Лекции по истории философии (начало)

Лекции по истории философии (начало)

Лекция 1. Общее понятие философии. (Философия, миф и искусство).

Ошибка, как проблематизация обыденного и постановка проблемы истины.

Уникальность, личностность истины в виду ошибки, которая всегда личная

ошибка, поскольку она следствие поступка. И её всеобщность в силу претензии

на уникальность всякого личного бытия как мира вообще. Я могу признать, что

не всё знаю, но я точно знаю, что мне нужно, а мне нужно всё, и в отношении

этого неопределённого всё, всё вокруг вступает с ним или со мной в

отношение. Жизнь, как спортивное соревнование. Счёт, число и представление

о возможном выборе.

Покинутая родина, как мифологический исток и сфера понятного –

предательство как начало мышления. Слепота в изначально и по определению

понятном мире мифа, дома. Миф как сфера законной претензии на уникальность

в его анонимном контексте. Ошибка обнаруживает себя пост фактум, как

результат встречи с другим. Эпистемологическая случайность (чистая

формальность) такой встречи. Представление о том, кто её подготовил.

Проблема знания другого мира, собственно открытие проблемы знания. Я всегда

не знал, что так будет.

Спина. Она у нас есть, потому, что нет глаз на затылке. Запрет на обращение

к началу. Прозрачность знания хаотического истока начала и прозрачность

незнания видящего образ знающего со стороны, т. е. не обернувшегося. Образ

как эпистемологически скрытое начало, метафора. Соляной столп, жена Лота.

Я, как только образ для другого, и ирония. Дилемма – либо нести дом с

собой, либо встретиться с собой, как с проблемой вне дома. Абсолютный

другой как судьба и невыбираемое.

Миф как сфера искусственного культивирования человеческого. Ритуал. Пример:

архаический ритуал плача. Противоположность сферы переживания и

биологически заданной эмоции сфере искусства. [Принципиальная

неразличимость в данном контексте, в сфере позитивной истины,

феноменологического описания и аналитического объяснения, смыслового и

причинного истолкования]. Искусство и миф как сфера производства

человеческого бытия, непрерывности, памяти. Различие представления о мире,

и самого мира – ритуала, книги, произведения искусства, науки, как среды

бытия человека. Проблема необходимости предельной эмоции – смерть,

невозможное сознание дискретности, как начало творения. Миф – не сказка,

чудесное как элемент жизни вне меня, но в моём взоре. Стена и её чудесные

преодоления.

Божественное на земле, как предельный предмет интереса и интерполяции –

идеал. Мудрость и любовь к мудрости – философия (обладание предметом, как

умение, и предмет в идее). [Здравый смысл, как область идеалогического и

природного сокрытия реальной проблемы лишённости идеального, того что у

каждого в мечте, самого смысла: дерево зелёное, небо синее, постоянная

любовь]. Любимое, как произведение искусства, творящее мир реципиента.

Переход к феномену произведения искусства.

Очарование произведения искусства (непосредственное единство конкретного и

всего на свете в произведении искусства – слепота в его присутствии) и

проблема обнаружения собственной бездарности перед его лицом. Проблема

первого и второго, первого и второго мазка кистью. Эпистемологический

парадокс произведения искусства: что нас очаровывает, то нас ослепляет.

Несуществование предмета культа для знания. Ничтожность того, что

составляет весь мир для очарованного (мы смотрим на мир чужими глазами) и

одновременно составляет поле невозможности сотворить тоже самое, т. е. этот

мир как собственный. Проблема мимесиса. Мелодия и практическая заданность

референта любого рода знака. Кто прервал цепь дискретных переживаний своей

мелодией, тот и достоин любви и ненависти. Уникальность произведения

искусства и эквивалентность предмета знания и потребления. Скажи мне кто

твой друг, и я скажу кто ты. Друг, как модная модель и товар – современная

форма соперничества: соперничество за модель. Произведение искусства и

модная модель. Серийность вещей в поле общества потребления. Современный

нам ритуал потребления. Намёк. Ругательство. Онтологическая явность химеры,

и, тем не менее, только видимость её существования. Неопределённость и

невозможное – возможное.

