Еще раз об Антихристе Ф.Ницше

Еще раз об Антихристе Ф.Ницше

Сверхчеловек и проблема веры

Мнимая однозначность предпоследней книги Фридриха Ницше «Антихрист»

закодирована уже в ее названии, переводимом также как «Антихристианин»,

подобная неоднозначность будет прослеживаться и в отношении Ницше к

личности самого Христа, - между учением которого и исторически-

идеологическим наслоением христианства он проводил разделительную черту -

неоднозначность Антихриста - Люцифера, намертво вписанного в круг вопросов

веры.

Каков Христос в глазах Ницше? Это некто, стоящий по ту сторону «всякой

религии, всех понятий культа, всякой истории, естествознания, мирового

опыта, познания, политики, психологии, вне всяких книг, вне искусства»[1].

Христос у Ницше - «идиот» в понимании Достоевского - игнорирует все то, что

понимается под «жизнью». Все составные элементы жизни понимаются им как

символы, как материал для его притч о жизни совсем другой, считающейся за

реальную, которую символически можно назвать «внутренней» и вне которой и

нет ничего, включая смерть. Нет греха, нет вины, нет наказания. «Грех, все,

чем определяется расстояние между Богом и человеком, уничтожен»[2]. «Бог»,

«Сын Человеческий», «Царство Небесное» становятся символами состояний,

приравниваемых к блаженству, ставшему единственной реальностью. «Царство

Божие» не есть что-либо, что можно ожидать, оно не имеет «вчера» и не имеет

«послезавтра», оно не приходит через тысячу лет - это есть опыт сердца; оно

повсюду, оно нигде...»[3] Христос оставляет в наследство человечеству

практику, в том числе практику поведения в различных неблагоприятных

жизненных ситуациях, практику несопротивления. Ницше ставит в вину Церкви

то, что ею из Евангелия «фокуснически изымается все понятие «блаженства»,

единственная его реальность, в пользу состояния после смерти![4]

Ницше, непрестанно напоминающий о том, что слабому должно помочь

умереть, не может не упрекать Христа в бегстве от «реальности» в

непостижимое.

Итак, обвиняется христианство, но христианство как фарисейство, как

построение жрецов-мифотворцев, выстроивших угодный им миф. В досконально

рассматриваемой психологии жреца раскрывается изобретенная последним ложь

«нравственного миропорядка». Всякому самоценному естественному учреждению,

такому как государство, брак и так далее, обесценивания природу, жрецом

дается сообщающая ценность. Неповиновение жрецу и «закону» с необходимостью

влечет за собой обретение «греха» со всеми вытекающими отсюда

последствиями, в том числе с наказанием.

Ницше ставит в упрек европейским расам то, что ассимилировав

христианскую религию, они впитали вместе с ней противоречия и

болезненность, не пересоздав ни нового божества, ни себя за последние две

тысячи лет.

Ницше проводит сравнительный анализ христианских источников с книгой

законов Ману. Цели этих трудов диаметрально противоположны, как,

разумеется, противоположны и методы к их достижению, и само происхождение

книг. Написание кодекса законов Ману по существу явилось подведением итогов

продолжительного разнообразного жизненного опыта народа с последующей его

систематизацией. В целях избежания дальнейшего эксперимента, разложения

ценностей, традиция здесь взаимодействует с откровением. Базовый тезис

следующий: "Бог это дал, предки это пережили"[5] . "Порядок каст, высший

господствующий закон, есть только санкция естественного порядка,

естественная законность первого ранга, над которой не имеет силы никакой

произвол, никакая «современная идея»[6].

Основанием пирамиды культуры с необходимостью будет являться прослойка

населения, носящая название «посредственности» с ее ориентацией на

специальную деятельность в разнообразных областях, вершиной - духовно

одаренные как самые сильные, серединой - воины и судьи, стражи права. Такое

деление произведено самой Природой, а не Ману, а значит, оно обречено на

жизненность. Восстания низшего против высшего, сопрягающие в себе

экономические деформации общества с вырождением первохристианских ценностей

в прохристианские права большинства, последние тысячелетия насыщавшие

кровью землю, во многих цивилизованных странах привели к образованию

современных демократий с их прагматически вывернутыми наизнанку

христианскими ценностями.

