицией действие

— романтика; всякая попытка, не опирающаяся на опыт, обречена на неудачу, а

опыт показывает, что люди всегда скатываются вниз, что для того, чтобы их

удержать, нужно нечто твердое, иначе воцарится анархия. И, однако, те самые

люди, которые пережевывают эти пессимистические поговорки, которые заявляют

всякий раз, когда они видят какой-нибудь более или менее отвратительный

поступок: “Да, таков человек!”, и которые кормятся этими “реалистическими

напевами”,— эти же люди упрекают экзистенциализм в излишней мрачности, и

притом так упрекают, что иногда спрашиваешь себя: не за то ли они им

недовольны, что он, наоборот, слишком оптимистичен? Что, в сущности, пугает

в этом учении? Не тот ли факт, что оно дает человеку возможность выбора?

Чтобы это выяснить, надо рассмотреть вопрос в строго философском плане.

Итак, что такое экзистенциализм?

Большинству людей, употребляющих это слово, было бы очень трудно его

разъяснить, ибо когда оно стало модным, экзистенциалистами стали объявлять

и музыкантов, и художников. Это исключительно строгое учение, меньше всего

претендующее на скандальную известность и предназначенное, прежде всего для

специалистов и философов. Тем не менее, можно легко дать ему определение.

Дело, впрочем, несколько осложняется тем, что существуют две

разновидности экзистенциалистов: во-первых, это христианские

экзистенциалисты, и, во-вторых, экзистенциалисты-атеисты, экзистенциалисты.

Тех и других объединяет лишь убеждение в том, что существование

предшествует сущности, или, если хотите, что нужно исходить из субъекта.

Как это, собственно, следует понимать?

Возьмем изготовленный человеческими руками предмет, например книгу или

нож для разрезания бумаги. Он был сделан ремесленником, который

руководствовался при его изготовлении определенным понятием, а именно

понятием ножа, а также заранее известной техникой, которая предполагается

этим понятием и есть, в сущности, рецепт изготовления. Таким образом, нож

является предметом, который, с одной стороны, производится определенным

способом, а с другой — приносит определенную пользу. Невозможно представить

себе человека, который бы изготовлял этот нож, не зная, зачем он нужен.

Следовательно, мы можем сказать, что у ножа его сущность, то есть сумма

приемов и качеств, которые позволяют его изготовить и определить,

предшествует его существованию. И это обусловливает наличие данного ножа

или данной книги. В этом случае мы имеем дело с техническим взглядом на

мир, согласно которому изготовление предшествует существованию.

Когда мы представляем себе бога-творца, то этот бог по большей части

уподобляется своего рода ремесленнику высшего порядка. Какое бы учение мы

ни взяли — будь то учение Декарта или Лейбница,— везде предполагается, что

воля в большей или меньшей степени следует за разумом или, по крайней мере,

ему сопутствует и что бог, когда творит, отлично себе представляет, что

именно он творит. Таким образом, понятие “человек” в божественном разуме

аналогично понятию “нож” в разуме ремесленника. И бог творит человека,

сообразуясь с техникой и замыслом, точно так же, как ремесленник

изготовляет нож в соответствии с его определением и техникой производства.

Так же и индивид реализует какое-то понятие, содержащееся в божественном

разуме.

В XVIII веке атеизм философов ликвидировал понятие бога, но не идею о

том, что сущность предшествует существованию. Человек обладает некой

человеческой природой. Эта человеческая природа, являющаяся “человеческим”

понятием, имеется у всех людей. А это означает, что каждый отдельный

человек — лишь частный случай общего понятия “человек”.

Атеистический экзистенциализм, более последователен. Он учит, что если

даже бога нет, то есть, по крайней мере, одно бытие, у которого

существование предшествует сущности, бытие, которое существует прежде, чем

его можно определить каким-нибудь понятием, и этим бытием является человек,

или, по Хайдеггеру, человеческая реальность. Что это означает:

“существование предшествует сущности”? Это означает, что человек сначала

существует, встречается, появляется в мире, и только потом он определяется.