Философия, как поиск и утверждение начала или феномена основанного только

на самом себе. Любимое, важнейшее, последнее, как начало и определение

философии. Родство её с искусством и религией в этом смысле.

Неоднозначность противопоставления истины и лжи (присутствовать не

присутствуя – ирония), добра и зла (благие намерения – шутка), прекрасного

и безобразного (тривиальная безотчётность любви – шутка природы). Мир как

порядок дурного бесконечного причинения. Вечное сознание личной возможности

и отсутствие действительности в каждом из этих модусов – кажимость.

[Равнозначность физического порядка причинности и дискретного порядка

переживаний, непрояснимой вполне цепи и инстанции причинения, перед лицом

философской истины в отличии от научной, всегда гипотетической с точки

зрения утверждения возможности её нахождения, даже если эта возможность

упущена – историческая истина, истины – гипотеза абсолютного наблюдателя

фактов]. Искусство жизни (политика) и сокрытие собственной бездарности.

Смерть как источник творения. Её формальное, номинальное присутствие в

самой форме произведения искусства – его удалённость от адресата. Белый

лист, белый холст. Зачем необходимо выражать себя? Нехватка. [Сознание

потери, как сознание любви и связи. Вина. Невозможность возвращения,

поскольку личная сознательная память утверждается только в виду отсутствия

предмета памяти, в виду сознания дискретности бытия (противоречие в

определении бытия, как того, что есть реально – идеал как единство

душевного, разумного и телесного присутствия)]. Феноменальность,

выразительность всякого личного бытия, претензия на уникальность.

Визуальное начало всякой феноменальной явленности. Глаза, как предельное и

всё же только идеальное присутствие реального. Неискоренимая вера в

оптическую иллюзию взгляда как места истины чистого обещания. Новое

обращение к теме намёка. Обратная сторона феноменального: всякая предметная

речь о мире есть речь о самом её произносящем. Нет пустых слов, форм

выражения. Страх выражения и отказ от самоманифестации претензии.

Формальное различие и сходство искусства и философии. Единство конкретного

и всеобщего, как парадоксальное определение и атрибут произведения

искусства и философского понятия. Непосредственность первого в его

классическом варианте, там, где оно нравится, т. е. где глубина воздействия

бессознательна, и опосредованный и опосредующий характер второго.

Философское понятие, как требование задействования личного мышления.

Понятие как знак мудрости, на которую откликается мышление. Философский

текст. Обращение к фигурам первых философов. Легенда и миф. Функция

анекдота в представлении философа. Легендарность как знак непонятности, и

притягательной загадочности. Культивирование анекдотичности собственного

представления первыми философами. Переход к иронии и юмору, как двум

ступеням самопредставления философии со стороны другого и в открытие

глупости другого. [Есть ли философский вкус или непосредственное

опосредованного понятием? Сводится ли цель произведения искусства к

очарованию, как в смысле очарования прекрасным, так и в смысле

захваченности возвышенным, хотя это – непосредственно данная черта, по

которой оно обнаруживается? Очевидная связь эмоции очарования с сознанием

ирреальности присутствия подлинного – суть произведения искусства.

Произведение искусства, как сфера разрушения клише идеологического и

эстетического восприятия – «Чёрный квадрат» Малевича – клише первого и

последующего, модерн. «Ужас красный, белый, квадратный» (Толстой) –

квадрат, как символ смерти, отсутствия, дистанции – лист письма, холст

картины и их возможное начало. Чёрный цвет, как место уничтожения цветов в

их символическом значении, место молчания и безымянности].

