Философия эпохи романтизма

Философия эпохи романтизма

ВОЗНИКНОВЕНИЕ РОМАНТИЗМА.

ОСНОВНЫЕ ЕГО ЧЕРТЫ.

Романтизм - это художественное направление, которое возникает в начале

19века Европе и продолжается до 40-х годов 19 века.

Основным является конфликт человека с миром. Возникает психология бунтующей

личности, которую наиболее глубоко отразил Лорд Байрон в произведении

“Путешествие Чайльд-Гарольда”.

Романтических героев объединяет чувство собственной исключительности. “Я”

- это осознается как высшая ценность, отсюда эгоцентризм романтического

героя. Но, сосредоточившись на себе, человек вступает в конфликт с

действительностью.

Непосредственной причиной, вызвавшей появление романтизма, была Великая

французская буржуазная революция.

До революции мир был упорядочен, в нем существовала четкая иерархия, каждый

человек занимал свое место. Революция перевернула “пирамиду” общества,

новое еще не было создано, поэтому у отдельного человека возникло чувство

одиночества. Жизнь - поток, жизнь - игра, в которой кому- то повезет, а

кому- то нет.

Разлом, произошедший на рубеже 18-19 веков, был столь радикален, что

ему трудно отыскать аналогию. Великая французская революция, вызвала

небывалый энтузиазм европейских интеллектуалов, однако, ее финал

подействовал отрезвляюще. В 1792 г. во Франции монархия пала и была

провозглашена республика. В июне 1793г. король приговорен к смертной казни,

а в августе все узнали, что такое террор: сотни неповинных голов на

жертвенном алтаре революции. Позже Наполеоновские войны окончательно

разрушили идеалы просвещения.

Неблагодарное занятие – пытаться определить, что такое романтизм.

Кто-то насчитал свыше 150 дефиниций, Ф.Шлегель, основатель кружка

романтиков, отказался отправить почтой свое определение слова «романтик», в

виду того, что ему не хватило и 125 листов. Но, тем не менее, вот некоторые

существенные черты этого феномена: 1) этимологический генезис термина с

лексико-филологической точки зрения; 2) хронологические и географические

рамки феномена; 3) романтизм как психологическое и моральное явление; 4)

концептуальное наполнение, свойственное романтизму; 5) характерная форма

искусства; 6) наконец, романтическая философия.

Слово «романтик» имеет богатую историю. А.С. Baugh, историк английской

литературы, пишет, что прилагательное «романтический» появилось в Англии

около середины 17 века для обозначения чего-то экстравагантного,

фантастического и нереального (как в рыцарских романах, например).

Столетием позже им стали называть ситуации особо приятные, описываемые в

«романтической» поэзии и в прозе уже в нашем смысле слова. Постепенно его

начали употреблять в значении оживления инстинктов или эмоций, не до конца

задавленных рационализмом. Ф.Шлегель связывал романтизм с эпическим,

средневековым, психологическим и автобиографическим романом. Для него

современная форма искусства, взятая в его органическом развитии от

средневековья до наших дней, обладала особой сутью, красотой и правдой,

отличной от греческой.

С историографической и географической точек зрения, романтизм – это не

только поэзия и философия, но и музыка, и изобразительные искусства, бурным

расцветом которых отмечены конец 17 и первая половина 18 веков. Движение

распространилось во Франции, Италии, Испании, Англии, Германии, приобретя

национальные черты в каждой из этих стран.

Почти все представители романтизма прошли через религиозный кризис той или

иной степени интенсивности: Шлегель, Новалис, Якоби, Шлейермахер, Фихте,

Шеллинг.Религия подвергнута романтиками глубокой переоценке. Они увидели в

ней путь от конечного к бесконечному.Бесконечное это смысл и исток всего

конечного.

Романтизм заново открыл природу как всемогущую животворящую силу на пороге

нового столетия. Деистическому понятию божественного как Интеллекта,

высшего Разума, противопоставляется пантеизм, а религиозность обретает

новые формы. Ненависть к тиранам, экзальтированная свобода, чувства

сильные, страсти неукротимые, характеры цельные и бескомпромиссные - все

это вошло в моду романтического века.

Природа – гигантский организм наподобие человеческого, подвижная игра сил:

ее мощь божественна. Шеллинг заявлял, что природа – окаменевший разум.

Пантеистически звучат сентенции о чувстве бытия как органическом моменте

тотальности. Быть единым со всем, говорил Гельдерлин, - значит жить среди

богов, пребывать со всем, что живо, испытывая счастливое самозабвение. Для

романтиков характерен порыв к свободе. Быть всем, быть, безусловно, – это

мастерство. Мастер – властелин бытия, его свобода – часть сознания,

индивидуальности, святой и неприкосновенной. Каждое движение мастера –

откровение высшего мира, слова Божьего. И Фихте, и Гегель позже начнут с

того же тезиса.