Для экзистенциалиста человек потому не поддается определению, что

первоначально ничего собой не представляет. Человеком он становится лишь

впоследствии, причем таким человеком, каким он сделает себя сам. Таким

образом, нет никакой природы человека, как нет и бога, который бы ее

задумал. Человек просто существует, и он не только такой, каким себя

представляет, но такой, каким он хочет стать. И поскольку он представляет

себя уже после того, как начинает существовать, и проявляет волю уже после

того, как начинает существовать, и после этого порыва к существованию, то

он есть лишь то, что сам из себя делает. Таков первый принцип

экзистенциализма. Это и называется субъективностью, за которую упрекают

экзистенциалистов. Но что они хотят этим сказать, кроме того, что у

человека достоинства больше, нежели у камня или стола? Ибо мы хотим

сказать, что человек, прежде всего, существует, что человек — существо,

которое устремлено к будущему и сознает, что оно проецирует себя в будущее.

Человек — это, прежде всего проект, который переживается субъективно, а не

мох, не плесень и не цветная капуста. Ничто не существует до этого проекта,

нет ничего на умопостигаемом небе, и человек станет таким, каков его проект

бытия. Не таким, каким он пожелает. Под желанием мы обычно понимаем

сознательное решение, которое у большинства людей появляется уже после

того, как они из себя что-то сделали. Он может иметь желание вступить в

партию, написать книгу, жениться, однако все это лишь проявление более

первоначального, более спонтанного выбора, чем тот, который обычно называют

волей. Но если существование действительно предшествует сущности, то

человек ответствен за то, что он есть. Таким образом, первым делом

экзистенциализм отдает каждому человеку во владение его бытие и возлагает

на него полную ответственность за существование.

Но когда говорят, что человек ответствен, то это не означает, что он

ответствен только за свою индивидуальность. Он отвечает за всех людей.

Слово “субъективизм” имеет два смысла. Субъективизм означает, с одной

стороны, что индивидуальный субъект сам себя выбирает, а с другой стороны,

— что человек не может выйти за пределы человеческой субъективности. Именно

второй смысл и есть глубокий смысл экзистенциализма. Когда экзистенциалисты

говорят, что человек сам себя выбирает, они имеют в виду, что каждый из нас

выбирает себя, но тем самым они также хотят сказать, что, выбирая себя, мы

выбираем всех людей. Действительно, нет ни одного нашего действия, которое,

создавая из нас человека, каким мы хотели бы быть, не создавало бы в то же

время образ человека, каким он, по нашим представлениям, должен быть.