Метод: Проблематизация понятного, через демонстрацию очевидного факта или

примера в отношении того или иного избранного предмета, формы человеческой

практики, парадоксально противоречащего другому очевидному факту в

отношении того же предмета, а так же соотнесение определений этих различных

форм. Диалектический и феноменологический в широком смысле метод. Вопрос о

бытии самого предмета или метафизический вопрос о причине его

существования, как чего-то парадоксального, и ответное утверждение такого

его бытия: потому что так и есть. Метод риторической эмфазы – юмор в

иронической оболочке.

Причина выбора темы отношения искусства и философии для первичного

дискурсивного прояснения понятия последней – первичность эстетического

чувства в порядке человеческого самочувствия, рефлексивной чувственности.

Литература:

Мамардашвили М. К. Лекции по античной философии. Лекция 1-2.

Мамардашвили М. К. Введение в философию. Лекция 1. Рождение философии из

мифа.

Хайдеггер М. Введение в метафизику. Части 1-3.

Иванов Н. Б. Леонардо да Винчи. Феноменология шедевра.

Булгаков С. Н. Труп красоты (Эссе о Пикассо).

Делёз Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? Введение. Часть 1. Философия.

Пр. 1-4, Часть 2. Философия, наука и искусство. Пр.7.

Доп. литература:

Гегель Г. В. Ф. Лекции по истории философии. Введение в историю философии.

Виндельбанд В. История философии. Введение.

Лекция 2. Милетская школа древнегреческой философии. Натурфилософское

мышление. Фалес. (Философия и наука).

Чистота и формальность философского жеста. Сказать обо всём на свете в

одном слове, свести к началу возникновения и речи здесь и сейчас. «Всё из

воды». Кто ему дал такое право? Мера права философского слова. Если оно

бесправно, то именно поэтому не расходится с делом. Частность философа

делает его слово об всём, соответственно бесполезное, весомым. Риск. Игра

поверхности и глубины (не видимости и истины [Хайдеггер М. Введение в

метафизику.] – это уже проблема содержательности речи, возможная при

наличии интенции на содержательность, т. е. при условии серьёзного

отношения, а не обыденного употребления в смысле: этот человек поверхностен

– умный или глупый, но дурачок; а тот глубок), открывающая глубину в её

истине. Как не сделать лужицу из океана Фалеса, где (в воде) земля плавает

наподобие деревяшки? Интрига. «Жизнь есть смерть, а смерть есть жизнь».

«Почему ты не умираешь?» Разумная ирония, спровоцированная Фалесом. Доводы

разума. Закон противоречия. Так нельзя думать, а значит жить, только

говорить. Он шутит. «Потому что жизнь есть смерть». Ответный неявный

всякому юмор, даже сарказм, [если это ирония, то всё и, правда, шутка].

Подтверждение истинности первого слова. Подлинность ставшей анонимной,

приписываемой многим (Еврипид, Сократ) истины. В каком смысле: жизнь есть

смерть?

Проблема интерпретации. Традиционное для научного мышления толкование

досократической философии как натурфилософии, понимаемой в качестве

неразвитого научного мышления, научного, поскольку оно якобы направлено на

объяснение физической реальности. Отсутствие развитого индуктивного и

дедуктивного методов. Объяснение всей совокупности природы, сущих, из

одного особенно поразительного наблюдения, индуктивного обобщения. Недалеко

до психоанализа. История происхождения терминов «фюзис – натура – природа»,

«гиле – материя». Указание на обыденный, но поэтический, в смысле

естественного поэзиса, характер языка первых философов.

И всё же, пусть «всё из воды» – первое слово научного мышления. Но почему

«всё полно души»? Анимизм. Допущение странного противоречия в самом научном

мышлении, как если бы у него был генезис в чём-то другом. Магнит. Душа –

начало движения, а значит жизни. В каком виде надо быть, чтобы столы

посрывались сами собой с мест? Ведь уже Аристотель объясняет слово Фалеса

наблюдением над семенами во влаге. Пьянство, изменённые состояния, безумие.

(Шумеры.) Безумие – слово, которое не объясняет, и не делает понятнее сам

именуемый предмет. Отрицание положительного смысла указывает только на

экстерриториальность именуемого.

