Кибернетика

достояние, мы охарактеризуем внешнюю или относительную информацию, всегда

связанную с отношением двух процессов. Пусть имеются процессы А и В со

множеством некоторым образом упорядоченных состояний А1...Аn и В1...Вn.

Если каждому Аi соответствует определенное Вi и отношение между состояниями

А изоморфны состояниям В, то можно сказать, что процесс В несет в себе

информацию о процессе А. Эта информация заключается не в В ни в А, но

существует именно в отношении этих процессов друг к другу. Взятая сама по

себе эта информация столь же объективна и материальна, как и любые другие

свойства и отношения объектов или процессов1.

Теперь возьмем множество состояний нашего мозга в процессе

функционирования. Мозг отражает внешний мир, что значит, что между

множеством состояний элементов мозга и множеством состояний внешних

процессов имеется соответствие, т.е. мозг имеет информацию о внешних

процессах. Эта информация заключена и не заключена в мозгу, т.к. сколько бы

мы ни исследовали мозг кроме электрических, химических и др. характеристик

нейронов мы там ничего не обнаружим. Необходимо рассмотреть связь мозга с

внешним миром. Именно в этом и заключена информация, носителем которой и

являются нейроны. Информация, с которой работает мозг и есть та идеальная

сторона в его работе, и таким образом идеальное не существует в виде

особого предмета или субстанции. Оно существует как сторона деятельности

мозга, заключающейся в установлении связей между множеством состояний

внешнего мира и головного мозга. Идеальная информация человеческого мозга

имеет в принципе тот же характер, что и относительная информация вообще.

На известной ступени исторического развития материи произошел

качественный скачок, в результате которого информация, превратившись в

достояние мозга, приобрела характер идеальной информации. Если мы признаем

у кибернетических систем возможность достижения сложности, сравнимой со

сложностью мозга, то необходимо признать у таких систем существование у них

черт, которые мы называем идеальными.

Ряд авторов объявляет тезис искусственного интеллекта

противоречащим тезису о социальной природе сознания и мышления. Но

здесь скрывается ошибка - отсутствие различия между естественно

историческим зарождением мышления и сознательным воспроизведением его

человеком в универсальной ЭВМ. Во втором случае машина не становится

социальным существом, но человек, поняв сущность мышления, воссоздает его

в машине. Если социальная природа мышления закономерна и познаваема, то

она может быть в принципе искусственно воспроизведена.

Человек, кроме того, есть не только природное существо, его основные

характеристики - продукт социального, а не чисто биологического развития.

Это означает, что мышление человека не может развиваться в изоляции, для

этого необходимо, чтобы человек был включен в общество. Во-первых, для

возникновения мышления необходимо наличие языка, что возможно лишь в

обществе. Во-вторых, с кибернетической точки зрения "разумность" машины

определяется количеством перерабатываемой информации, поэтому даже мощная

система, попавшая в информационно-бедную среду, не может стать достаточно

"разумной". Яркий пример - дети, выросшие вне общества, например в лесу.

Для человека необходимым условием его развития было функционирование в

обществе, т.к. общество по своим информационным параметрам является

чрезвычайно богатой средой.

Все это дает возможность понять, что тезис об общественной природе

мышления никак не противоречит тезису об искусственном интеллекте.

Кибернетическая система, имеющая достаточную мощность, для полного

использования своих возможностей должна быть помещена в информационно-

богатую среду, образовав вместе с создателями некий симбиоз, называемый

"интегральным интеллектом".

Принцип невозможности кибернетического интеллекта жестко привязывает

определенный род функционирования к строго определенному субстрату (мозгу).

Это ставит философскую проблему соотношения функции и субстрата.

Философский анализ тенденций современного научного знания делает мало

вероятным (но не исключает) вывод о жесткой привязанности мышления к мозгу.

Именно из-за этого "крайний пессимист" отрицает возможность наличия

интеллекта у кибернетического устройства.

Он безоговорочно связывает мышление с одним, строго определенным

субстратом - человеческим мозгом, и не приемлет попытки определения

мышления без связи со структурой мыслящей системы. По его мнению, это есть

сведение мышления только к информационной стороне, в то время как мышлением

называют возникшую у биологических существ способность. Таким образом,

мышление можно назвать только то, то осуществляется только мозгом человека,

но это не является приемлемым решение проблемы.

Разумеется, мышление есть функция высокоорганизованной материи и

определено структурой системы. Но с гносеологической точки зрения

знание функции выводится из знания структуры, а знание структуры

является выводом из все более полного изучения способов функционирования.

Если представить себе множество различных систем, осуществляющих функцию

мышления, то именно выявление инвариантного аспекта этих систем и будет

раскрытием той структуры, которая лежит в процессе мышления. Конечно может

оказаться, что эта структура жестко связана со строго определенным

субстратом, но этот тезис должен являться результатом научного

исследования, а не исходной предпосылкой.

Вопрос о жесткой связи мышления со строго определенным субстратом

связан с вопросом о роли субстратных методов вообще. Не подлежит сомнению

ведущая роль в современном естествознании функционально-структурных

методов. Пока наука имела дело с непосредственно ощущаемыми объектами, она

могла исходить из субстратной точки зрения. Суть ее заключается в том, что

объект обладает набором характеристик, выражающим его природу, свойства

того материала, из которого он сделан. Зная эти характеристики можно

изучить поведение объекта. Материал, субстрат первичен; движение, поведение

вторично. Эта точка зрения образует содержание так называемого мифического

субстанционализма.

Уже в 19 веке ограниченность этой концепции была вскрыта

диалектическим материализмом, показавшим, что "лишь в движении тело

обнаруживает, что оно есть... Познание различных форм движения и есть

познание тел"1. Отсюда, разумеется, не следует, что только движение

существует и никакого субстрата нет вообще. Отсюда следует лишь

неправомерность употребления отношения первичности-вторичности для

характеристики связи движения (поведения) и субстрата в плане их реального

существования. Отсюда следует также, что в гносеологическом плане поведение

действительно первично по отношению к субстрату и познание субстрата не

содержит ничего иного, кроме непрерывно расширяющихся способов изучения

объектов. Диалектика-материалистическая концепция мышления понимает

последнее как свойство особым образом высокоорганизованной материи. В ней

не содержится никаких ограничений в отношении специфических характеристик и

открывает необозримые перспективы на пути исследования этих характеристик.

Кибернетика достигает на этом пути некоторых результатов2.

5. Два вида науки о мышлении

Необходимо заметить, что очень большой объем теоретических

исследований требуется, чтобы приблизиться к систематическому пониманию

концептуальных рамок, в которых может развиваться наука о мышлении на базе

искусственного интеллекта. Такое понимание необходимо только в

академических исследованиях в области философии науки. Оно поможет

сформировать вопросы, требующие дальнейшего рассмотрения и объяснить

результаты эмпирических исследований. Дальнейшая наша цель попытаться

разделить и провести сравнение двух видов науки о мышлении (ортодоксальной

и биологически-ориентированной), и показать, как эти два отдельных стиля

мышления в области научного познания являются потомками двух радикально

различающихся взглядов на место разума в природе (картезианский и

аристотелев взгляды). Главной идеей будет то, что искусственная жизнь

потенциально может стать интеллектуальным двигателем биологически

ориентированной науки о мышлении, действующей в рамках общих аристотелеевых

концепций.