Выбрать себя так или иначе означает одновременно утверждать ценность того,

что мы выбираем, так как мы ни в коем случае не можем выбирать зло. То, что

мы выбираем,— всегда благо. Но ничто не может быть благом для нас, не

являясь благом для всех. Если, с другой стороны, существование предшествует

сущности и если мы хотим существовать, творя одновременно наш образ, то

этот образ значим для всей нашей эпохи в целом. Таким образом, наша

ответственность гораздо больше, чем мы могли бы предполагать, так как

распространяется на все человечество. Если, например, рабочий решает

вступить в христианский профсоюз, а не в коммунистическую партию, и этим

вступлением хочет показать, что покорность судьбе — наиболее подходящее для

человека решение, что царство человека не на земле,— то это не только его

личное дело: он хочет быть покорным ради всех, и, следовательно, его

поступок затрагивает все человечество

Это позволяет нам понять, что скрывается за столь громкими словами,

как “тревога”, “заброшенность”, “отчаяние”. Во-первых, что понимается под

тревогой? Экзистенциалист охотно заявит, что человек — это тревога. А это

означает, что человек, который на что-то решается и сознает, что выбирает

не только свое собственное бытие, но что он еще и законодатель, выбирающий

одновременно с собой и все человечество, не может избежать чувства полной и

глубокой ответственности. Правда, многие не ведают никакой тревоги, эти

люди прячут это чувство, бегут от него. Несомненно, многие люди полагают,

что их действия касаются лишь их самих, а когда им говоришь: а что, если бы

все так поступали? — они пожимают плечами и отвечают: «Но ведь все так не

поступают.» Однако на самом деле всегда следует спрашивать: а что бы

произошло, если бы все так поступали? От этой беспокоящей мысли можно уйти,

лишь проявив некоторую нечестность . Тот, кто лжет, оправдываясь тем, что

все так поступают,— не в ладах с совестью, так как факт лжи означает, что

лжи придается значение универсальной ценности. Каждый человек должен себе

сказать: действительно ли я имею право действовать так, чтобы человечество

брало пример с моих поступков? Если же он не говорит себе этого, значит,

скрывает от себя свою тревогу. Речь идет здесь не о том чувстве, которое

ведет к квиетизму, к бездействию. Это — тревога, известная всем, кто брал

на себя какую-либо ответственность. Когда, например, военачальник берет на

себя ответственность, отдавая приказ об атаке и, посылая людей на смерть,

то, значит, он решается это сделать и, в сущности, принимает решение один.

Конечно, имеются приказы свыше, но они слишком общи и требуют конкретного

истолкования. Это истолкование исходит от него, и от этого истолкования

зависит жизнь десяти, четырнадцати или двадцати человек. Принимая решение,

он не может не испытывать какого-то чувства тревоги. Такая тревога знакома

всем руководителям. Однако она не мешает им действовать, наоборот,

составляет условие действия, так как предполагает, что рассматривается

множество различных возможностей. И когда они выбирают одну, то понимают,

что она имеет ценность именно потому, что она выбрана. Эта тревога, о

которой толкует экзистенциализм, объясняется, кроме того, прямой

ответственностью за других людей. Это не барьер, отделяющий нас от

действия, но часть самого действия.

Говоря о “заброшенности” экзистенциалисты хотят сказать только то, что

бога нет, и что отсюда необходимо сделать все выводы. Экзистенциализм

противостоит той распространенной светской морали, которая желает

избавиться от бога с минимальными издержками. Когда около 1880 года

некоторые французские профессора пытались выработать светскую мораль, они

заявляли примерно следующее: “Бог — бесполезная и дорогостоящая гипотеза, и

мы ее отбрасываем. Однако для того, чтобы существовала мораль, общество,

мир культуры, необходимо, чтобы некоторые ценности принимались всерьез и

считались существующими. Необходимость быть честным, не лгать, не бить

жену, иметь детей и т. д. и т. п. должна признаваться априорно.

Следовательно, нужно еще немного поработать, чтобы показать, что ценности

все же существуют как скрижали в умопостигаемом мире, даже если бога нет.

Иначе говоря, ничто не меняется, если бога нет; и это . Они сохраняют те же

нормы честности, прогресса, гуманности; только бог превратится в устаревшую

гипотезу, которая спокойно, сама собой отомрет. Экзистенциалисты

обеспокоены отсутствием бога, так как вместе с богом исчезает всякая

возможность найти какие-либо ценности в умопостигаемом мире. Не может быть

больше блага так как нет бесконечного и совершенного разума, который бы его

мыслил. И нигде не записано, что благо существует, что нужно быть честным,

что нельзя лгать; и это именно потому, что мы находимся на равнине, и на

этой равнине живут одни только люди.

Достоевский как-то писал, что “если бога нет, то все дозволено”. Это —

исходный пункт экзистенциализма. В самом деле, все дозволено, если бога не

существует, а потому человек заброшен, ему не на что опереться ни в себе,

ни вовне. Прежде всего, у него нет оправданий. Действительно, если

существование предшествует сущности, то ссылкой на раз навсегда данную

человеческую природу ничего нельзя объяснить. Иначе говоря, нет

детерминизма", человек свободен, человек—это свобода.

С другой стороны, если бога нет, мы не имеем перед собой никаких

моральных ценностей или предписаний, которые оправдывали бы наши поступки.