Природа разума. Понять можно лишь то, что уже понято, то, что разум уже

вложил в предмет. Здравый смысл, поделенный поровну между всеми.

Неизбежность предположения разумного творения мира, согласно природе самого

разума. Научная истина, как ограниченная полем возможного опыта. Научная и

философская истина. Их общая претензия на всеобщность и очевидное различие

в модусе возможности и действительности. Научное познание, как существующее

в модусе уверенной возможности, субъективной уверенности познания в

отношении всех по разуму возможных физических объектов. Парадоксальность

философской истины, форма отрицания контекста какой-либо вообще возможности

или гипотетичности высказываемого, а также множественности исходов для

объектов высказывания. Как познаёт наука. Действительность предмета

научного знания с точки зрения вопроса о его бытии. Сведение предметности к

свойствам предмета. Параллельное сведение логического субъекта к его

родовидовым характеристикам. Снятие вторичных качеств, собственно

единственно занимающих искусство. Мнение. Вкус сыра и демократия.

Аннигиляция всеобщих свойств предмета физики: масса, непроницаемость.

Механическая физика и теория относительности. Наиболее всеобщие,

абстрактные характеристики предметного мира, постижимые только благодаря

разуму: измерение и счёт, как абстракция измерения. Предмет геометрии.

Невозможность первичного определения на собственной основе: определение

точки через прямую, плоскость, объём и т. д. вплоть до дурной бесконечности

определения. Теория множеств, как попытка чисто формальным, алгебраическим

методом, постигнуть совокупность сущих вещей. Вместо единства множество,

как начало (произвольное задание множества, субъект радости не тот же, что

субъект печали – как объект единичный субъект есть множество). Парадокс

множества всех множеств: включённое оно или не включённое. Либо все в

дурной бесконечности брадобреи, либо брадобрей платит себе за эту услугу.

Шизофрения. Теорема Гёделя о неполноте всех формальных систем. Если

относительно философа ещё можно сказать, что он глупо, но безобидно, шутит,

то для учёного, если он следует самому разуму – сам мир шутка. Кто мог так

пошутить? Кто такое мог сотворить?

Возвращение к воде Фалеса. Одна ли и та же вода течёт из глаз и из крана?

Одна с точки зрения науки (химии). Разная исходя из обычного

словоупотребления: вода, слёзы. Ближайшее как самое далёкое. Понятное, но

не понимаемое. [Как понять не понимаемое в качестве непостижимого?]

Естественный язык как основание философской речи. Раскрытие его

непостижимого, его парадоксальности, как философское дело и основание

всякого понятийного языка. Слёзы видны только изнутри души. Без души тело –

труп. «Всё полно души». Душа, как очевидное начало жизни, а, следовательно,

всего. Какой демон мог впервые посмотреть на мир, как на предмет

пользования, только разумно? Мёртвый, в конце концов, взгляд, всё

превращающий в камень. И одновременно вполне живой, ведь есть тело, с его

потребностями. «Всё полно богов» Фалеса. Множественность миров, поскольку

всё, всякое сущее есть бог со своим полным миром, как хотелось бы думать.

[Что это: взыскание мира, где и волки сыты, и овцы целы, или…?] Хочу

встретить бога, а встречаю соседа. Последнее оправдание и естественное

применение современной научной теории – её практическая действенность,

сведение научного пафоса к здравомысленному порядку понимания обычного –

действенного применения на пользу. Обыкновенность и изначальность такого

сведения. Анекдот о Фалесе, колодце и фракиянке. Ходить по земле и смотреть

на звёзды. Банальность и непостижимость обыденного непонимания. Неизвестный

по функции или происхождению в данной общности предмет. История с

треножником выловленным из моря и семью мудрецами: первый – Фалес.

Применение знания звёзд. Бизнес Фалеса с маслобойнями. Пример обыденного

непонимания: любое полезное изобретение. Кто изобретатель: бог или демон?