Жизнь в науке о мышлении рассматривается как простое явление.

Бесспорно, что искусственный интеллект был теоретическим ядром в данной

области, в том смысле, что эти концепции, разработанные для искусственного

интеллекта или обычно применяемые в этой области (такие концепции как

алгоритм, эвристика и обработка информации) обеспечивают науку о мышлении

терминологическим базисом. Однако появление понятия «искусственная жизнь»

придало данной области познания еще больше вопросов.

На практике под крышей термина искусственная жизнь гнездится

грандиозное разнообразие различных проектов от моделей копирования ДНК и

систем с обратной связью датчик-двигатель до изучения коллективного разума

и динамики роста населения. Такое разнообразие приводит к трудности

компактного определения для данной области знания. Однако, в контексте

данной работы, будет правильным использовать определение искусственной

жизни как попытки познания живых систем (включая, в предельном случае,

феномен который можно сгруппировать вместе под такими понятиями как разум,

мышление и познание) посредством анализа и/или синтеза артефактов

(компьютерных моделей, искусственных миров и роботов). В то же время при

адоптации строго ограниченного точного определения искусственного

интеллекта (т.е. фундаментально логически обоснованного или основанного

исключительно на разуме человеческого уровня) возникает разрыв между

искусственной жизнью и искусственным интеллектом для определенных видов

исследований в области искусственной жизни (например, разработки роботов с

интеллектом животного уровня), хотя они и относятся к некоторому, пусть и

нестандартному, типу искусственного интеллекта. Для точности формулировок

терминов в дальнейшем рассмотрении проведем различие между искусственной

жизнью (которая всегда включает определенные формы искусственного

интеллекта) и искусственным интеллектом, который не является в то же время

искусственной жизнью. В дальнейшем будем называть второй вариант

исследований искусственным интеллектом в ортодоксальной форме (orthodox AI

или OAI).

OAI может быть определен путем его отношения к идее, что здоровая

наука о разуме может, по большей части, игнорировать биологические

размышления, которые тяготеют к входу в общую картину в качестве только

«деталей конкретного воплощения» либо «случайные исторические частности», и

в целом не обеспечивает и не содержит концепций и принципов обычно

используемых для построения научного объяснения разума. Данная тенденция к

биологической нейтральности выражается в наборе различных измерений таких

как:

а) вынесение из области рассмотрения либо предельно упрощенный взгляд

на то, что происходит в нервной биологической системе (в более общем

случае) в биологическом теле;

б) пренебрежение скованностью налагаемой на биологический разум

необходимостью действовать в реальном времени в часто враждебной,

непредсказуемой и не прощающей ошибок обстановке;

в) закрытие глаз на тот факт, что поведение животных зачастую высоко

специфично в рамках их экологической ниши.

OAI, охарактеризованное выше, будет использовано в качестве

интеллектуального ядра, для того, что будем в дальнейшем называть

ортодоксальной наукой о мышлении (orthodox cognitive science OCS). Согласно

означенному соотношению, можно ожидать от OCS демонстрации такого же

отношения биологической нейтральности, как и у OAI, только в данном случае

по отношению к научному объяснению мышления и познания. И это будет

ответом. В ортодоксальной истории науки о мышлении, для того чтобы

объяснить вид познания демонстрируемого биологическим мыслителем возможно

по большей части игнорировать факты биологии биологического мыслителя.

(Исключение из этого правила – определение нормальной функции посредством

дарвиновского естественного отбора будет рассмотрено далее).

Большинство, хотя и далеко не все, работы в области искусственного

интеллекта и науки о мышлении являются ортодоксальными (т.е. как было

определено выше, биологически нейтральными). Это включает в себя

подавляющее большинство, хотя и далеко не все модели, разработанные под

флагом коннективизма. (Удручающее общее утверждение, что коннективисткие

сети, в общем, являются «биологически реалистичными психологическими

моделями» по-видимому, фиктивно. Далее этому будет дано объяснение.) Теперь

рассмотрим радикально отличающийся вид исследований: реально биологическая

наука о мышлении. Под этим термином подразумевается наука о мышлении,

которая следует тому, что Годфри-Смит называл строгой непрерывностью,

утверждение о том что «жизнь и разум имеют общую абстрактную структуру или

набор базовых организационных свойств… Разум буквально подобен жизни»1.

Согласно этому утверждению, направляющим принципом биологической науки о

мышлении будет то, что мышление может быть объяснено с использованием тех

же фундаментальных концепций и принципов, что и описание других

биологических феноменов. Биологическая наука о мышлении буквально является

наукой о жизни.

Отметим четыре положения, касающихся строгой непрерывности:

1. Строгая непрерывность влечет за собой, – но не проистекает из – более

слабых форм непрерывности, согласно которой для того, чтобы некоторая

сущность имела разум она должна быть живой, хотя для того чтобы быть

живой наличие разума не является необходимым. Данная форма непрерывности

сама по себе недостаточна для действительно биологической науки о

мышлении, так как она не дает гарантии, что кто-либо должен обращаться к

принципам построения живого объекта для того, чтобы понять процесс

мышления.

2. Из строгой непрерывности не следует, что жизнь и мышление есть одно и то

же. Они находятся в непрерывной последовательности, но не эквивалентны.

3. В контексте биологической науки о мышлении, строгая непрерывность

предполагает методологию изучения «снизу-вверх». Сначала исследователь

проводит поиск удовлетворительного объяснения некоторого простого не

мыслящего проявления жизни (Для основания подходящей теоретической

концепции). Затем производится его противопоставление более сложной

мыслящей сущности.

4. Строгая непрерывность, в первую очередь, беспокоит тех, кто жаждал

действительно обобщенной науки о мышлении. Конечно, может оказаться, что

сходный набор структурных свойств выражен не только в жизни и разуме

натуральных земных природных существ, но и в их неземных копиях (если

данных феномен существует), а также во всех формах искусственной жизни и

искусственной ментальности, которая возможно способна существовать (если

кто-либо считает, что артефакты могут буквально быть живыми и иметь

разум). Если повернуть рассмотрение в эту сторону, то идея о обобщенной

науке о мышлении будет спасена. Однако, ничто в идее строгой

непрерывности не гарантирует такой результат.

Очевидно, что положение о том, что биологическая наука о мышлении

может быть построена вокруг OAI выходит за рамки разумного сомнения. Но как

же теперь поступать с искусственной жизнью? Ранее предполагалось, что

искусственная жизнь может быть охарактеризована как попытка использования

искусственной среды для исследования феномена жизни. Это продвигает нас в

правильном направлении. Уже был отмечен тот факт, что объяснение

интеллекта, разума и мышления стоит на повестке дна в области изучения

искусственной жизни. Это показывает, что канонический взгляд с точки зрения

изучения искусственной жизни предполагает рассмотрение данных феноменов как

исключительно связанных с (и являющихся подмножеством) живых систем,

которые заключают в себе, в целом, то, что делают живые системы, согласно

слабой форме непрерывности, определенной ранее. Конечно, данное принятие

слабой формы непрерывности не обязывает рассматривающих искусственную жизнь

принимать ведущий принцип биологической науки о мышлении, тезис о строгой

непрерывности. Тем не менее, хотя строгая непрерывность не является строго

обязательной в характере искусственной жизни, исследователи, работающие в

области искусственной жизни и смежных областях, часто покупаются на эту

идею. Например, выдвигается аргумент, что модели искусственной жизни

обеспечат объяснение неожиданных проявлений составляющих основу жизни и

разума. Также предполагается, что подрыв обычного иммунологического

распознавания свой-чужой будет иметь последствия в области таких

высокоуровневых явлений как самосознание и индивидуализм. Решающим фактом

является то, что характер искусственной жизни не только допускает строгую

непрерывность, но и активно поощряет ее. Несмотря на этот факт,

искусственная жизнь является действительным OAI.