Таким образом, ни за собой, ни перед собой — в светлом царстве ценностей —

у нас не имеется ни оправданий, ни извинений. Мы одиноки, и нам нет

извинений. Человек осужден быть свободным. Осужден, потому что не сам себя

создал; и все-таки свободен, потому что, однажды брошенный в мир, отвечает

за все, что делает. Экзистенциалист не верит во всесилие страсти. Он

никогда не станет утверждать, что благородная страсть — это всесокрушающий

поток, который неумолимо толкает человека на совершение определенных

поступков и поэтому может служить извинением. Он полагает, что человек

ответствен за свои страсти. Экзистенциалист не считает также, что человек

может получить на Земле помощь в виде какого-то знака, данного ему как

ориентир. По его мнению, человек сам расшифровывает знамения, причем так,

как ему вздумается. Он считает, следовательно, что человек, не имея никакой

поддержки и помощи, осужден всякий раз изобретать человека. В одной своей

замечательной статье Понж писал: “Человек — это будущее человека”. И это

совершенно правильно. Но совершенно неправильно понимать это таким образом,

что будущее предначертано свыше и известно богу, так как в подобном случае

это уже не будущее. Понимать это выражение следует в том смысле, что, каким

бы ни был человек, впереди его всегда ожидает неизведанное будущее. Но это

означает, что человек заброшен. Никакая всеобщая мораль вам не укажет, что

нужно делать; в мире нет знамений. Католики возразят, что знамения есть.

Допустим, что так, но и в этом случае человек сам решает, каков их.

Заброшенность предполагает, что мы сами выбираем наше бытие. Заброшенность

приходит вместе с тревогой.

Что касается отчаяния, то этот термин имеет чрезвычайно простой смысл.

Он означает, что мы будем принимать во внимание лишь то, что зависит от

нашей воли, или ту сумму вероятностей, которые делают возможным наше

действие. Когда чего-нибудь хотят, всегда присутствует элемент вероятности.

Я могу рассчитывать на то, что ко мне приедет друг. Этот друг приедет на

поезде или на трамвае. И это предполагает, что поезд прибудет в назначенное

время, а трамвай не сойдет с рельсов. Я остаюсь в области возможного; но

полагаться на возможность следует лишь настолько, насколько наше действие

допускает всю совокупность возможностей. Как только рассматриваемые нами

возможности перестают строго соответствовать нашим действиям, мы должны

перестать ими интересоваться, потому что никакой бог и никакое провидение

не могут приспособить мир и его возможности к нашей воле. Действительность

будет такой, какой ее определит сам человек.

Значит ли это, что человек должен предаться бездействию? Нет. Сначала

он должен решить, а затем действовать, руководствуясь старой формулой: “Нет

нужды надеяться, чтобы что-то предпринимать”. Это не означает, что человеку

не следует вступать в ту или иную партию. Просто он, не питая иллюзий,

будет делать то, что сможет.

