Значение права как одного из основных регуляторов общественных отношений раскрыто в нашей литературе довольно полно. Что касается религии, то, несмотря на очевидную необходимость всестороннего исследования ее социальной роли для материалистического понимания истории. Некоторые стороны этой проблемы разработаны недостаточно.

В литературе анализ роли религии в антагонистических классовых формациях часто сводится к характеристике ее как формы общественного сознания, способствующей сохранению выгодных господствующим классам порядков, к указанию на то, что она освящает классовое господство и эксплуатацию, примиряет угнетенных с их бесправным положением. Между тем значение религии в жизни общества не ограничивается выполнением этих функций. Являясь одним из социальных регуляторов, религия активно воздействует на поведение людей, на общественные отношения. В последнее время в религиоведческой литературе появились указания на выполнение религией регулятивной (регулирующей) функции, однако существо этой проблемы не раскрывается[1]. Религиозные нормы, при помощи которых и осуществляется религиозное регулирование общественных отношений, вообще не упоминаются ни как структурный элемент религиозной системы, ни в качестве разновидности социальных норм. Недооценкой нормативной стороны религии, отсутствием глубокого анализа ее регулятивной функции, по-видимому, в основном и объясняется то, что вопросам соотношения религии и права не уделялось должного внимания.

Между тем исследование этих вопросов имеет важное значение для выяснения закономерностей духовной жизни общества и социального развития, взаимозависимости различных компонентов общественной надстройки. Без марксистского анализа взаимосвязи религии и права как регуляторов общественных отношений трудно разобраться в генезисе, историческом развитии и функционировании социального регулятивного механизма, раскрыть некоторые особенности религии и права. Поэтому соотношение права и религии относится к существенным проблемам юридической науки, религиоведения и исторического материализма в целом. На значение для теории и практики коммунистического строительства всестороннего изучения взаимосвязи различных социальных систем, в том числе религии и права, неоднократно указывалось в нашей литературе[2]. Однако вопросы соотношения религии и права затрагиваются в немногих работах по марксистскому религиоведению, причем в общем виде. Так, А.Д. Сухов очень кратко пишет о генезисе религиозного права[3], Д.М. Угринович отмечает, что религия была одним из источников права; при феодализме всякое отступление от нее преследовалось государством; в буржуазном обществе религия воздействует “на политическое поведение верующих и, в частности, на их отношение к существующим правовым нормам и установлениям”[4] С. А. Токарев видит связь религии с правом в том, что она закрепляет правовые нормы, придавая им сверхъестественную санкцию и подкрепляя их религиозными представлениями о греховности нарушения правового запрета[5]. Отмечают, что правовые идеи “оказывают активное воздействие на все другие формы общественного сознания, в том числе и на религию”[6]. В других работах по теории и истории религии, а также в трудах о взаимодействии форм общественного сознания проблема соотношения религии и права не затрагивается.

В юридической литературе проблема соотношения права и религии также не нашла достаточного освещения. Рассматривались некоторые стороны их взаимосвязи в буржуазном обществе и в дореволюционной России, институт свободы совести, анализировалось советское законодательство о религиозных культах[7].

Соотношение права и религии может быть раскрыто лишь с учетом их связей с базисом, с иными надстроечными подсистемами, с государством. Право возникает вместе с государством, не может существовать без него и разделяет его историческую судьбу. Государство устанавливает правовые нормы и обеспечивает их исполнение. Юридические учреждения являются, как правило, государственными органами.

Соотношение права и религии носит конкретно-исторический характер и изменяется в различных общественно-экономических формациях. Исследование его особенностей с учетом места, времени и социальных условий помогает выявить общие черты и стороны соотношения права и религии, характерные для антагонистических классовых формаций, показать его принципиальное отличие в социалистическом обществе.

Настоящая работа представляет собой попытку исследовать проблему соотношения религии, государства и права в их историческом развитии, дать ответ на поставленные выше вопросы.

Глава I. Религия как регулятор общественных отношений

Устанавливаемые любой религией правила поведения представляют собой особый вид социальных норм — религиозные нормы, а не компонент нравственности, права или каких-либо иных социальных систем. Говоря о религиозной норме, следует иметь в виду, что заповедь, правило поведения—это лишь одна из ее составных частей. Кроме того, норма включает указания на священный источник правила поведения и на сверхъестественные средства его обеспечения. Для Библии, Корана, Талмуда и других “священных” книг характерна “рассредоточенность” составных частей религиозных норм, отсутствие у многих из них индивидуальной санкции, что и порождает необоснованное отождествление “стиха”, в котором излагается лишь правило поведения, со всей религиозной нормой.

Религиозные нормы обладают всеми необходимыми признаками социальной нормы. Возьмем, например, заповеди библейского декалога, которые в различных сочетаниях приводятся в Ветхом и Новом завете как важнейшая часть “закона божьего”. Это категорическое запрещение поклоняться нескольким богам и идолам, убивать, прелюбодействовать, красть и желать чужого, лжесвидетельствовать, требование верить в единого бога, “соблюдать день субботний” и почитать родителей. Все это правила поведения людей, относящиеся к сферам религиозного культа, семейных и иных общественных отношений. Заповеди предписывают совершенно определенные действия или воздержание от осуждаемых религией поступков.