На данной стадии возникает необходимость прояснить взаимоотношения,

существующие между искусственной жизнью и биологической наукой о мышлении.

Объяснение живых систем, предлагаемое в рамках искусственной жизни обычно

формулируется в рамках теоретического словаря, поддерживающего набор

различных научных концепций (таких как самоорганизация, автономия, реакция

на внешние проявления и т.п.). Если бы подобные концепции обеспечивались

биологической наукой о мышлении с ее теоретическим словарем, тогда

искусственная жизнь смогла бы стать таким же интеллектуальным базисом для

науки о мышлении, каким ортодоксальный искусственный интеллект является для

ортодоксальной науки о мышлении.

Будет очень полезно на некоторое время сконцентрироваться на одном

специфическом спорном вопросе, по которому расходятся ортодоксальная и

биологическая наука о мышлении, а именно выражение соотношения которое

существует между нейробиологическими/биохимическими свойствами живых

организмов с одной стороны и мышлением с другой стороны. (В результате

данный спорный вопрос создает первое направление биологической

нейтральности в ортодоксальной науке о мышлении, как было определено в

предыдущей главе). Различие в этом вопросе может быть объяснено тем фактом,

что два вида науки о мышлении сформированы в радикально различающихся

философских концепциях. В целом биологическая наука о мышлении наиболее

органично ложится в рамки общей аристотелевой концепции, в то же время у

ортодоксальной науки о мышлении наблюдаются картезианские корни.

Любой, кто даже не проявлял особого интереса к философии разума,

знает, что Декарт считал мыслимое и физическое двумя различными, но

взаимодействующими онтологическими реальностями. Однако другой вклад,

сделанный Декартом в изучение разума, менее широко известен. Этим вторым

вкладом является форма психологического обоснования – дуализм обоснования –

который одновременно поддерживает следующие тезисы:

1) для объяснения физического явления, некто нуждается в привлечении

только специфических физических сущностей и состояний и

специфических физических законов;

2) для объяснения психологических явлений, некто нуждается в

привлечении только специфических мыслительных сущностей и

состояний и специфических законов мышления.

Дуализм обоснования прекрасно согласуется с идеей, что мыслительные

события являются предельной формой физических явлений. Для физической

онтологии, предлагаем ли мы физический или психологический стиль

обоснования зависит описания, к которому, с текущими заданными конкретными

целями обоснования, склоняются взятые интересующие нас явления.

Важно то, что Декарт мыслил органическое тело мыслителя как еще один

физический объект в физическом мире. Учитывая дуализм обоснования, данная

идея приводила его к тому, что нейробиологическое/биохимическое обоснование

событий в теле мыслителя неуместно в психологическом обосновании событий в

разуме мыслителя, в том смысле, что психологическое обоснование может быть

проведено в отсутствии любого, сколько бы то ни было детализированного

нейробиологического/биохимического знания о теле мыслящего объекта. Данное

обосновательное отделение разума от физического носителя приводил в

результате к прерывистости в обосновании в данном контексте между жизнью и

разумом. Научное обоснование процессов, которые рассматривались

картезианством как органические, относящиеся к телесной жизни (такие

процессы как пищеварение, размножение и рост) немедленно попадало в область

биологических объяснений, которая толковалась как принижаемая физической

наук. Научное обоснование физических процессов, с другой стороны, нуждается

в изложении на языке, совершенно отличающемся от биологического языка, в

языке специфическом для психологии. Это равнозначно отклонению положений

строгой непрерывности. Другими словами, дуализм обоснования несовместим с

биологической наукой о мышлении.

В настоящее время функционалисты в философии разума придерживаются

взглядов, что определяющее свойство типа ментального состояния является

причинная роль того, что состояние играет в посредничестве между: 1)

сенсорными входами, 2) другими типами ментальных состояний и 3) моторикой

поведения. Строго говоря, функционализм не проводит связей к природе

основы, на которой реализованы ментальные состояния, так как сущность в

некотором частном ментальном состоянии уже является, как уже говорилось,

сущностью в некотором специфическом функциональном состоянии, и совершенно

эквивалентные функциональные состояния могут быть, в принципе, реализованы

биохимически на углеродной основе, в виде кремниевого мозга или в виде

картезианского разума самого по себе. Здесь, в принципе, функционализм

входит составной частью в дуализм субстанций. Данный принципиальный факт

может показаться незначительным, если считать, что функционализм обычно

является рабочей лошадкой теории распознавания, согласно которой любая

сущность данного типа ментального состояния является единственной и сходна

с некоторым физическим состоянием в физической системе. Но, дополнение к

требованиям распознавания не рассматривает нейробиологические и

биохимические детали тела биологического мыслящего объекта относящегося к

процессу психологического обоснования. Согласно функционалистам, процесс

психологического обоснования может проводиться в превосходной изоляции от

этих частных деталей. Подобная позиция уже рассматривалась ранее:

функционализм является формой картезианского дуализма обоснования.

Так как же база дуализма обоснования в функционализме уместна в

понимании ортодоксальной науке о мышлении? Ответом является, что

ортодоксальная наука о мышлении построена на функционализме. В самом деле,

вычислительные состояния (тип состояний к которым прибегают ортодоксальный

искусственный интеллект и ортодоксальная наука о мышлении) прекрасные

примеры функционально определенных состояний. При этом нет никакого

противоречия в том, что одно из классических положений функционализма было

выражено в теории путем использования машины Тьюринга1. Как только

принимается функционалисткие основы ортодоксальной науки о мышлении и

вместе с ней общее картезианское рассмотрение отношений между живым телом и

разумом которые порождаются данными основами, можно увидеть почему

ортодоксальная наука о мышлении связана с идеей, что может быть описано без

понимания или существенных ссылок на нейробиологический или биохимический

базис данного процесса мышления. Другими словами, можно видеть почему

ортодоксальная наука о мышлении принимает положения совершенно неприемлемые

биологической наукой о мышлении.

Рассматривая биологическую науку о мышлении, можно увидеть, что может

быть принято в рассмотрение из области пост-картезианства. Исследования в

области коннективистских (или искусственных нейронных) сетей являются

подходящей для этого областью, так как подобные исследования относятся как

к ортодоксальному искусственному интеллекту так и к искусственной жизни.