Зависть. Несправедливость распределения божественных даров. Требование

делиться. Товарный обмен. Социальный характер истины здравого смысла,

науки, разума. Независимость имени и лица от состава и реальности

преступления. Демон и бог, поскольку названы таковыми. «Всё полно богов и

демонов» Фалеса. У нас есть тень. [Независимость разумной необходимости

оправдания от желания.] Каждый принимает мир, который можно использовать,

но никто не хотел бы почувствовать себя использованным. И обращается при

этом к обществу. [Смерть как природный закономерный процесс, предельная

форма естественного насилия, и её непостижимость для живого. Примеры из

Достоевского. Мы одинокие острова в океане. Физическая жизнь, как усилие

пловца брошенного в этот океан. Молодость, как сознание бесконечного

множества возможностей, формальной возможности быть всем. Старение как

непостижимое сознание сокращения возможностей, и как личная необходимость

их творения, творения веселья.] Начало множественности. Почему, тем не

менее, всё едино, всё – вода? [Нельзя использовать всё общество в целом,

или тех, кто его представляет – вполне здравомысленная, разумная, логичная,

научная истина, согласная самому методу эквивалентности, заменимости вещей.

Множество всех множеств: назначать зарплату самим себе, скрыто или явно.

Демократия. Нормальность шизофрении. Тупиковость финансовых,

психологических, правовых, природных пирамид – дурное метафизическое,

только мыслимое бессмертие. Охлократия. Но это обратная сторона шизофрении:

параноизация, и соответственно разобщение, при условии если не выполняется

разумный закон равновесия – хлеба и зрелищ для всех.]

Выделение концепта «Души» как скрытого самой её формой выражения начала у

досократиков. Проблематическое раскрытие исторического концепта физиологии,

натурфилософии. Душа нематериальна, поскольку её не найти если смотреть на

вещь, как на физический предмет. Где она? Но душа, тем не менее, существует

только в выражении. Её феноменальная очевидная явленность. Почему, по

Фалесу «Души бессмертны»? Поскольку способны выразить себя вполне,

остаться в бытии? Мысль, как начало всякого выражения, всякой эмоциональной

жизни. [Отделённость мысли от себя самой, неосознанность, а если и

осознанность, то на каком основании? Мыслю ли я, когда думаю, что мыслю; и

разве я не мыслю, когда не думаю о самом мышлении? Проблема ценности и

необходимости собственно мышления, как проблема сознания]. Почему, согласно

Фалесу, «Время – мудрейшее, поскольку открывает всё»? Значит ли это, что

всё тайное станет явным? Душа – мысль откроется в своём всём, тень, спина

станет лицом? И наоборот? И где здесь, в таком оборачивании, место истине?

[Множественность в открытом контексте предстаёт как по преимуществу

временная величина (раздвоенность, как внутреннее определение времени, –

нормальная шизофрения, дурная эмпирическая множественность – бессмертие в

поле возможного опыта, во времени неограниченного по определению – дурная

эмпирическая бесконечность сменяющих друг друга моментов).] Вопрос о

судьбе, многом и едином, возможности мышления многого. Вопрос о

несовместимых противоположностях, и мышления возможности их совмещения.

Вопрос к ученику Фалеса Анаксимандру. [Как возможно постигнуть судьбу, её

организовать? Как сделать шаг, его не сделав?]

Метод: Тот же.

Литература:

Фрагменты ранних греческих философов. Часть 1. Фалес.

Хайдеггер М. Введение в метафизику. Части 2-3, 4, Пр. 34-44.

Ницше Ф. Философия в трагическую эпоху Греции. Предисловие. Пр. 1-3.

Гегель Г. В. Ф. Лекции по истории философии. Введение в греческую

философию. Философия ионийцев. Фалес.

Сергеев К. А., Слинин Я. А. Природа и разум: античная парадигма. Гл. 1.

Учение о материи в древнегреческой философии.