Искаженная вера вступила на замену христианской практике - такой

жизни, какою жил Христос. Ницше пишет о том, что «истинное, первоначальное

христианство возможно во все времена. Не верить, но делать, а, прежде

всего, многого не делать, иное бытие...»[7] Таким образом, в конце XIX века

символический статус христианства отстаивается немецким философом в

сочинении «Антихристианин».

Важнейший момент мистерии - смерть на кресте - становится диагнозом

непонимания учения последователями, одновременно явившись причиной для

целой цепи последующих измышлений и ложных выводов относительно «почему

именно так?» В основе нашедшихся ответов лежало одно из самых

антихристианских качеств человека - месть: царство божие превратилось в

ожидаемое кровавое судилище над врагами «церкви».

Рассмотрим воззрения на проблему христианства философов, не избежавших

прямого влияния Ницше на формирование своего мировоззрения. Карл Ясперс в

ницшеанской критике морали христианства видел «недоразумение», причина

которого – в непроведенном разделении между истинными моральными стимулами

данной религии и моралью ему современного мира. Если для Ницше человек

является одновременно червем и венцом творения, в который вплетена

потенциальная энергия возвышения над самим собой и бренностью своего бытия,

то по Ясперсу человек может возвыситься только в соответствии с единым -

Богом, Абсолютом, что исключает ницшеанскую свободу к творчеству вне

трансценденции. Ясперс отбрасывает и все презрительные христианские

характеристики человека – «неопределившегося животного».

Макс Шелер[8], подобно Ясперсу, переработал и совместил идейные базисы

Ницше и Христа /христианства/. Снимая вину в «фальсификации ценностных

таблиц» с христианства, Шелер перекладывает ее на явление ресентимента,

представляющего собой интенсивное переживание с последующим

воспроизведением ответной реакции на действия другого человека, в

результате которого погружаемая в центр личности эмоция удаляется из зоны

выражения и действия личности. Такая ответная реакция, негативная по своему

характеру, является долговременной психической установкой, основанной на

чувстве собственного бессилия и служит источником изменения ценностей и

основанного на них мировоззрения. Неспособность к овладению желанным

благом, сопряженная с ненавистью к себе как носителю бессилия,

трансформируется в некую любовь к вызывающим изначально отвращение

объектам, представляющим низшую ценность: априорные ранговые отношения

между ценностными модальностями смещаются.

Утверждение Ницше о христианстве как «цветке ресентимента»

опровергается, ибо подлинная христианская идея любви не имеет ничего общего

с последним. Мир же дается человеку через любовь, сила которой в каждом

индивидуальном случае соответствует его способности к контакту с

Универсумом - Богом - Единым. Обвинение в заражении ресентиментом может

иметь отношение лишь к некоторым сторонам модифицированных моделей

христианства и главным образом касается гуманизма, отвернувшегося от Бога и

любви во Христе.

Гуманизм как порождение буржуазии, согласно Шелеру, впитал в себя ее

главную отличительную особенность – социогенетическую вторичность,

компенсирующую недостаток своих витальных сил и врожденный страх перед

жизнью особой реактивностью натуры, позволяющей целерационально

использовать чужие жизненные энергии, паразитируя на них. Негативный

«буржуазный дух», паразитируя над позитивной предприимчивостью,

осуществляет переворот в системе ценностей, активизируя приобретательство и

жажду наживы, упраздняя любовь.[9]

Простое человеколюбие (констатируется широкая распространенность и

мнимого человеколюбия, основанного на ресентименте) является лишь шагом на

пути к акосмистской любви к Богу и человеку.

Немаловажную роль в рисуемой картине мира играет вводимое понятие

этоса - системы ценностей субъекта (индивидуума, семьи, расы, нации...),

сложившейся по определенным правилам ценностных предпочтений:

господствующий этос общества творит соответствующую систему мировоззрения,

социальную мораль, на которых и сказывается в первую очередь возможное

отравление ресентиментом.