В общем случае, коннективисты могут быть охарактеризованы как

микрофункционалисты. Это подтверждается тем, что стандартные архитектурные

предположения, сделанные в ортодоксальном (т.е. в стиле ортодоксальной

науки о мышлении) коннективизме следуют функционалисткому положению об

уделении минимального теоретического внимания биологическому базису

мышления. Пока справедливо, что архитектура ортодоксальных коннективистких

сетей походит на абстрактную структуру биологической нервной системы

существует значительное поле для разногласий1. Например: 1) в

коннективистких сетях зачастую накладываются некоторые ограничения на

возможные соединения (сети без обратных связей или симметричные сети), что,

вообще говоря, не соответствует реальным нервным системам; 2) биологические

системы изначально зашумлены; 3) весьма редко существует сколько-нибудь

реальное соответствие между коннективистким элементом и биологическим

нейроном (последний представляет собой гораздо более сложный объект); 4)

большинство коннективистких сетей однородны по составу элементов, структуре

и функциям, в то время как биологические сети обычно содержат множество

типов нейронов; 5) синхронизация в коннективистких сетях традиционно

базируется либо на глобальном цифровом тактовом сигнале, который

поддерживает прогрессивную активность элементов либо путем метода

стохастического обновления; но очевидно предположить, что индивидуальное

течение времени для нейронов является одним из значительных факторов в

понимании поведения биологических нейронных сетей.

Такие архитектурные расхождения означают, что внутренняя динамика

стандартной коннективисткой сети выглядит бедно по сравнению с тем, что

демонстрирует биологическая сеть. Исходя из строгой непрерывности,

исследователь должен ожидать найти, что, например, осцилляторные ритмы и

хаотические аттракторы – явления, часто используемые коннективистами, но

которые в основном сфокусированы в области нейробиологии будут решающим

фактором в понимании мышления. Ориентированные на искусственную жизнь

исследователи в области роботики часто допускают искусственную эволюцию для

разработки сенсорно-моторноых систем управления на базе нейронных сетей, в

которой, по крайней мере, некоторые из ограничений архитектурных

предположений, описанных выше, отбрасываются, что позволяет, поэтому

добиваться более богатой внутренней динамики. Такие динамические нейронные

сети, которые (по крайней мере, частично) биологически обоснованы,

несомненно, представляют важный шаг в направлении биологической науки о

мышлении. Но это еще только начало. Если посмотреть поближе на

биологический мозг, увиденное породит идею, что то, что называют мышлением

может быть объяснено только привлечением идеи о сигналах посылаемых вдоль

тонких специфических соединительных путей. Например, существуют

экспериментальные доказательства того, что постсинаптические рецепторы

фиксируют пресинаптические выходы вещества глютамата от выводов отличных от

«их собственных» пресинаптических выводов. Так как глютамат выделяется в

виде облака, пресинаптический выход может воздействовать на удаленные

постсинаптические рецепторы. Нет оснований предполагать, что такой эффект

как распространение глютамата, который не отрабатывается стандартным

моделированием нейронных сетей, может рассматриваться как «детали

конкретной реализации« или случайный шум, который может быть проигнорирован

когда искусственный носитель используется для исследования подноготной

мыслящей системы. Также существует большая вероятность, что существуют еще

необходимые свойства той стратегии, согласно которой мозг вносит свой вклад

в адаптивное поведение. Короче, нужно всегда помнить, что чем бы еще он не

был, биологический мозг является комплексной химической машиной. Для того,

чтобы интегрировать эти навязанные биологией наблюдения в логичные

теоретические рамки, необходимо также найти некартезианское концептуальное

пространство для размышлений о жизни и разуме, пространство в рамках

строгой непрерывности. К счастью такое пространство существует в концепции

Аристотеля.

6. От психологии к psyche-логии

Аристотелев термин psyche обычно переводят как душа, но это не совсем

так. Слово душа несет в себе много от бестелесной, спиритической формы

существования, которая не соответствует подавляющей тенденции размышлений

Аристотеля. Как отмечается, для Аристотеля жалящая крапива имела psyche.

Можно сказать, что для Аристотеля psyche организма являлся набор

специфически-типологических свойств в силу которых организм жив. Другими

словами, любой вид организмов имеет ассоциированный с ним некоторый набор

жизненных свойств, которые при нормальных обстоятельствах могут быть

выражены в отдельных представителях данного вида, и в нормальных

обстоятельствах для организмов данного вида быть живым значит проявлять

типичный для данного вида набор жизненных свойств, то есть psyche.

Жизненные свойства, составляющие любую отдельную psyche, могут браться из

чего-то подобного следующему списку: самообеспечение питанием, рост и

развитие, размножение, потребность к пище, тактильные ощущения,

бесконтактные формы ощущений, самоконтролируемое движение, разум и

интеллект. Грубо говоря, чем далее элемент в этом списке, тем более

совершенным сущностям он принадлежит. Это важно, потому что psyche это

иерархическая структура, в которой, вообще говоря, способность к

определенным жизненным свойствам предполагает способность к менее

совершенным жизненным свойствам из приведенного списка. Так, например,

способность к тактильным ощущениям предполагает способность к потребности в

пище, размножению, росту и самообеспечению питанием. К тому же, существует

отношение выразительной зависимости между жизненными свойствами, так что

любое жизненное свойство не может быть полностью познано в отрыве от других

при рассмотрении конкретной частной psyche.

По взглядам Аристотеля концепция psyche необходима для достижения

удовлетворительных обоснований в науках о жизни. Для понимания его

аргументации необходимо представить различие между формой и материей. В

первом приближении форма по Аристотелю означает что-то вроде различных

видов организации. Он говорит о том, что частичные очертания конкретной

статуи являются формой статуи, в то время ее материальным содержанием

является физический материал, из которого она сделана. Форма топора – это

что-то сходное с его способностью рубить, а материальное содержание –

дерево и железо, из которых этот топор сделан. Перемещаясь в биологический

мир, формой глаза является его способность видеть, а материальным

содержанием, в соответствии с аристотилеевым виденьем древней биологии,

вода. Формой гнева является что-то вроде желания возмездия; материальным же

содержанием, по Аристотелю, является кипение крови в области сердца. Когда

Аристотель применяет различие формы и материального содержания ко всем

живым организмам, мы говорим, что форма живого существа это его psyche, его

набор жизненных способностей; материальное же содержание это органическое

тело, которое реализует эти способности.

Исходя из данного предварительного понимания концепции формы, дать

объяснение в терминах формы означает дать объяснение, в котором характерная

особенность организации сущности для лучшего объяснения дается в отличие от

материального состава сущности. Так, скажем, кто-то хочет описать, как

домашняя муха осуществляет визуально корректируемую навигацию в реальном

времени в беспорядочной, динамически изменяющейся обстановке. Аристотелев

взгляд должен, по крайней мере, присутствовать в идее, что дисциплины,

такие как нейробиология и биохимия могут быть скомбинированы в целях

объяснения функционирования машины, допускающей такое поведение.

Фактически, что бы наука ни подразумевала под словом материальность,

аристотелев взгляд будет предполагать ожидание прямого материального

объяснения визуально направляемой воздушной навигации домашней мухи. Такое

объяснение далеко не тривиально. Каждый из двух композитных глаз мухи

представляет собой панорамный нерегулярный двухмерный массив фото сенсоров.

Эти массивы соединены в параллельную сеть соответствующих обработчиков

изображения (биологических процессоров) и органов контролирующих полет

(процессоров управления полетом), работающих асинхронно в реальном времени.