Лосев А. Ф. Очерки античного символизма и мифологии. I. Происхождение

античного символизма. II. Символически-мифологические черты в

досократовской философии. I. Фалес.

Шестов Л. На весах Иова (Странствия по душам). Наука и свободное

исследование. (Вместо предисловия). Преодоление самоочевидностей (К

столетию рождения Ф. М. Достоевского).

Иванов Н. Б. По ту сторону истины и лжи: путь Льва Шестова.

Виндельбанд В. История философии. Ч. 1. Философия греков. Гл. 1.

Космологический период.

Лекция 3. Милетская школа древнегреческой философии. Натурфилософское

мышление. Анаксимандр. Космология. (Философия и история).

Вопрос о судьбе сущего, как вопрос о его сути. Детские, инфантильные

вопросы: почему вода жидкая, небо синее, дерево зелёное? Первая

сознательная проблема ребёнка: папа не всё знает. Говоря о вещах, мы

говорим о себе. Суть вещи, как интуитивно схватываемое её должное, лучшее

(прекрасное, благое, истинное). Наверное, и дерево хочет быть зелёным, хотя

и не всегда таково. Греческое понятие «фюзис», как само и из себя

возрастания, явности и присутствия в подлинном, бытии. Необходимость

установления масштаба рассмотрения для формального выявления такой

исторической сути в дискурсивном порядке и зеркального отображения в другом

лица сущего для его непосредственного постижения в экзистенциальном

порядке. Только чужие глаза, в которых я мог бы отразиться и увидеть себя

перед, эмоционально мной определённым, лицом другого открывают мне мой

другой облик, обычно в обратном моему обычному самочувствию виде. Я то

прекрасный, справедливый, добрый, правильный (истинный), а реально в

зеркале вижу искажённые злом, безобразием, ложью черты. [Практическая,

педагогическая демонстрация как необходимый элемент экзистенциальной

практики философствования]. Философский текст, как такое зеркало для

выявления глупости всякого мира – лица, не способного в это зеркало

заглянуть, не потеряв себя, т. е. не сумев настоять на своём, внутри

условий априори истинного текста. [Вода жидкая, небо синее, дерево

зеленеет, философский текст истинен – чистые априорные суждения, принять

которые необходимо до всякого критического опыта, как простую основу или

масштаб для вопроса].

Два возможных варианта дискурсивного рассмотрения темы судьбы, драмы, в

контексте возможности выявления сути бытия её протогониста им же. Вопрос об

условии возможности личного, сознательного опыта произведения себя к бытию,

творения мира – начало космогонии и условие и одновременно выразительный

результат постижения этого мира – космология, как его данный

непосредственно из сути его бытия образ. Вопрос о сущности времени: образ

мира уже дан как личное и всеобщее начало одновременно (то ли миф, то ли

поэзия в зависимости от определения ответа на изначальный вопрос о единстве

многого – поэтическое положение единого через невозможность такого

положения) и он же является предметом рефлексии в форме вопроса о

возможности такого образа, которым творится сам образ. [Вариант

рассмотрения через модальное отношение техники и природы при отказе от

принятия указанного априори – риторический по сути ход, связанный с

бессознательным, априорным, значением данной дихотомии для современного

сознания; и вариант рассмотрения через тему счастья, ведь априори счастье

есть необходимое для человека основание жить: человек счастливый –

очевидная парадоксальность этого чистого суждения, по отношению к которому

дихотомия технического и природного вторична].

Счастье, как предельное желание всякого человека. Как мы узнаём о счастье?

Потеряв его. Счастье как идеал. Мы узнаём о собственной любви, только в

виду потери её предмета. Невозможность вернуться. [Какова причина?]

Соблазн. Я как тот, кто не только открывает, но и закрывает двери. И

наоборот, тот, кто входит в них, или перед ними остаётся. Объективность

вины. Палач и жертва вне эксплицированного, осознанного и используемого,

поля властных отношений. Объективность вины, её вменение (моральное,

эмоционально-нравственное, социальное – месть, остракизм в древних

обществах, отказ от общения), как, то, что открывает перед субъектом его

суть. Сознание вины и его отсутствие. Самооправдание и его необходимость.