Что касается романтического искусства, то указал на примат в нем «

содержания» над формой Шлегель, подчеркивавший выразительность

бесформенного наброска, фрагмента, чего-то незаконченного, где форма

вторична.

По поводу философии романтизма сказано немало, стоит напомнить одно

суждение Бенедетто Кроче: «Философский романтизм поднял знамя того, что

иногда называют не совсем точно интуицией и фантазией, в пику холодному

разуму, абстрактному интеллекту». Несомненно, обречены философские системы,

пренебрегающие интуитивным, как бесплодны те, что игнорируют логические

формы и элементарный порядок мышления. Еще задолго до романтизма Вико

внятно высказался в защиту интуитивного начала против крайностей

картезианского интеллектуализма; идеализм в этом смысле всегда романтичен.

Теперь, зная структуру, методы и содержание романтизма в общих черт ах, мы

можем отдельно поговорить о крупных его представителях.

«ДВИЖЕНИЕ БУРИ И НАТИСКА»

Немалый вклад в культуру внесли немецкие романтики братья Шлегели,

Гете,Шиллер,Новлис , Гёльдерлин ,Якоби,Гердер позже Шеллинг и

Гегель.Романтизм в Германии начался с движения

«Sturm und Drang»- « Буря и натиск». Это название одной из драм Фридриха

Максимилиана Клингера (1752-1831) использовал А. Шлегель в качестве

наименования целого движения. (Имелась в виду « буря чувств»,

лавинообразный поток страстей: ведь и Клингер сначала назвал свою драму

«Wirrwarr»-«Суматоха».)

Но не Клингер и составили славу романтизма. Его символами стали

Гете, Шиллер, Якоби, Гердер. О романтизме заговорили с появлением Гете в

Страсбурге и позже во Франкфурте.

Движение «Бури и натиска» иногда называют революцией на немецкий

манер, репетицией Великой французской революции. Другие ученые, напротив,

предвосхитившую эту революцию, своего рода аллергию на крайности

Просвещения, завершением которого и стола революция. Так или иначе, ясно,

что это была прелюдия к романтизму. « Штурмерцы» сумели выразить дух

целого народа, состояние немецкой души в час исторического перелома.

Классицизм - уже остепененная зрелость немецкой души. «Sturm» – это юность

Гердера и Гете, символ молодости нации, преодоление кризиса имело не только

персональный, но и социальный контекст.

Здесь классицизм выступает как корректив по отношению к движению

«Штурма и натиска», однако нельзя не видеть в нем существенный компонент и

диалектический полюс романтизма. Культ классики вовсе не чужд Просвещению,

но ему явно не доставало жизни и души, что заметил уже Иоганн Винкельман

(1717-1768) в своих работах об античном искусстве, призывая преодолеть

пассивное воспроизведение древних идеалов классицизма. «Для нас есть

единственный путь стать великими и, если возможно, неподражаемыми-это

подражать древним». Но нужна такая имитация, которая позволит усвоить

античный глазомер, каким он был у Микеланджело и Рафаэля, знавших

«подлинный вкус родниковой влаги» и безупречное правило живописи не

понаслышке. Поэтому естественно для Винкельмана, что такая «имитация» ведет

не просто к природе, но и выводит за ее пределы, к Идее чистой красоты,

творимой разумом, - это и есть истинная возвышенная природа. Если художник

взял за основание греческий канон красоты, он непременно найдет себя на

пути подражания природе. Понятие цельности и безупречности естества в

античном понимании очищают идею природной сущности. Узнав красоту нашей

натуры, он не замедлит связать ее с совершенно прекрасным. С помощью

утонченных форм, в нем присутствующих, художник станет правилом самому

себе.

Возрождение классики в немецком духе и от немецкого же духа,

благодаря вечной молодости природы и духа – этим вдохновлялись лучшие

писатели. От механической имитации греческого искусства к прорыву в новое,

гениальное питаемое греческим духом, - такова, по мнению известного

историка немецкой литературы Л. Миттнера, органическая эволюция немецкого

духа. Излить натуру в форму, а жизнь – в искусство, не повторяя, а,

обновляя греческие образцы, стало целью неоклассицизма.

Лучшие представители «Sturm» классическим идеалом называли меру,

предельность, равновесие. Именно этот, на первый взгляд странный, союз

безмерной стихии и «предела» произвел на свет романтизм. И в философии мы

видим новое обращение к классике: Шлейермахер не только перевел

платоновские диалоги, но сделал их частью философского дискурса. Шеллинг

уверенно использовал платоновскую теорию Идей, и понятие мировой души. Да и

гегелевская система появилась на свет после нового прочтения классики,

осознания смысла «диалектики» и роли спекулятивного элемента (фрагменты из

Гераклита Гегель широко использует в своей «Логике»).