Через последующую нейронную сеть, данная система управляет набором

мускулов, которые вместе с гироскопическими органами осуществляют

управление крыльями. Тем не менее, любое чисто материальное объяснение,

пусть даже комплексное, не позволит науке о жизни понять этот материальный

процесс как природный феномен, которым оно, собственно и является. Для

создания комплексного природного объяснения, необходимо понимание данного

процесса в контексте частичного набора жизненных способностей, которые

являются определяющими для жизни домашней мухи – домашняя муха как форма

жизни, как можно было бы сказать. Другими словами, специфическая физическая

система лежащая в основе визуально направляемой аэронавигации в домашней

мухе должна пониматься как допускающая выражение типичной для вида

жизненной способности, буквально тип самоконтролируемого движения, который

является характеристикой домашней мухи.

Индивидуальные жизненные способности могут, конечно, разделяться

различными видами, хотя сказать, что нарцисс и человек разделяют жизненную

способность к самообеспечению пищей не то же самое, что сказать, что

нарцисс и человек достигли самообеспечения пищей одинаковыми путями; могут

быть вариации между видами в том, как выражены разделяемые жизненные

способности. Согласно Аристотелю, все живые объекты обладают способностью

самообеспечения пищей, роста и разложения и размножения. Растения обладают

только этими жизненными свойствами, в то время как животные обладают

данными жизненными свойствами плюс также жизненными свойствами,

относящимися к области восприятия. Отметим, что это с представление

жизненных свойств, относящихся к области восприятия представляет собой

первое, с чем сталкиваются и что часто рассматривают как разум и мышление.

На верху логической иерархии psyche располагается наиболее причудливая из

всех жизненных способностей, то что называют разумом. По Аристотелю,

единственное существо, обладающее этой жизненной способностью – это

человек. Надо сказать, что почти невозможно соединить аристотелево

рассмотрение разума со всем остальным, что он говорит о жизненных

способностях, потому что, хотя его основная тенденция отвергнуть идею, что

psyche онтологически отделена от тела, он все еще заявляет, что активная

часть жизненной способности разума (нечто вроде интеллектуальной интуиции)

бессмертна и вечна. Рассматривая эту явную неувязку, современные

интерпретаторы, очевидно, поставили человеческий интеллект на одну планку

со всем остальным. Одним из путей достижения этого является развитие

аристотелева взгляда, что части природного процесса развития, посредством

которого мы, люди приходим к выражению полного набора типичных для вида

жизненных способностей (наша особая животная форма), является для нас

становлением через социализацию и развитие языка рационального

использования интеллекта. Для этой траектории развития, классифицируемой

как природная, культура и язык могут рассматриваться как чисто

биологические феномены – конечно исключительно человеческие, но, тем не

менее, чисто биологические. Тем не менее, если предположить, что это может

быть сделано, тогда происходит фиксация интерпретации psyche, которая не

допускает ни онтологического, ни обосновательного разделения между живым

телом и разумом.

Так, согласно Аристотелю, из действительности того факта, что частное

живое природное тело имеет psyche характеристики жизни своего вида,

следует, что живое природное тело способно производить определенные вещи.

При этом разум может рассматриваться просто как одна из этих вещей,

способность, которая позволяет некоторым организмам быть живыми. И где

проводятся рассуждения о поглощении питания, воспроизводстве, восприятии

или мышлении проводятся рассуждения о присущей жизненной способности,

биологическом феномене, который может быть объяснен в терминах материи и

psyche. Другими словами, Аристотель был теоретиком, придерживавшимся

строгой непрерывности. Основным предположением является, что

аристотелевская концепция psyche обеспечивает как хорошую поддержку, так и

удобный способ рассмотрения и использования более детально тезиса строгой

непрерывности, который является центральным стержнем биологической науки о

мышлении на базе искусственной жизни.

Но наши дни, идущие под знаком ускорения научно-технического

прогресса, автоматизация интеллектуальной деятельности становится насущной

проблемой. Согласно положению советского специалиста по кибернетике

И.А.Полетаева мы вступаем в эпоху "пересечения кривых"1. Экстраполируя на

обозримое будущее современные тенденции развития общества можно придти к

парадоксальным результатам. Сейчас число лиц, занятых в сфере управления и

обслуживания растет быстрее, чем число лиц, непосредственно занятых в

производстве. Причем происходит это так быстро, что через некоторое время

количество людей, занятых в непроизводственной сфере и, в частности, в

науке будет близко к общей численности населения Земли. Стремительное

увеличение потока перерабатываемой информации там, где раньше ее почти не

было (торговля, банковское дело), также приведет к значительным изменениям

в методах работы и потребует автоматизации, а возможно и

интеллектуализации.

Под интеллектом будем понимать способность любого организма (или

устройства) достигать некоторой измеримой степени успеха при поиске одной

из многих возможных целей в обширном многообразии сред. Будем отличать

знания от интеллекта, имея в виду, что знания - полезная информация,

накопленная индивидуумом, а интеллект - это его способность предсказываль

состояние внешней среды в сочетании с умением преобразовывать каждое

предсказание в подходящую реакцию, ведущую к заданной цели. По-разному

дается и определение искусственного интеллекта. Полагают, что о реализации

искусственного интеллекта можно будет говорить лишь тогда, когда автомат

начнет решать задачи, непосильные для человека, причем сделает это не в

результате высокого быстродействия, а в результате применения нового

найденного метода. Однако не все с этим согласны. В большинстве случаев на

нынешнем начальном этапе исследований по искусственному интеллекту лишь

соизмеримыми с результатами, полученными человеком, и не столь

оригинальными.

7. Проблемы кибернетики

Гносеологический анализ проблемы кибернетики вскрывает роль таких

познавательных орудий, как категории, специфическая семиотическая система,

логические структуры, ранее накопленное знание. Они обнаруживаются не

посредством исследования физиологических или психологических механизмов

познавательного процесса, а выявляются в знании, в его языковом выражении.

Орудия познания, формирующиеся в конечном счете на основе практической

деятельности, необходимы для любой системы, выполняющей функции

абстрактного мышления, независимо от ее конкретного материального субстрата

и структуры. Поэтому, чтобы создать систему, выполняющую функции

абстрактного мышления, т. е. в конечном счете формирующую адекватные схемы

внешних действий в существенно меняющихся средах, необходимо наделить такую

систему этими орудиями.

Развитие систем кибернетики за последние десятилетия идет по этому

пути. Однако степень продвижения в данном направлении в отношении каждого

из указанных познавательных орудий неодинакова и в целом пока

незначительна.

1. В наибольшей мере системы кибернетики используют формально-

логические структуры, что обусловлено их неспецифичностью для мышления и в

сущности алгоритмическим характером. Это дает возможность относительно

легкой их технической реализации. Однако даже здесь кибернетике предстоит

пройти большой путь. В системах искусственного интеллекта еще слабо

используются модальная, императивная, вопросная и иные логики, которые

функционируют в человеческом интеллекте и не менее необходимы для успешных

познавательных процессов, чем давно освоенные логикой, а затем и

кибернетикой формы вывода. Повышение “интеллектуального” уровня технических

систем, безусловно, связано не только с расширением применяемых логических

средств, но и с более интенсивным их использованием (для проверки

информации на непротиворечивость, конструирования планов вычислений и т.

д.).