[Мужское и женское. Слабость мужского начала перед лицом женского.

Шумерский миф о творении человека. Мужской характер древнегреческой

философии. Современная критика фал-лого-центризма]. Тёплое и холодное, как

начала космического творения или всего и всякого космоса у Анаксимандра.

«При возникновении этого космоса из вечного [?] выделилось нечто, чреватое

горячим и холодным» (Псевдо-Плутарх). Другие противоположности: мягкого и

жёсткого, влажного и сухого, лёгкого и тяжеловесного, как характеристики

душевной настроенности в прямом и косвенном общении в каждой из душ.

Возможность мягкого и жёсткого разворачивания темы противоположного или

множественности. Поэтический характер космологии Анаксимандра.

Неопределённость понятия счастья и его интуитивная определённость в личном

аспекте каждой души. Последняя цель и промежуточные цели, как технические

средства. Неопределённость счастья именно в целевом аспекте.

Множественность его определений при смешении с понятием удовольствия всегда

индивидуального. Индивидуальная в применении техника и индивидуальная

природа. Имя, данное миром, и моё имя. Обращение к сути проблемы:

значимость счастья открывается в несчастье при невстрече со взыскуемой

судьбой. Ошибка. Я всегда утверждает себя, самовыражаясь, перед лицом

другого мира, потому противоположного. Я всегда изначально выражает себя с

благими намерениями, но мир отвечает неадекватно. [Он никогда не способен

ответить вполне адекватно, только в иллюзии очаровывающей близости].

Ближайшая причина противоположности – тело. Тела различны просто потому,

что ограничены друг другом. [Крайний пример: близнецы. Нарцис]. Космогония

и космология Анаксимандра. Сфера пламени обросла вокруг холодного аэра-

тумана, окружающего влажную землю, на подобии коры дерева. Холод невнятного

сознания невозможности полного слияния разогрел пламя, превратив его в

жесткую, обжигающую кору («скорлупу» – это же слово употребляется и для

определения кожи первых водных животных, из которых вышли зрелые люди).

«Когда же она оторвалась и была заключена внутрь неких кругов, возникли

Солнце, луна и звёзды» (Псевдо-Плутарх), наполненныё огнём шины,

«колесообразные свалявшиеся сгустки аэра, полные огня» (Стобей), с

определённого размера отверстием для его выхода, движимые вихрем этого

аэра, возникающего из испаряющейся под действием огня воды. Именно

невозможное, неопределимое, сознание невозможности единства порождает

множество, противоречие и борьбу стихий. Параллельно данной демонстрации и

описание происхождения людей зародившихся и вышедших из рыбоподобных

существ, уже способными прокормить себя, т. е. на себе настоять. Воздух

хочет, чтобы вода испарилась и стала воздухом, вода хочет, чтобы воздух

обратился в воду и т. д. Множественность миров возникающих и погибающих,

включённых друг в друга, без всякого основания и возможности включения.

Первый вопрос: в чём причина такой настоятельности? Почему мы все склонны

утверждать собственное место, да ещё как если бы оно было единственным в

своём роде? Вопрос достоинства. Опьянение и требование уважения как пример,

в силу бесполезности такого самоутверждения. Душа как источник такого

утверждения. При этом стихии, всегда телесные, пронизывают каждое тело:

огонь горячий, воздух и вода холодные, но могут прогреваться. (И в этом

смысле это душевные стихии, физически определяющие тела стихий – вопрос не

метафорического или мифического описания, но объяснения содержательного

различия стихий в контексте вопроса о взаимодействии души и тела). Но

стихии также образуют стратегии активности и пассивности. Огонь плотный и

напористый. Воздух и вода (воздух плотнее воды) тонкие и способны

ускользать от действия плотной стихии. Стратегии жизни. Правда астрологии.