Квиетизм — позиция людей, которые говорят: другие могут сделать то,

чего не могу сделать я. Экзистенциализм прямо противоположен квиетизму, ибо

он утверждает, что реальность — в действии. Он даже идет дальше и заявляет,

что человек есть не что иное, как его проект самого себя. Человек

существует лишь настолько, насколько себя осуществляет. Он представляет

собой, следовательно, не что иное, как совокупность своих поступков, не что

иное, как собственную жизнь. Отсюда понятно, почему наше учение внушает

ужас некоторым людям. Ведь у них зачастую нет иного способа переносить

собственную несостоятельность, как с помощью рассуждения: “Обстоятельства

были против меня, я стою гораздо большего. Правда, у меня не было большой

любви или большой дружбы, но это только потому, что я не встретил мужчину

или женщину, которые были бы их достойны. Я не написал хороших книг, но это

потому, что у меня не было досуга. У меня не было детей, которым я мог бы

себя посвятить, но это потому, что я не нашел человека, с которым мог бы

пройти по жизни. Во мне, стало быть, остаются в целости и сохранности

множество неиспользованных способностей, склонностей и возможностей,

которые придают мне значительно большую значимость, чем можно было бы

судить только по моим поступкам”. Однако в действительности, как считают

экзистенциалисты, нет никакой любви, кроме той, что создает саму себя; нет

никакой “возможной” любви, кроме той, которая в любви проявляется. Нет

никакого гения, кроме того, который выражает себя в произведениях

искусства. Гений Пруста — это произведения Пруста. Гений Расина — это ряд

его трагедий, и кроме них ничего нет. Зачем говорить, что Расин мог бы

написать еще одну трагедию, если он ее не написал? Человек живет своей

жизнью, он создает свой облик, а вне этого облика ничего нет. Конечно, это

может показаться жестоким для тех, кто не преуспел в жизни. Но, с другой

стороны, надо, чтобы люди поняли, что в счет идет только реальность, что

мечты, ожидания и надежды позволяют определить человека лишь как обманчивый

сон, как рухнувшие надежды, как напрасные ожидания, то есть определить его

отрицательно, а не положительно. Тем не менее, когда говорят: “Ты есть не

что иное, как твоя жизнь”, это не значит, что, например, о художнике будут

судить исключительно по его произведениям; есть тысячи других вещей,

которые его определяют. Экзистенциалисты хотят лишь сказать, что человек

есть не что иное, как ряд его поступков, что он есть сумма, организация,

совокупность отношений, из которых составляются эти поступки.

И в таком случае их упрекают, по существу, не за пессимизм, а за

упрямый оптимизм. Если их ставят в упрек их литературные произведения, в

которых они описывают вялых, слабых, трусливых, а иногда даже явно дурных

людей, так это не только потому, что эти существа вялые, слабые, трусливые

или дурные. Если бы мы заявили, как Золя, что они таковы по причине своей

наследственности, в результате воздействия среды, общества, в силу

определенной органической или психической обусловленности, люди бы

успокоились и сказали: “Да, мы таковы, и с этим ничего не поделаешь”. Но

экзистенциалист, описывая труса, полагает, что этот трус ответствен за

собственную трусость. Он таков не потому, что у него трусливое сердце,

легкие или мозг. Он таков не вследствие своей физиологической организации,

но потому, что сам сделал себя трусом своими поступками. Не бывает

трусливого темперамента. Темпераменты бывают нервическими, слабыми, как

говорится, худосочными или полнокровными. Но слабый человек вовсе не

обязательно трус, так как трусость возникает вследствие отречения или

уступки. Темперамент — еще не действие. Трус определяется по совершенному

поступку. То, что люди смутно чувствуют и что вызывает у них ужас,— это

виновность самого труса в том, что он трус. Люди хотели бы, чтобы трусами

или героями рождались.

Один из главных упреков в адрес книги Сартра “Дороги свободы”

формулируется следующим образом: как можно делать героями столь дряблых

людей? Это возражение несерьезно, оно предполагает, что люди рождаются

героями. Собственно говоря, люди именно так и хотели бы думать: если вы

родились трусом, то можете быть совершенно спокойны — вы не в силах ничего

изменить, и останетесь трусом на всю жизнь, что бы вы ни делали. Если вы

родились героем, то также можете быть совершенно спокойны — вы останетесь

героем всю жизнь, будете пить как герой, есть как герой. Экзистенциалист же

говорит: трус делает себя трусом, и герой делает себя героем. Для труса

всегда есть возможность больше не быть трусом, а для героя — перестать быть

героем. Но в счет идет лишь полная решимость, а не частные случаи или

отдельные действия — они не захватывают нас полностью.

Итак, мы, кажется, ответили на ряд обвинений. Как видите,

экзистенциализм нельзя рассматривать ни как философию квиетизма, ибо

экзистенциализм определяет человека по его делам, ни как пессимистическое

описание человека: на деле нет более оптимистического учения, поскольку

судьба человека полагается в нем самом. Экзистенциализм — это не попытка

отбить у человека охоту к действиям, ибо он говорит человеку, что надежда

лишь в его действиях, и единственное, что позволяет человеку жить,— это

действие. Следовательно, в этом плане мы имеем дело с моралью действия и

решимости. Однако на этом основании экзистенциалистов упрекают также и в

том, что они замуровывают человека в индивидуальной субъективности. Но и

здесь их понимают превратно.