ОСНОВНЫЕ ИДЕИ ЯРКИХ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ

НЕМЕЦКОГО РОМАНТИЗМА

Йена стала родиной романтизма, здесь на излете 18 в. нашли друг друга

братья Шлегели - Август Вильгельм (1767-1845) и Фридрих (о котором речь

впереди). – Каролина Михаэлис (1763-1809) (жена Шлегеля – старшего,

впоследствии жена Шеллинга) и сам Шеллинг. Каролина была вдохновительницей

кружка: Шиллер называл ее «мадам Люцифер». Повздорив с Шиллером, в 1797 г.

Фридрих Шлегель уехал в Берлин, где начал издавать журнал «Athenaeum»,

первый номер которого вышел в мае 1798 г. Просуществовав всего два года,

журнал стал необычно популярен. Благодаря активности обоих Шлегелей,

теоретические семинары состоялись в Дрездене (1798) и зимой 1799 – 1800 гг.

в Йене. К движению примкнули поэты Новалис, Людвиг Тик (1773-1853),

Вильгельм Генрих Ваккенродер (1773-1798). Шлейермахер сблизился со Шлегелем

в Берлине. Автор «Гипериона» Гёльдерлин, хотя и держался в стороне от

движения, не избежал романтизма в мыслях и стихах. Гёте и Шиллер,

высказывались против идеологических эксцессов романтиков, все же

принадлежали к веку романтическому, дышали его воздухом.

Фридрих Шлегель (1772-1829) отошел от классицизма Винкельмана и теории

Шиллера, обретя свой путь в философии после встречи с Фихте и Шеллингом.

Как для любого романтика, главное для него - бесконечное, к которому можно

прийти либо дорогой философии, либо через искусство. В обоих случаях

доступны лишь конечные средства. Как же быть? Шлегель предпринял попытку

параллельного поиска. На философском поприще достойна внимания его теория

иронии, что же касается искусства, здесь его теоретический вклад бесспорен.

Говоря об иронии, мы сразу же вспоминаем Сократа, любителя поиграть со

своей жертвой. Он знал, как заставить оппонента разоружиться. Для Шлегеля

цель – бесконечное, к которому можно прийти, используя неадекватность

мышления, поскольку оно всегда нечто детерминированное. Преодолеть эту

границу, продвинуться дальше и выше, за пределы неизбежного противоречия

условного и безусловного, под силу иронии, которую Шлегель помещает по ту

сторону любого здания, действия, науки. Понять неадекватность любого

действия, факта человеческого духа, полагал он, нельзя без элемента шутки,

юмора, розыгрыша.

Несмотря на подражание классике, понятие иронии в контексте романтизма

тесно связано с вполне серьезным чувством «Sehnsucht»(«страстное желание,

стремление страсти»). Николай Гартман, верно, оценил суть дела: « Шлегеля

глубоко мучила невыразимость и мистическая непостижимость всего того, что

подлинно важно для мышления. Так мысль, в конце концов, иронизирует сама

над собой по поводу собственного бессилия.… Вместе с тем это и

реабилитация иррационального, вытесненного из мышления». Речь идет о

мысленном сальто в пустоту, где, конечно, мысль никогда не найдет прочной

опоры, награда – лишь непосредственное осознание единственно реального,

достигаемое в той мере, в которой мышление сознательно покидает себя. Форма

«выпрыгивания из себя» и есть ирония, юмор, насмешка над собой (а не над

другим).

Ясно, что это самопреодоление важно не только в философии, но и в

этике, искусстве, в любой форме духовной жизни. Искусство, по Шлегелю

творение гения, лишь ему подвластен синтез конечного и бесконечного.

Высочайшая и ответственная миссия художника в том, чтобы стать проводником

бесконечного. Очевиден и религиозный аспект искусства, ведь любое отношение

человека к бесконечному мистично, религиозно, ибо это «жизнь в Боге». В

1808 г. Шлегель принял католическую веру после глубочайшего религиозного

кризиса, из которого, как кажется, он сумел найти выход.

Новалис, настоящее имя, которого Фридрих фон Гарденберг, родился в

1772г. и скончался в неполных двадцать девять лет от туберкулеза в 1801 г.

Его называют поэтическим голосом романтизма, чистым и верным. Философия

Новалиса, отраженная во «Фрагментах», может быть названа «магическим

идеализмом». Фихте, как мы увидим, реализму противопоставит метафизико-

гносеологический идеализм. Реалист объектом знания делает «prius» («то, что

прежде»), выводя из него субъект. Для идеалиста «prius» – это Я, субъект,

из него выводится объект. Так и Новалис, вслед за Фихте, магический реализм

древних оккультистов трансформирует в магический идеализм , с которым

связывает бессознательную активность Я, производящего не – Я. Все

происходит из духа, а потому он доминирует в качестве абсолютного

властвующего начала. « Я равно не - Я – высший тезис любой науки».

В романе « Ученики в Саисе» мы читаем: «Рискнул некто приподнять

покров на богине Саисской, и что же узрел он? Увидел – диво дивное – себя

самого». И в природе, и в Божестве, и в Я – одна и та же сила:

тождественный дух. «Мир – результат взаимодействия Я и Божественного. Все,

что есть, рождается от контакта духов». Мы соотносимся с частями

универсума, с тем, что было и что будет. Важно лишь направление и

настойчивость нашего внимания, предпочтение того, что для нас важнее.