[Как возможно тело более плотное, чем огонь, и более тонкое, чем воздух,

более плотное, чем воздух, и более тонкое, чем вода – абсолютное, абсолютно

неопределённое, и в этом смысле бесконечное, тело? «Бог – только тело,

пронизываемое всем и всё возвращающее» (Октавио Пасс). Рецензия Цветаевой

на «Сестру мою жизнь» Пастернака. Проблема самого мышления, поскольку все

указанные свойства есть свойства самого мышления, захваченного душевной

стихией в телах – апейрон, как начало, бесконечное как наиболее собственное

и наиболее скрытое души и тела. Возможность делать сразу много –

бесконечное множество – дел. Вопрос о последней и одновременно первой

мысли. Психоаналитическая теория, как пример. Мысль, с которой я умирает в

мире и для мира в его поверхностной буквальности].

Само тело, как простой механизм не способно быть началом такого рода

бессмысленного и бесполезного самоутверждения. Не объясняя причин,

Анаксимандр объявляет началом всех экстраординарных природных явлений,

молнии, грома, землетрясений пневму-дух (spiritus) (Сенека, Стобей, Аммиан

Марцеллин), заключённое в воздухе, порождающее пламя, проникающее воду,

нечто тонкое по составу и лёгкое. Так и мы в зависимости от силы пневмы

утверждаем себя, то робко, то громогласно (только гром, гром и молния).

Душа, эмоциональная стихия, как источник выраженного разделения тел,

бесчинства. Но если именно душа стремится к единству, то именно нехватка в

его возможности, выраженная в различии тел (сопереживание всегда менее

интенсивное чувство, чем реальное чувство другого, в пределе я не могу

чувствовать боль тела или души другого непосредственно, стать другим)

задаёт интенсивность самоутверждения, но не определяет его причину. [Более

того, нехватка может быть истолкована как лишённость удовольствия –

животное начало. Невозможность в этом порядке отделить душу от тела. Но и

на уровне предельной человеческой эмоции или формального определения души

строгое разделение невозможно, поскольку душа невыразима вне тела. Человек

и его тень. Солнце, тьма, предмет-тело. Человек имеет тень, поскольку имеет

тело. Чистый свет в пустоте в этом контексте равен полной тьме. Вопрос о

возможности пронизывающего мысленного взгляда на вещи – умозрение. Вопрос о

посреднике и среде такого взгляда].

В чём причина каприза? Достоевский: пусть мир провалится, а мне чайку

попить. «Иной раз человек любит больше страдание, чем благоденствие».

Откуда берётся необходимость боя и самоутверждения по ту сторону

полезности, и даже прямо против всякой полезности, а значит закона

разумного равновесия, знания бесполезности самого боя? Случайность, а,

следовательно, немыслимость, самоутверждения в подобном контексте с точки

зрения разума. Апейрон, как начало. Неопределённое в порядке возможности

его мышления и бесконечное, как вопрос для мышления сущего, бытийствующего,

которое есть таким образом. Если природа была бы простым механизмом,

однажды заведённым творцом, то ни сознание её, ни изменение в этом

механизме не были бы нужны, были бы излишни. Более того, были бы немыслимы

даже природные катастрофы. В противном случае необходимо было бы

предположить особую хитрость или исторический провиденциализм творящего

разума, а так же злую природу в нём или бессмысленную с точки зрения самого

разума пропедевтику научения смирению перед его законом. Предположить

демоническую природу Хроноса, пожирающего своих детей, т. е. принимающего

их в своё разумное лоно вне всякой спецификации по степеням сущего различия

мысли, души и тела, в их конкретной личной самоотдаче, вне их единичности.

Толкование изречения Анаксимандра: «Из чего же вещи берут происхождение,

туда и гибель их идёт по необходимости; ибо они платят друг другу взыскание

и пени за своё бесчинство после установленного срока».