2. Намного сложнее обстоит дело с семиотическими системами, без

которых интеллект невозможен. Языки, используемые в ЭВМ, еще далеки от

семиотических структур, которыми оперирует мышление1.

Прежде всего, для решения ряда задач необходимо последовательное

приближение семиотических систем, которыми наделяется ЭВМ, к естественному

языку, точнее, к использованию его ограниченных фрагментов. В этом плане

предпринимаются попытки наделить входные языки ЭВМ универсалиями языка,

например полисемией (которая элиминируется при обработке в лингвистическом

процессоре). Разработаны проблемно-ориентированные фрагменты естественных

языков, достаточные для решения системой ряда практических задач. Наиболее

важным итогом этой работы является создание семантических языков (и их

формализация), в которых слова-символы имеют интерпретацию.

Однако многие универсалии естественных языков, необходимые для

выполнения ими познавательных функций, в языках искусственного интеллекта

пока реализованы слабо (например, открытость) или используются ограниченно

(например, полисемия). Все большее воплощение в семиотических системах

универсалий естественного языка, обусловленных его познавательной функцией,

выступает одной из важнейших линий совершенствования систем кибернетики,

особенно тех, в которых проблемная область заранее жестко не определена.

Современные системы искусственного интеллекта способны осуществлять

перевод с одномерных языков на многомерные. В частности, они могут строить

диаграммы, схемы, чертежи, графы, высвечивать на экранах кривые и т. д. ЭВМ

производят и обратный перевод (описывают графики и тому подобное с помощью

символов). Такого рода перевод является существенным элементом

интеллектуальной деятельности. Но современные системы кибернетики пока не

способны к непосредственному (без перевода на символический язык)

использованию изображений или воспринимаемых сцен для “интеллектуальных”

действий. Поиск путей глобального (а не локального) оперирования

информацией составляет одну из важнейших перспективных задач теории

кибернетики.

3. Воплощение в информационные массивы и программы систем кибернетики

аналогов категорий находится пока в начальной стадии. Аналоги некоторых

категорий (например, “целое”, “часть”, “общее”, “единичное”) используются в

ряде систем представления знаний, в частности в качестве “базовых

отношений”, в той мере, в какой это необходимо для тех или иных конкретных

предметных или проблемных областей, с которыми взаимодействуют системы.

В формализованном понятийном аппарате некоторых систем представления

знаний предприняты отдельные (теоретически существенные и практически

важные) попытки выражения некоторых моментов содержания и других категорий

(например, “причина”, “следствие”). Однако ряд категорий (например,

“сущность”, “явление”) в языках систем представления знаний отсутствует.

Проблема в целом разработчиками систем искусственного интеллекта в полной

мере еще не осмыслена, и предстоит большая работа философов, логиков и

кибернетиков по внедрению аналогов категорий в системы представления знаний

и другие компоненты интеллектуальных систем. Это одно из перспективных

направлений в развитии теории и практики кибернетики1.

4. Современные системы кибернетики почти не имитируют сложную

иерархическую структуру образа, что не позволяет им перестраивать

проблемные ситуации, комбинировать локальные части сетей знаний в блоки,

перестраивать эти блоки и т. д.

Не является совершенным и взаимодействие вновь поступающей информации

с совокупным знанием, фиксированным в системах. В семантических сетях и

фреймах пока недостаточно используются методы, благодаря которым интеллект

человека легко пополняется новой информацией, находит нужные данные,

перестраивает свою систему знаний и т. д.

5. Еще в меньшей мере современные системы кибернетики способны

активно воздействовать на внешнюю среду, без чего не может; осуществляться

самообучение и вообще совершенствование “интеллектуальной” деятельности1.

Таким образом, хотя определенные шаги к воплощению гносеологических

характеристик мышления в современных системах кибернетики сделаны, но в

целом эти системы еще далеко не владеют комплексом гносеологических орудий,

которыми располагает человек и которые необходимы для выполнения

совокупности функций абстрактного мышления. Чем больше характеристики

систем искусственного интеллекта будут приближены к гносеологическим

характеристикам мышления человека, тем ближе будет их “интеллект” к

интеллекту человека, точнее, тем выше будет их способность к комбинированию

знаковых конструкций, воспринимаемых и интерпретируемых человеком в

качестве решения задач и вообще воплощения мыслей.

В связи с этим возникает сложный вопрос. При анализе познавательного

процесса гносеология абстрагируется от психофизиологических механизмов,

посредством которых реализуется этот процесс. Но из этого не следует, что

для построения систем кибернетики эти механизмы не имеют значения. Вообще

говоря, не исключено, что механизмы, необходимые для воплощения

неотъемлемых характеристик интеллектуальной системы, не могут быть

реализованы в цифровых машинах или даже в любой технической системе,

включающей в себя только компоненты неорганической природы. Иначе говоря, в

принципе не исключено, что хотя мы можем познать все гносеологические

закономерности, обеспечивающие выполнение человеком его познавательной

функции, но их совокупность реализуема лишь в системе, субстратно -

тождественной человеку.

Такой взгляд обосновывается X. Дрейфусом2“Телесная организация

человека, - пишет он, - позволяет ему выполнять... функции, для которых нет

машинных программ - таковые не только еще не созданы, но даже не существуют

в проекте... Эти функции включаются в общую способность человека к

приобретению телесных умений и навыков. Благодаря этой фундаментальной

способности наделенный телом субъект может существовать в окружающем его

мире, не пытаясь решить невыполнимую задачу формализации всего и вся”.

Как отмечает Б. В. Бирюков, подчеркивание значения “телесной

организации” для понимания особенностей психических процессов, в частности

возможности восприятия, заслуживает внимания. Качественные различия в

способности конкретных систем отражать мир тесно связаны с их структурой,

которая хотя и обладает относительной самостоятельностью, но не может

преодолеть некоторых рамок, заданных субстратом. В процессе биологической

эволюции совершенствование свойства отражения происходило на основе

усложнения нервной системы, т. е. субстрата отражения. Не исключается

также, что различие субстратов ЭВМ и человека может обусловить

фундаментальные различия в их способности к отражению, что ряд функций

человеческого интеллекта в принципе недоступен таким машинам.

Иногда в философской литературе утверждается, что допущение

возможности выполнения технической системой интеллектуальных функций

человека означает сведение высшего (биологического и социального) к низшему

(к системам из неорганических компонентов) и, следовательно, противоречит

материалистической диалектике. Однако в этом рассуждении не учитывается,

что пути усложнения материи однозначно не предначертаны и не исключено, что

общество имеет возможность создать из неорганических компонентов

(абстрактно говоря, минуя химическую форму движения) системы не менее

сложные и не менее способные к отражению, чем биологические. Созданные

таким образом системы являлись бы компонентами общества, социальной формой

движения. Следовательно, вопрос о возможности передачи интеллектуальных

функций техническим системам, и в частности о возможности наделения их

рассмотренными в работе гносеологическими орудиями, не может быть решен

только исходя из философских соображений. Он должен быть подвергнут анализу

на базе конкретных научных исследований.