Философия – это магия, но она еще и искусство. Поэзия улавливает

абсолютное, более того: «Поэзия реальна, а реальное поистине абсолютно –

вот суть моей философии», - заключает Новалис.

Понятны теперь и крайности его позиции: «Все сказка, все сон», - либо

должно стать сном. Великий маг, вероятно, тот, кто умеет очаровываться

самим собой так, что и собственные фокусы кажутся ему внешними автономными

феноменами. «Только по причине слабости наших органов чувств и самоконтакта

мы не можем ощутить себя в мире волшебства. Все сказки – наши сны об отчим

доме, который везде и нигде. Высшие потенции, подобно генам, дремлющим

внутри нас, однажды разбудят нашу волю…».

Эту концепцию проясняет незаконченный роман «Генрих фон Офтердинген»,

где сон перемешан с реальностью, как проза с поэзией, и где герой на своем

опыте приходит к магическому субстрату реальности. В ней сказка, сон и

поэзия – сама истина, некий «голубой цветок», манящий и никогда не

достижимый в реальности.

Впрочем, от магического идеализма он обратился к христианству,

радикально пересмотрев значение католического средневековья (в эссе

«Христианство или Европа»), счастливое единство которого было разрушено

Лютером, предтечей оскопленного просвещенческого интеллектуализма. Шеллинг

позже разовьет эту идею.

Близким к христианству виделся Новалису и греческий дух, дух

безмятежности и гармонии. Но только христианству удалось исполнить эту

гармонию, осмыслив смерть. В одном из «Гимнов к ночи» он говорит словами

рапсода, пришедшего из Греции: «С далекого брега, рожденный под благостным

небом Эллады, пришел певец в Палестину отдать свое сердце юноше

чудотворящему». Сама «ночь» символизирует, в пику «свету» просветителей,

Абсолют (вспомним теневые образы мистической философии). Но и крест –

«несгораемый триумфальный стяг рода человеческого» – символ победы над

смертью. Лишь он, по мнению Новалиса, может поддержать нас в страдании и

мучительной борьбе с жизненными невзгодами.

Фридрих Даниил Эрнст Шлейермахер родился в Бреславле в 1768г. В

1797г. он сотрудничает с Ф. Шлегелем в «Атенее». Затем он преподает в

Галле, а с 1810г. – в Берлинском университете. Широко известны его работы

«Рассуждение о религии» (1799) и «Монологи» (1800). В 1822г. он опубликовал

«Доктрину веры», посвященную протестантской догматике. С 1804-го по 1828г.

он переводит платоновские диалоги, оснащая их предисловиями и замечаниями,

публикует лекции по диалектике, этике, эстетике и, что особенно важно,

герменевтике. Остановимся, во-первых, на романтической интерпретации

религии, во-вторых, на новом прочтении Платона и, в-третьих, на

герменевтике Шлейермахера.

1.Религия – это отношение человека со Всеобщим. Целое соотносится с

метафизикой и моралью, но именно эта связь стала источником экивоков, из-за

чего в религию проникли чуждые ей идеи. Метафизика отсылает к мысли о

тотальности бытия. Этика имеет дело со Всеобщим (поступки в счете

человеческой природы, взятой в модусе универсума). Но ведь религия – не

мышление и не моральная активность. Что же она? Интуиция и чувство

бесконечно. «Религия не стремится ни объяснить, ни проникать в интуиции и

чувстве. Оставаясь по –детски пассивной, она ставит человека в центр любого

отношения как условие всякого бытия и причину всего становящегося…

выражение бесконечности». Всякая интуиция исходит от объекта, отпечатанного

в субъекте. Бесконечное, оставившее след в человеке, и есть интуиция.

Чувство – это ответ субъекта, его настроение – реакция сознания. Чувство,

сопровождающее интуицию, свидетельствует о неустранимой зависимости

субъекта от бесконечного. Религиозное чувство, таким образом, есть форма

тотальной зависимости конечного человека от всеобщего как бесконечного.

После публикации «Наукоучения» Фихте романтики ощутили необходимость

вернуться к Платону. «Я всегда чувствовал склонность к критике, - писал

Шлейермахер, - упражнение весьма полезное для меня самого… так и мой

«Платон» стал чем-то вроде посредника между старым и новым представлением о

философии». «Диалектика» мало повлияла на современников, ибо появилась на

свет позже, зато переводы платоновских диалогов Шлейермахеру удалось

вполне, они и сегодня переиздаются как лучшие.