Действительно, их исходный пункт — это субъективность индивида, он

обусловлен и причинами чисто философского порядка. Они хотят иметь учение,

основывающееся на истине, а не на ряде прекрасных теорий, которые

обнадеживают, не имея под собой реального основания. В исходной точке не

может быть никакой другой истины, кроме: “Я мыслю, следовательно,

существую”. Это абсолютная истина сознания, постигающего самое себя. Любая

теория, берущая человека вне этого момента, в котором он постигает себя,

есть теория, упраздняющая истину.

Далее, теория экзистенциализма — единственная теория, придающая

человеку достоинство, единственная теория, которая не делает из него

объект. Всякий материализм ведет к рассмотрению людей, в том числе и себя

самого, как предметов, то есть как совокупности определенных реакций, ничем

не отличающейся от совокупности тех качеств и явлений, которые образуют

стол, стул или камень. Что же касается экзистенциалистов, то они именно и

хотят создать царство человека как совокупность ценностей, отличную от

материального царства. Но субъективность, постигаемая как истина, не

является строго индивидуальной субъективностью, поскольку человек открывает

не только самого себя, но и других людей. Через “я мыслю” мы постигаем себя

перед лицом другого, и другой так же достоверен для нас, как мы сами. Таким

образом, человек, постигающий себя, непосредственно обнаруживает вместе с

тем и всех других, и притом — как условие своего собственного

существования. Он отдает себе отчет в том, что не может быть каким-нибудь

(в том смысле, в каком про человека говорят, что он остроумен, зол или

ревнив), если только другие не признают его таковым. Чтобы получить какую-

либо истину о себе, человек должен пройти через другого. Другой необходим

для его существования, так же, впрочем, как и для его самопознания. При

этих условиях обнаружение человеческого внутреннего мира открывает в то же

время и другого, как стоящую передо нимсвободу, которая мыслит и желает

“за” или “против” него. Таким образом, открывается целый мир, который

экзистенциалисты называют интерсубъективностью. В этом мире человек и

решает, чем является он и чем являются другие.

Стремясь к свободе, мы обнаруживаем, что она целиком зависит от

свободы других людей и что свобода других зависит от нашей свободы.

Конечно, свобода, как определение человека, не зависит от другого, но,

как только начинается действие, человек обязан желать вместе со своей

свободой свободы других; он может принимать в качестве цели свою свободу

лишь в том случае, если поставляет своей целью также и свободу других.

Следовательно, если с точки зрения полной аутентичности признать, что

человек — это существо, у которого существование предшествует сущности, что

он есть существо свободное, которое может при различных обстоятельствах

желать лишь своей свободы, одновременно признаем, что человек может желать

и другим только свободы. Таким образом, во имя этой воли к свободе,

предполагаемой самой свободой, экзистенциалисты могут формулировать

суждение о тех, кто стремится скрыть от себя полную беспричинность своего

существования и свою полную свободу. Одних, скрывающих от себя свою полную

свободу с помощью духа серьезности или ссылок на детерминизм,

экзистенциалисты называют трусами. Других, пытающихся доказать, что их

существование необходимо, хотя даже появление человека на Земле является

случайностью, - сволочью. Но трусов или сволочь можно судить лишь с точки

зрения строгой аутентичности. Поэтому, хотя содержание морали и меняется,

определенная форма этой морали универсальна. Кант заявляет, что свобода

желает самой себя и свободы других. Но он полагает, что формальное и

всеобщее достаточны для конституирования морали. Экзистенциалисты же,

напротив, думают, что слишком отвлеченные принципы терпят крах при

определении действия. Содержание всегда конкретно и, следовательно,

непредсказуемо. Всегда имеет место изобретение. Важно только знать,

делается ли данное изобретение во имя свободы.

Выбирать можно все, что угодно, если речь идет о свободе решать.