X. Дрейфус подчеркивает, что ЭВМ оперирует информацией, которая не

имеет значения, смысла. Поэтому для ЭВМ необходим перебор огромного числа

вариантов. Телесная организация человека, его организма позволяет отличать

значимое от незначимого для жизнедеятельности и вести поиск только в сфере

первого. Для “нетелесной” ЭВМ, утверждает Дрейфус, это недоступно. Конечно,

конкретный тип организации тела позволяет человеку ограничивать

пространство возможного поиска. Это происходит уже на уровне анализаторной

системы. Совсем иначе обстоит дело в ЭВМ. Когда в кибернетике ставится

общая задача, например распознания образов, то эта задача переводится с

чувственно-наглядного уровня на абстрактный. Тем самым снимаются

ограничения, не осознаваемые человеком, но содержащиеся в его “теле”, в

структуре органов чувств и организма в целом. Они игнорируются ЭВМ. Поэтому

пространство поиска резко увеличивается. Это значит, что к “интеллекту” ЭВМ

предъявляются более высокие требования (поиска в более обширном

пространстве), чем к интеллекту человека, к которому приток информации

ограничен физиологической структурой его тела.

Системы, обладающие психикой, отличаются от ЭВМ прежде всего тем, что

им присущи биологические потребности, обусловленные их материальным,

биохимическим субстратом. Отражение внешнего мира происходит сквозь призму

этих потребностей, в чем выражается активность психической системы. ЭВМ не

имеет потребностей, органически связанных с ее субстратом, для нее как

таковой информация незначима, безразлична. Значимость, генетически заданная

человеку, имеет два типа последствий. Первый-круг поиска сокращается, и тем

самым облегчается решение задачи. Второй - нестираемые из памяти

фундаментальные потребности организма обусловливают односторонность

психической системы. Дрейфус пишет в связи с этим: “Если бы у нас на Земле

очутился марсианин, ему, наверное, пришлось бы действовать в абсолютно

незнакомой обстановке; задача сортировки релевантного и нерелевантного,

существенного и несущественного, которая бы перед ним возникла, оказалась

бы для него столь же неразрешимой, как и для цифровой машины, если,

конечно, он не сумеет принять в расчет никаких человеческих устремлений”. С

этим нельзя согласиться. Если “марсианин” имеет иную биологию, чем человек,

то он имеет и иной фундаментальный слой неотъемлемых потребностей, и

принять ему “человеческие устремления” значительно труднее, чем ЭВМ,

которая может быть запрограммирована на любую цель1.

Животное в принципе не может быть по отношению к этому

фундаментальному слою перепрограммировано, хотя для некоторых целей оно

может быть запрограммировано вновь посредством дрессировки. В этом (но

только в этом) смысле потенциальные интеллектуальные возможности машины

шире таких возможностей животных. У человека над фундаментальным слоем

биологических потребностей надстраиваются социальные потребности, и

информация для него не только биологически, но и социально значима. Человек

универсален и с точки зрения потребностей и с точки зрения возможностей их

удовлетворения. Однако эта универсальность присуща ему как социальному

существу, производящему средства целесообразной деятельности, в том числе и

системы искусственного интеллекта.

Таким образом, телесная организация не только дает дополнительные

возможности, но и создает дополнительные трудности. Поэтому интеллекту

человека важно иметь на вооружении системы, свободные от его собственных

телесных и иных потребностей, пристрастий. Конечно, от таких систем

неразумно требовать, чтобы они самостоятельно распознавали образы,

классифицировали их по признакам, по которым это делает человек. Им цели

необходимо задавать в явной форме.

Вместе с тем следует отметить, что технические системы могут иметь

аналог телесной организации1. Развитая кибернетическая система обладает

рецепторными и эффекторными придатками. Начало развитию таких систем

положили интегральные промышленные роботы, в которых ЭВМ в основном

выполняет функцию памяти. В роботах третьего поколения ЭВМ выполняет и

“интеллектуальные” функции. Их взаимодействие с миром призвано

совершенствовать их “интеллект”. Такого рода роботы имеют “телесную

организацию”, конструкция их рецепторов и эффекторов содержит определенные

ограничения, сокращающие пространство, в котором, абстрактно говоря, могла

бы совершать поиск цифровая машина.

Тем не менее, совершенствование систем кибернетики на базе цифровых

машин может иметь границы, из-за которых переход к решению интеллектуальных

задач более высокого порядка, требующих учета глобального характера

переработки информации и ряда других гносеологических характеристик

мышления, невозможен на дискретных машинах при сколь угодно совершенной

программе. Это значит, что техническая (а не только биологическая) эволюция

отражающих систем оказывается связанной с изменением материального

субстрата и конструкции этих систем. Такая эволюция, т. е. аппаратурное

усовершенствование систем искусственного интеллекта, например, через более

интенсивное использование аналоговых компонентов, гибридных систем,

голографии и ряда других идей, будет иметь место. При этом не исключается

использование физических процессов, протекающих в мозгу, и таких, которые

психика в качестве своих механизмов не использует. Наряду с этим еще далеко

не исчерпаны возможности совершенствования систем искусственного интеллекта

путем использования в функционировании цифровых машин гносеологических

характеристик мышления, о которых речь шла выше.

Заключение

Подводя итог, поставим вопрос: к каким выводам, относящимся к

кибернетике будущего и ее влиянию на нашу жизнь, он нас подводит? Как

кажется, эти выводы можно сформулировать в следующих пяти пунктах.

Первое. Кибернетика, а потом синтетическая информатика-кибернетика

прошла путь становления и развития, глубоко отличный от путей «обычных»,

«классических» наук. Ее идеи, формальный аппарат и технические решения

вызревали и развивались в рамках разных научных дисциплин, в каждой по-

особому; на определенных этапах динамики научного знания между ними

перекидывались мосты, приводившие к концептуально-методологическим

синтезам. Идеи управления и информации - как и весь связанный с ними

арсенал понятий и методов — были подняты до уровня общенаучных

представлений.

Кибернетика явилась первым комплексным научным направлением, общность

которого столь велика, что приближает его к философскому видению мира.

Неудивительно, что вслед за ней «двинулся» системный подход, глобальное

моделирование, синергетика и некоторые другие столь же широкие

интеллектуальные и технологические концепции. Конечно, информационно-

кибернетический подход не подменяет ни методологию, ни гносеологию. Но он

очень важен для более глубокой разработки ряда существенных аспектов

философского мышления.

Я думаю, что интегративно-синтетическая и генерализующе-обобщающая

функция кибернетики-информатики будет возрастать — по мере того, как будут

множиться успехи в учете человеческого фактора, выступающего и как

важнейшая компонента сложных систем, и как объект исследования. И здесь мы

подходим к нашему следующему выводу.

Второе. Я думаю, что ближайшие десятилетия в рассматриваемой нами

сфере пройдут под девизом «Человек!».

...Человек! Как много... и вместе с тем как досадно мало мы знаем о самих

себе. Какие тайны, относящиеся к процессам управления, переработки

информации, приобретения и использования знаний, какие глубинные механизмы,

ответственные за человеческие чувства, переживания, волеизъявления, таятся

в каждом из нас! Головной мозг, сложнейшая система нейродинамики, тончайшие

процессы физиологической регуляции, загадки интуиции и лабиринты логики

мысли, бездны нашего Я, в которые мы далеко не всегда можем (или смеем!)