Мы можем сказать, что современная философия герменевтика обязана рождением

Шлейермахеру. Помимо простой техники понимания и толкования разных

сочинений (например, священных текстов) она осваивает саму интерпретативную

структуру, характеризующую понимание как таковое. Следует сначала понять

целое, чтобы стали ясны части и элементы. Необходимо, чтобы текст,

интерпретируемый объект и интерпретирующий субъект принадлежали одному

горизонту, были в одном круге. Джанни Ваттимо заметил: Шлейермахер дал

первую теоретизацию того, что ныне зовется «герменевтическим кругом». В

основе своей проблема состоит в удержании тотальности объекта понимания,

обнимающей и объект, и субъект. Шлейермахер выделил два фундаментальных

свойства этого круга: а) необходимое предзнание целостности

интерпретативного действа; б) необходимость принадлежности действия и

понимания к более широкому горизонту. О том, какое развитие получил второй

момент в герменевтической структуре интерпретации человеческого опыта, речь

впереди.

Фридрих Гёльдерлин (1770-1842) не принадлежал к обществу романтиков),

был дружен с Шеллингом и Гегелем), но его поэзия несет на себе печать

романтизма. Трагично сложилась его судьба: половина жизни – в уединении,

другая половина – в безумии. После долгих лет непонимания в нем признали,

наконец, гения немецкой поэзии. В этом немалая заслуга Хайдеггера,

тончайшего интерпретатора творчества Гёльдерлина.

Любовь к Греции, духовное превосходство красоты и поэзии, коим

заповедано Бесконечное-Единое, непосредственно ощущение принадлежности ко

всеобщему, обожествление Природы, дающей начало и богам, и людям, - все эти

типично романтические мотивы мы находим у Гёльдерлина. Христианские темы

звучат в его гимнах «Хлеб и вино», «Единственный», хотя и в странном

смешении с греческим пантеоном. Себя Гёльдерлин видит ни много ни мало

новым пророком, почти Иоанном с новым Апокалипсисом.

«Гиперион, или отшельник в Греции» – роман, начатый в 1792-м и

законченный в 1799г., герой которого формируется как личность, путешествуя

(знаменитое романтическое «Wanderung»). Гиперион – грек из 17 столетия, он

горит желанием защищать независимость отечества от турок, возродить древнюю

славу Греции, однако его ждут разочарования. Никто его не понимает, умирает

возлюбленная Диотима. Гиперион бежит в Германию, но там его преследует

равнодушное непонимание. И только в лоне божественной природы он находит

успокоение. В этом гимне природе – весь романтизм с его ориентацией на

природу.

« О природе, о человеческом мечтал я долго, тщетно, но теперь говорю:

лишь ты жива, все прочее натужно мыслимое, тает, как кусочек воска, под

пламенем твоим.… Как долго я тебя не замечал! И сколько раз толпа тебя

дразнила, но боги твои живы и счастливы в безмолвии, покое… Люди, как

гнилые плоды, опадают с тебя: пусть они умрут, вернутся к твоим корням, и

я, о древо жизни, зазеленею с тобой и легким дуновением коснусь твоих

ветвей с молодыми побегами! Нежно и трепетно, ибо все мы – семена и злаки

одного златого колоса. Вы, недра земли! Вы, цветы! Вы, леса, и вы, орлы! И

ты, сестра света! Как стара и всегда свежа наша любовь! Свободны мы, зачем

менять способы жизни? Уподобимся же друг другу, в глубине мы так похожи.… И

мы, о Диотима, не разлучены, слезы по тебе напрасны… кто может разделить

любящих?.. сколько бессмысленных слов напридумали эти странные люди. Все

приходит под действием желания, и все заканчивается миром.… Исходя из

сердца и возвращаются к сердцу вены, и все - единая, вечная, сияющая

жизнь».

В жизни Фридриха Шиллера(1759-1805) легко вычленяются три периода.

Период – «штурмерский» период, его украшают драмы «Разбойники», «Заговор

Фиеско в Генуе», «Коварства и любовь», «Дон Карлос». Второй (с 1787г. он

изучает Канта, философию и историю) связан с кафедрой истории в Йене.

Третья фаза творчества – его театр: трилогия «Валленштейн» (1799), « Мария

Стюарт» (1800) и « Вильгельм Телль»(1804). С философской точки зрения

интересны его работы «О грации и о достоинстве» (1793), «Письма об

эстетическом воспитании» (1793-1795), «О наивной и сентиментальной поэзии»

(1795-1796).

Любовь к свободе во всех ее формах – политической, социальной и

нравственной - сформировала Шиллера. Французская революция и ее

последствия, однако, убедили Шиллера в незрелости человека, для которого

свобода – беда, а не благо, ибо истинная свобода в совести. Как же ее

достичь? Высшая школа свободы, убежден Шиллер, в красоте, ибо лишь она

способна гармонизировать внутренний мир человека.

В работе «О грации и достоинстве» мы находим шиллеровское понятие

«прекрасной души» («die schone Seele»), ставшее популярным в романтическую

эпоху. Преодолевая кантианское противопоставление «чувственной склонности и

морального долга», Шиллер видит в «прекрасной душе» природную спонтанность,

побуждаемую непосредственностью красоты. Это благородная душа,

гармонизирующая «инстинкт» и «моральный закон».