Еще одно обвинение экзистенциалистов сводится к следующему: “Вы

получаете одной рукой то, что даете другой”, то есть их ценности, в

сущности, несерьезны, поскольку они их сами выбирают. Да, так оно и есть;

но уж если человек ликвидировал бога-отца, то должен же кто-нибудь

изобретать ценности. Нужно принимать вещи такими, как они есть. И, кроме

того, сказать, что люди изобретают ценности,— значит утверждают лишь то,

что жизнь не имеет априорного смысла. Пока мы не живем своей жизнью, она

ничего собой не представляет, мы сами должны придать ей смысл, а ценность

есть не что иное, как этот выбираемый нами смысл. Тем самым мы

обнаруживаем, что есть возможность создать человеческое сообщество.

Существует вопрос: является ли экзистенциализм гуманизмом? Сартр

говорил, что гуманисты не правы, и надсмеивался над определенным типом

гуманизма. Действительно, слово “гуманизм” имеет два совершенно различных

смысла. Под гуманизмом можно понимать теорию, которая рассматривает

человека как цель и высшую ценность. Подобного рода гуманизм имеется у

Кокто, например, в его рассказе “В 80 часов вокруг света”, где один из

героев, пролетая на самолете над горами, восклицает: “Человек поразителен!”

Это означает, что лично я, не принимавшая участия в создании самолетов,

могу воспользоваться плодами этих изобретений и что лично я — как человек —

могу относить на свой счет и ответственность, и почести за действия,

совершенные другими людьми. Это означало бы, что мы можем оценивать

человека по наиболее выдающимся действиям некоторых людей. Такой гуманизм

абсурден, ибо только собака или лошадь могла бы дать общую характеристику

человеку и заявить, что человек поразителен, чего они, кстати, вовсе не

собираются делать, по крайней мере, насколько мне известно. Но нельзя

признать, чтобы о человеке мог судить человек. Экзистенциализм освобождает

его от всех суждений подобного рода. Экзистенциалист никогда не

рассматривает человека как цель, так как человек всегда незавершен. И мы не

обязаны думать, что есть какое-то человечество, которому можно поклоняться

на манер Огюста Конта.

Но гуманизм можно понимать и в другом смысле. Человек находится

постоянно вне самого себя. Именно проектируя себя и теряя себя-вовне, он

существует как человек. С другой стороны, он может существовать, только

преследуя трансцендентные цели. Будучи этим выходом за пределы, улавливая

объекты лишь в связи с этим преодолением самого себя, он находится в

сердцевине, в центре этого выхода за собственные пределы. Нет никакого

другого мира, помимо человеческого мира, мира человеческой субъективности.

Эта связь конституирующей человека трансцендентности (не в том смысле, в

каком трансцендентен бог, а в смысле выхода за свои пределы) и

субъективности — в том смысле, что человек не замкнут в себе, а всегда

присутствует в человеческом мире,— и есть то, что, экзистенциалисты

называют экзистенциалистским гуманизмом. Это гуманизм, поскольку они

напоминают человеку, что нет другого законодателя, кроме него самого, в

заброшенности он будет решать свою судьбу; поскольку они показывают, что

реализовать себя по-человечески человек может не путем погружения в самого

себя, но в поиске цели вовне, которой может быть освобождение или еще какое-

нибудь конкретное самоосуществление.

Из этих рассуждений видно, что нет ничего несправедливее выдвинутых

против экзистенциалистов возражений. Экзистенциализм — это не что иное, как

попытка сделать все выводы из последовательного атеизма. Он вовсе не

пытается ввергнуть человека в отчаяние. Но если отчаянием называть, как это

делают христиане, всякое неверие, тогда именно первородное отчаяние — его

исходный пункт. Экзистенциализм — не такой атеизм, который растрачивает

себя на доказательства того, что бог не существует. Скорее он заявляет

следующее: даже если бы бог существовал, это ничего бы не изменило. Такова

точка зрения экзистенциалистов. Это не значит, что они верят в

существование бога,— просто суть дела не в том, существует ли бог. Человек

должен обрести себя и убедиться, что ничто не может его спасти от себя

самого, даже достоверное доказательство существования бога. В этом смысле

экзистенциализм — это оптимизм, учение о действии.