Шелер не признает за ненавистью изначальной укорененности в

человеческой природе, подобной укорененности любви, что означало бы разрыв

с христианской традицией.[10] Ненависть является следствием нарушения

данной Богом иерархии ценностей. Подобное отклонение имеет своей причиной

прельщение чем-либо и варьируется от относительного до абсолютного (в

случае сотворения себе кумира), оно может быть обусловлено разнообразными

факторами, включая наследственные и социальные.

Надежды на будущее связываются с отмиранием старого буржуазного этоса

и рождением нового, причем отнюдь не при помощи пролетариата, но как

результат расово-этнических смешений, в связи с чем народо-населенческие

проблемы становятся предметом пристального шелеровского внимания.

Социальный идеал Шелера предстает в образе свободного от ресентимента

воплощения христианской любви.

Затрагиваемые «Антихристианином» темы тесно взаимосвязаны между собой

и могут быть рассматриваемы на фоне их классической систематизации,

проделанной Мартином Хайдеггером,[11] согласно которой принципиальными

моментами являются:

нигилизм;

переоценка ценностей;

воля к власти;

идея вечного возврата;

идея сверхчеловека.

Рождение нигилизма понимается как начало новой эры в истории

человечества. Нигилизм, отталкивающийся от события смерти Бога, далее

наполняет себя созидающим смыслом. Появляется определение всего сущего как

воли к власти - ее самоуполномочения на превосхождение себя самой, что

тесно связано с доктриной вечного возвращения. Целью единственно сущего

является «сверхчеловек» - «... тот высший однозначный образ человечества,

который в качестве безусловной воли к власти в каждом человеке на разной

ступени восходит к власти, наделяя тем самым человека принадлежностью к

сущему в целом, то есть воле к власти, и удостоверяя его как истинно

сущего, близкого к действительности и к «жизни»[12].

Проводимая Ницше разделительная черта между личностью Иисуса Христа и

феноменом христианства позволяет сделать вывод о неприятиии философом

идеологического наслоения исторического тела христианства ввиду оказанного

им негативного влияния на разнообразные аспекты жизни человека в обширной

зоне влияния этой религии, тогда как к самому Христу у Ницше прослеживается

неоднозначное отношение (от жесткой критики до фактического преклонения

перед мудростью простоты), свидетельствущее о предельной прозрачности в

расстановке акцентов по данной проблеме.

Ницше заинтересован в функционировании нового учреждения, которое, уже

вне религиозной санкции на жизнь, осуществляло бы проникновение

многочисленных аспектов жизнедеятельности человека, посильно регламентируя

ее, а не паразитируя, и не саморазлагаясь в качестве религиозно-

государственного института.

Попытки синтеза наследия Ницше с реставрацией первоначальных

христианских ценностей, совершаемые Шелером, Ясперсом, свидетельствуют о

поиске промежуточных путей в будущее, приспособлении к сложившемуся

мировосприятию современного человека. Однако, христианские ценности не

поддаются скрещиванию с методологическими изысканиями в религиозной сфере

от философии, давая в итоге очередные неприменимые на практике утопические

умопостроения

-----------------------

[1] Ф. Ницше. Соч. в двух томах. М., Мысль, 1990. Т.2, с.658.

[2] Там же, с.658.

[3] Там же, с.660.

[4] Там же, с.665

[5] Там же, с.684.

[6] Там же, с.685.

[7] Там же, с.663.

[8] Шелер М. Избранные произведения. М., Гнозис, 1994.

[9] Чер-унг Пак. Ресентимент, оценка, знание и социальное действие в учении

Макса Шелера. www.nir.ru

[10] Малинкин А.Н. Учение Макса Шелера о ресентименте и его значение для

социологии. www.nir.ru

[11] Хайдеггер М. Европейский нигилизм. //Время и бытие. М., Республика,

1993.

[12] Там же, с.77.