В « письмах об эстетическом воспитании» Шиллер уточняет, что у

человека есть два фундаментальных инстинкта: материальный и инстинкт формы.

Первый связывает человека с чувственностью, а значит, с материальностью и

бренностью бытия, второй, конечно, связан с рациональностью. Композиция

двух тезисов не должна приносить в жертву чувственное начало, ибо тогда это

была бы форма вне реальности. Предпочтительнее « игровой инстинкт»

(вспомним кантианскую «свободную игру способностей»), опосредующий

реальность и форму, случайность и необходимость. Игра и есть свобода. Для

Шиллера первый инстинкт – это жизнь, второй – форма, игра – «живая форма»,

она же и красота. Чтобы оценить человека в рациональном смысле, следует

сначала оценить его как существо эстетическое. Воспитать эстетически –

значит воспитать свободным, ведь красота всегда свободна.

В работе «О наивной и сентиментальной поэзии» Шиллер защищает следующие

тезисы. Но уже сентиментальный человек далек от природы, он «чувствует»

природу, размышляет о ней, на этом и основано поэтическое чувствование.

«Объект, - пишет он, - отсылает к некоторой Идее, и в ней поэтическая сила.

Сентиментальный поэт, следовательно, всегда при деле, ибо он всегда в

борьбе с реальностью как пределом и одновременно с идеей бесконечного, и в

этом смешанном чувстве вызывает доверие благодаря двойному источнику».

Но только в сентиментальную эпоху, пишет U. Perone, «наивный» поэт

может стать тем, чем мы хотим стать. «Сентиментальный поэт чувствует себя

отдельным от античности и вместе тоскующим по ней… это чувство,

спроектированное в идеальное, и есть условие наивности». Романтические

ферменты налицо. Гёте и другие поэты нового времени не могли не быть

сентиментальными поэтами. Классический канон красоты отныне реализуется не

непосредственно, а как идеал романтический.

Иоганн Вольфганг фон Гёте (1749-1832) – несомненно, величайший

немецкий поэт, в нем воплотилась целая эпоха устремлений, чаяний и

разочарований. В отличие от Шиллера, он держал дистанцию по отношению к

философам-профессионалам. Тем не менее, его сочинения полны философских

идей, некоторые из них стали романтическими символами.

Гёте был одним из «штурмерцев»; к этому периоду относятся сочинения

«Гец фон Берлихинген», «Прометей», «Страдания молодого Вертера», начало

«Фауста» и «Вильгельма Мейстера». Конечно, он стремился смягчить романтизм

и те последствия, которым положил начало Вертер: Гёте тяготила оголенная

чувственность этого феномена, и не только в литературном плане.

В зрелый период жизни поэта вдохновлял классический канон красоты.

Подобно грекам, ему хотелось поднять природу и реальность до высоты

духовного. На деле гётевский «классицизм» был плодом «Бури и натиска»,

куда старая форма и новый смысл «предела» пришли из романтизма. Шуберт,

один из критиков Гёте, заметил однажды, что предпочел бы ему Шекспира как

поэта более прямого и непосредственного, рельефно и недвусмысленно

описывающего человеческие пороки и добродетели.

Гёте не соглашался с шиллеровским делением поэзии на наивную

(античную) и сентиментальную (новую). Сентиментализм казался ему болезнью,

наивность же древних греков – признаком несомненного здоровья. И все же дух

«модерна» и даже отвергаемого им сентиментализма присутствует в творчестве

Гёте в виде вечной неудовлетворенности, критического настроя, тоски,

возникающей сразу после очередного завоевания. Выходящая на первый план

тематика внутреннего Я, борьбы со всем внешним и самим собой – не знак ли

это безнадежной утраты античной гармонии, простой и светлой? « Классицизм

не столько изгнал демона из Гёте, сколько приструнил его и призвал к

порядку. Из гения-буревестника он сделал гения-романтика» (де Руджеро). И

если Гёте и осуждал, то не душу романтизма, а патологические проявления

этого феномена.

Что же касается деталей гётевской позиции, то в ней ярко отражена

концепция витализма, но не без крайностей. Природа вся живая, в большом и

малом. Тотальность феноменов дана в органическом продуцировании

«внутренней форме». Полярность сил (сжатие – расширение) рождает различные

естественные образования, прогрессивно растущие. Трактовка Бога

пантеистична, никакой догматической жесткости. Гёте как поэт признает себя

политеистом, как ученый – пантеистом. Впрочем, он оставляет место и для

личностного Бога – в смысле моральной требовательности к самому себе. Гений

– это «творящая природа», по мнению Гёте, а искусство – творческая

активность, оно даже выше природы.