хоть как-то заглянуть, драма симпатий-антипатий в человеческих коллективах,

великие чувства любви и долга, наши ценности и наши предрассудки,

предпочтения и решения — всего неизведанного и не перечислить! Но ведь,

это, с определенных позиций, «подведомственно» кибернетике и информатике —

не им одним, конечно, и не им в первую очередь, но ведь — и не в последнюю

тоже. Информатика-кибернетика грядущего, освоив могучие средства физики и

химии — да, наверняка, и биологии — внесет свой, только для нее возможный,

вклад в то, что все чаще называют теперь философской антропологией. Главным

в этом вкладе, по-видимому, будет выработка новых методов формализации

человеческих знаний и информационно-кибернетическая их реализация —

приобретение, накопление, распространение, поиск, использование.

Третье. Следует ожидать коренного изменения во всей системе методов

исследований и разработок, во внедрении их результатов, во всей методологии

научной и - практической деятельности людей, в экономике и культуре. Грядет

век информатики, или — быть может, это неудачное выражение, но само его

появление показательно — эпоха «компьютерной культуры». Проявления этой

культуры — в виде диалога человека и ЭВМ различных классов, в форме работы

пользователей с экспертными системами и базами знаний, в растущем

использовании гибких автоматизированных производств и робототехнических

систем, во все более широком обращении к мощным пространственно

распределенным и даже глобальным сетям коммуникации, в экспансии бытовой и

профессиональной информатики — налицо уже сейчас. Каким он будет, этот век

информатики? Мы не можем этого предвидеть: научно-технический прогресс

трудно прогнозируем. Но одно, я думаю, не вызывает сомнений. Это:

Четвертое — неизбежность определенных сдвигов в социально-

психологической сфере. Работа с информационной техникой порождает новый

психологический тип человека-творца, для которого компьютеры будущего

(наверняка так же мало похожие на современные ЭВМ, как первые аэропланы —

на современные авиалайнеры) будут непосредственным продолжением и орудием

его руки и мысли, продолжением столь сильным и столь тонким, что они

окажутся в состоянии «усиливать не только вербализуемое, но и

невербализуемое («неявное») знание, не только логику, но и интуицию. Вместе

с техникой коммуникации, о характере которой мы сейчас можем лишь гадать,

это приведет к новому, надо надеяться, более человечному, доверительному

стилю общения между людьми, к такой производительности их трудовых усилий,

о которой мы ныне не можем и мечтать. А вместе с тем — к колоссальному

обогащению внутреннего мира личности, обогащению, для которого техника

информатики-кибернетики представит и средства, и время.

Пятое и последнее, пожалуй, самое важное замечание. Смысл его в том,

что достижения информационно-кибернетической науки и технологии, подобно

силе атома двулики: могут служить как на пользу, так и во вред людям. Будем

надеяться, что человеческие разум и добро, воплотившись в реальные благие

дела, восторжествуют; будем бороться за воплощение этой надежды! Залог

успеха здесь мне видится в реализации лозунга нового мышления, органически

связанного с глубокими преобразованиями, набирающими силу в нашем обществе,

с осознанием приоритета общечеловеческих ценностей, с нарастанием тенденции

гуманизации бытия на нашей планете. Кибернетика обязательно внесет свой - и

немалый - вклад в упрочение нового мышления - нового видения мира.

Литература

1. Винер Н. Кибернетика. - М-, 1968.

2. Г. Клаус “Кибернетика и философия”, М.: Иностранная литература, 1963

3. Кибернетика. Итоги развития., М.: Наука, 1979. – (Серия «Кибернетика –

неограниченные возможности и возможные ограничения»).

4. Петрушенко Л.А. Самодвижение материи в свете кибернетики. -М.,1971.

5. А.И. Ракитов “Философские проблемы науки: Системный подход”

М.: Мысль, 1977г. 270с.

6. В.Н. Садовский “Системный подход и общая теория систем:

статус, основные проблемы и перспективы развития” М.: Наука, 1980г.

7. Философско-методологические исследования технических наук.-

Вопросы философии, 1981, №10.

8. Философские вопросы кибернетики. – Сборник статей. М., Соц.изд.,

1961.

9. С. М. Шалютин “Искусственный интеллект”, М.: Мысль, 1985

10. В. А. Эндрю “Искусственный интеллект”, М.: Мир, 1985

11. Бертран Рассел, «История западной философии», Новосибирск, изд.

Новосибирского университета, 1997

12. Ф. И. Уоссерман Нейрокомпьютерная техника: Теория и практика. Пер.

С англ. - М.Мир, 1992.

13. Г. Кузнецов, «Цель жизни», Компьютерра, №35 1997г., стр. 16-20.

14. И. М. Юзвишин И.М. Информациология, - М., 1996.

15. Кибернетика: прошлое для будущего., М.: Наука, 1989. – (Серия

«Кибернетика – неограниченные возможности и возможные ограничения»).

-----------------------

[1] Кибернетика. Итоги развития., М.: Наука, 1979. – (Серия

«Кибернетика – неограниченные возможности и возможные ограничения»).

1 Философско-методологические исследования технических наук.-

Вопросы философии, 1981, №11.

1 Винер Н. Кибернетика. - М-, 1968.

2 А.И. Ракитов “Философские проблемы науки: Системный подход”

Москва: Мысль, 1977г. 270с.

1 Философские вопросы кибернетики. – Сборник статей. М., Соц.изд.,

1961.

1 Г. Клаус “Кибернетика и философия”, М.: Иностранная литература,

1963.

1 Г. Клаус “Кибернетика и философия”, М.: Иностранная литература,

1963.

1 Кибернетика. Итоги развития., М.: Наука, 1979. – (Серия «Кибернетика

– неограниченные возможности и возможные ограничения»).

1 Г. Клаус “Кибернетика и философия”, М.: Иностранная литература,

1963.

1 С. М. Шалютин “Искусственный интеллект”, М.: Мысль, 1985.

1 В. А. Эндрю “Искусственный интеллект”, М.: Мир, 1985.

1 С. М. Шалютин “Искусственный интеллект”, М.: Мысль, 1985.

1 Петрушенко Л.А. Самодвижение материи в свете кибернетики. -М.,1971.

2 Г. Клаус “Кибернетика и философия”, М.: Иностранная литература,

1963.

1 Бертран Рассел, «История западной философии», Новосибирск, изд.

Новосибирского университета, 1997

1 Бертран Рассел, «История западной философии», Новосибирск, изд.

Новосибирского университета, 1997

1 Ф. И. Уоссерман Нейрокомпьютерная техника: Теория и практика. Пер. С

англ. - М.Мир, 1992.

1 Г. Кузнецов, «Цель жизни», Компьютерра, №35 1997г., стр. 16-20.

1 Кибернетика: прошлое для будущего., М.: Наука, 1989. – (Серия

«Кибернетика – неограниченные возможности и возможные ограничения»).

1 Петрушенко Л.А. Самодвижение материи в свете кибернетики. -М.,1971.

1 Философско-методологические исследования технических наук.-

Вопросы философии, 1981, №10.

2 Г. Клаус “Кибернетика и философия”, М.: Иностранная литература,

1963.

1 Ф. И. Уоссерман Нейрокомпьютерная техника: Теория и практика. Пер. С

англ. - М.Мир, 1992.

1 И. М. Юзвишин И.М. Информациология, - М., 1996

Страницы: 1, 2