Два его произведения стали символами эпохи – «Вильгельм Мейстер» и

«Фауст». Первое – роман о духовном становлении. После серии артистических

проб Вильгельм находит себя в практике, художественный опыт не стал делом

жизни, но подготовили, очистил энергию для реформаторской деятельности.

(Похоже, в какой-то мере Гёте писал портрет с самого себя, веймарского

государственного служащего.) Шлегель называл этот роман «тенденцией века).

Миттнер усмотрел в романе попытку художественно реализовать то, что было

нереально в экономической и политической жизни. «Фауст – это «Все в Одном»,

бытование во всех социальных и этических мирах, замкнутых каждый в себе в

реальной жизни. Позже нечто подобное сотворил Гегель в своей «Феноменологии

Духа», где само сознание пойдет по кругам морали и духа универсальной

истории, пока не достигнет абсолютного знания.

Вечным персонажем стал Фауст. Исследователи часто находят в нем

пророчески угаданные Гёте черты сознания современного человека. Назвать

фаустовское устремление – «Streben» – демоном активизма, поселившимся в

человеке 20 в., не мудрено. Однако мы должны напомнить и гётевскую

интерпретацию, вложенную в уста небесных ангелов: «Тех, кто не пощадит себя

в вечном порыве, мы сможем спасти!». В письме Эккерману от 6 августа 1831

г. Гёте писал: « В этих стихах – ключ к спасению Фауста», неукротимое

стремление, с одной стороны, и божественная любовь – с другой. «В самом

Фаусте живет активность, высокая и чистая, а сверху вечная любовь спешит

ему на помощь.… Это в совершенной гармонии с нашим религиозным воззрением,

согласно которому мы становимся блаженными не своими только силами, а от

благодати Божественной, нисходящей на нас».

Фридрих Генрих Якоби (1743-1819) начался как романтик («Аллвилл»,

1776; «Вольдемар», 1777), но затем пришел к трансцендентному Богу. Среди

его работ примечательны письма «Об учении Спинозы» (1785), «Давид Юм о

вере, или Идеализм и реализм» (1787), «Письма к Фихте» (1801), «О

божественных вещах» (1811).

Трактат о Спинозе наделал немало шума в свое время. Лессинг в 70-х гг.

опубликовал сочинение деиста Г.С.Реймаруса. Якоби отреагировал на него

следующими тезисами: а) всякая форма рационализма заканчивается в финале

своего развития как спинозизм; б) спинозизм – форма атеизма, поскольку

отождествляет Бога с природой ( deus sive natura); в)спинозизм – это

фатализм, ибо не оставляет места для свободы; г) тот же Лессинг, спинонизм

и пантеист, не избежал фатализма и атеизма.

Это была настоящая атака на «иллюминизм», в которой Якоби поддержал

Гаман. Кант не пожелал вмешиваться, а Гёте защитил Спинозу как христианина

(подобно, впрочем, и Гердеру). Все вместе взятое лишь прибавило

популярности Спинозе. Однако Якоби не смирился: спинозистский

интеллектуализм, по его мнению, отделяет интеллект от веры, основанной на

чувстве и интуиции, которая лишь подтверждает, но не доказывает. «Я

неоднократно повторял, - говорит Якоби, - что необходимо выбраться из

накатанной колеи интеллекта, чтобы не потерять Бога. Поскольку разум

просыпается в человеке не сразу, ему кажется, что он мало- помалу возникает

из природы слепой и неразумной, в противоположность мудрому Провидению. В

любом случае, деификация природы - нонсенс: кто начинает с природы,

никогда не придет к Богу. Либо Он - в начале всего, либо Бога нет вообще».

Беда, если языческий интеллект берет в плен христианское сердце.

«Вера- изначальный свет разума, но рационализм принимает его за свой

собственный. Погаснет этот свет, и любая наука окажется слепой и

бессмысленной: невнятные пророчества вместо вопрошания и ответствования.

Вера – неустранимое доверие к тому, чего не видно. Абсолют мы не видим, но

верим в него. Мы видим обусловленное, по поводу чего возникает знание.

Здесь доминирует наука. Вера в невидимое сильнее и благороднее знания

видимого… Истинная наука – это дух, свидетельствующий о самом себе и о

Боге. Насколько я уверен в объективности моих ощущений истинного,

прекрасного и благого в природе, настолько я убежден в существовании Бога.

Ослабление одного влечет к атрофии другого». Из силы веры в невидимое

возникает вечная борьба против доктринального знания, война чад Божиих

против титанов. Философия света против философии тьмы, антропоморфизм

против пантеизма, истинный рационализм против его перевертыша, христианство

против язычества. Христианство антропоморфично по существу, ибо учит только

о Боге, творце мира, знания и воли; язычество – космотеизм. Нет ничего

более абсурдного, чем теория деификации природы, якобы открывающая

христианство. Вера ребенка или целого народа в каком-то смысле выше и

лучше, чем знания философа без веры. Верить во Христа означает верить в то,

во что поверил бы Он сам.

Знаком безусловной победы считает Якоби слова обреченного Христа:

«Боже мой, Боже мой! Для чего Ты меня оставил?» (Мф. 27,45), и: « Отче! В

руки Твои предаю дух мой» (Лк. 23, 46). Так мог сказать только самый

сильный из чистых и самый чистый из сильный («О божественных вещах»).

Якоби, мастер экзистенциалистских пассажей, призывает порвать с интеллектом

и уповать на веру. Прыжок этот («сальто-мортале») Гегель нашел слишком

«мортальным» для философии, ибо сброшенными оказались доказательства. И в

самом деле, указания Якоби на непосредственный выход к абсолюту – прямая

антитеза гегельянству.

Иоганн Готфрид Гердер (1744-1803), ученик Канта, начинал как сторонник

движения «Бури и натиска». С 1776г. он обосновался в Веймаре. Проповедник,

поэт, переводчик, эрудит и мыслитель, он разработал четыре темы: 1) новую

интерпретацию языка; 2) новое понимание истории; 3) попытался примирить

спинозизм и теизм; 4) идею христианства как всечеловеческой религии.

Гердера считают основателем современной лингвистики «Трактат об источнике

языка» содержит оригинальный взгляд на язык как на нечто не только

конвенциональное или коммуникативное, но и специфичное для природы

человека. Человека отличает от животного «рефлексия», именно она образует

язык, закрепляющий моменты подвижной игры ощущений. Поэзия глубочайшим

образом натуральна, она древнее прозы, ибо последняя предполагает

логическое опосредование. Язык фиксирует шаткое ощущение, давая человеку

выразительные средства, названия его открытий. Более того, сам человек –

творение языка. «Не по воле лиры Антифона росли города, - читаем мы в

«Идеях к философии истории», - и не мановением волшебной палочки пустыни

стали цветущими садами, но с помощью языка, великого общительного начала,

люди объединились в радости и любви для созидания. Язык основал законы и

связал: только через язык стала возможна история человечества как

наследование форм сердечности и любви. И сегодня вижу героев Гомера и слышу

плач Оссиана, всех, чьи тени давно исчезли с лица земли. Я чувствую их

дыхание, фигуры их передо мной, а голос ушедших звенит в моих ушах: я

внимаю их мыслям, погруженным в молчание веков. Все, что изобрел

человеческих дух, алмазы мудрости далекой античности, приходит ко мне через

язык и благоволение Провидения. Моя душа и мысль моя в одной связке с душой

и мыслью первого и, кто знает, может, и последнего человека на земле;

короче говоря, язык – отличительная черта нашего разума, с ним разум

обретает форму и распространяется».

Совершенно не похожей на просветительскую выглядит гердеровская философия

истории. Поскольку природа – организм, развивающийся согласно финалистскому

проекту, то и историю можно объяснить только в рамках этого проекта, где

всем правит Бог. История, таким образом, по необходимости реализует цели

Провидения и Бога, и прогресс движет не воля человеческая, а Бог, ведущий

человечество к реализации целей во всей полноте. В историческом пути каждая

фаза имеет собственный смысл. В противовес просветительской идее

государства Гердер выдвигает понятие «народа» как живого органического

единства.

Предполагает ли такое понимание истории Бога-творца, личностного и

трансцендентного, или это имманентный Бог? При ответе на вопрос Гердер

колеблется между позициями Лессинга и Спинозы. Пытаясь «спасти» последнего,

он не растворяет Бога как субстанцию в природе, и все же его трактат о Боге

полон апорий и неопределенностей.

Наконец, для Гердера характерно понимание христианства не как одной из

религий, а как религия всего человечества. Но и в этом он не свободен от

двусмысленностей: личность Христа он не сводит к идее или символу,

подчеркивая, что как человек он вел совершенный образ жизни.

Многие из понятий Гердера под пером Гегеля обретут новую жизнь и

достаточно долгую славу.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В эпоху романтизма намечается отход от рационального и

Предпочтение отдается духовному началу, недаром это время назвали

романтическим. Здесь творят Шиллер и Гёте-классики

Немецкой литературы, Гёльдерлин, обожествивший природу, и другие.В это

время переосмысливаются религиозные понятия,

Прпроисходи переоценка ценностей,мир видится по иному. Закладываются основы

наук,получивших широкое развитие в 20 веке такие как Герменевтика.

И многое другое что позволяет нам говорить об эпохе романтизма как об эпохе

оставившей огромный вклад в культуре науке и исскустве.

ЛИТЕРАТУРА

Реале Дж . Антисери Д. “ Западная философия от истоков до наших дней ”/ СПб

“Петрополис”1994/

Шлегель Ф. “Эстетика.Философия.Критика”/ Москва “искусство” 1983г./

Шиллер Ф “ Сочинения” / Москва “Гослитиздат”1959 г./

Гёте И . “ Избранные сочинения” Москвва АН СССР 1957 г./

Гердер И. “Избранное” / Москва “ Наука” 1977 г