Религиозная норма, как и другие социальные нормы, имеет общий характер, который проявляется в следующем. Во-первых, религиозная норма выступает как масштаб, образец для поведения верующих людей в той или иной обстановке, как эталон определенных отношений. Во-вторых, ее предписания относятся не к конкретному индивиду, а к более или менее широкому кругу людей: к последователям данной религии (членам церкви, секты, толка) или к какой-то части их (священнослужителям, мирянам и т. п.).

Предусматривая конкретные варианты поведения в типичных жизненных ситуациях, религиозные нормы воздействуют на волю и сознание людей, формируют их социальное поведение и тем самым регулируют соответствующие общественные отношения, проявляющиеся прежде всего в действиях или бездействии их участников. Одна из специфических особенностей этих норм состоит в том, что они регулируют и такие отношения, которые находятся вне сферы воздействия других социальных норм,—отношения, возникающие при отправлении культа.

Религиозные нормы чаще всего имеют авторитарный характер, формулируются как повеления, которые необходимо выполнять вопреки требованиям любых иных норм вплоть до прямого запрета следовать последним (например, ограничение норм а ми Ветхого завета и ислама действия обычая кровной мести). Каждая религия, ссылаясь на волю сверхъестественных сил и существ, требует от своих последователей слепой дисциплины, неукоснительного соблюдения своих предписаний. Религиозные нормы должны исполняться, несмотря на несоответствие их указаний взглядам, желаниям верующего.

Религиозные нормы отличаются от моральных, правовых и других социальных норм прежде всего тем, что имеют своей основой религиозные, а не какие-либо иные идеи и представления, неразрывно связаны с верой в сверхъестественное. Например, правила, определяющие порядок совершения магических действий, не могли возникнуть без веры в возможность достижения желаемых человеком результатов при помощи его воздействия на сверхъестественные свойства реально существующих объектов или на сверхъестественные связи между объектами. При отсутствии представлений о возможности воздействовать в том или ином направлении на сверхъестественные свойства, связи и существа утрачивают всякий смысл как любые культовые действия, так и связанные с ними нормы. То же самое можно сказать и о религиозных запретах. Запрещение женщине прикасаться к орудиям охотничьего или рыболовного промысла могло возникнуть только на почве религиозных представлений о “нечистоте” женщины. Различные пищевые запреты связаны с магическими представлениями или с верой в духов.

Религиозные нормы рассматриваются верующими людьми как повеления сверхъестественных сил или их представителей на земле — верховных служителей культа. В первобытных религиях создателями и блюстителями религиозных предписаний и запретов считались тотемические предки, духи. Затем в качестве источника религиозных правил поведения выступают божества и, наконец, в монотеистических религиях — бог. В “священных” книгах различных религий религиозные нормы формулируются как божественные повеления. В Библии, например, они именуются заповедями, повелениями, уставами, законами бога, подчеркивается их святость. Церковные правила выдаются богословами за конкретизацию “законов божьих”.

Однако связь религиозных норм с религиозными идеями и представлениями не всегда заметна. Не во всех религиозных предписаниях содержится указание на их священное происхождение. В таких случаях о наличии указанной связи свидетельствуют специфические средства обеспечения исполнения религиозных предписаний: угроза сверхъестественной карой и обещание награды от сверхъестественных сил. Исполнение религиозных норм обеспечивается также наказаниями, применяемыми к нарушителю священнослужителями (церковное наказание). С возникновением государства и права к этому добавляется уголовное наказание за так называемые религиозные преступления, а затем и неблагоприятные гражданско-правовые последствия в случаях несоблюдения некоторых религиозных норм.

Глава II. Право и религия

С победой революции навсегда прекращается многовековой союз между правом и религией, которая в социалистическом обществе существует как пережиточное явление. Устойчивость, длительность существования религиозного сознания после ликвидации социальных корней религии в значительной мере объясняются тем, что при социализме наряду с ним продолжают существовать и другие структурные элементы религиозного комплекса: религиозные учреждения, нормы и отношения. Естественно, что религиозные учреждения принимают все зависящие от них меры для приспособления религии к новым социальным условиям, сохранения влияния религиозной идеологии на массы, к тому, чтобы верующие неуклонно исполняли предписания религиозных норм, как сохранившихся от прошлого, так и вновь создаваемых.

Соотношение религии и права в этих условиях характеризуется принципиально новыми чертами.

Большинство культовых и организационно-функциональных норм, регламентирующих внутрицерковную деятельность, нейтральны по отношению к праву, так как регулируют общественные отношения, которые находятся вне сферы правового регулирования. Вместе с тем определенная часть религиозных норм имеет своим объектом те же общественные отношения, что и право, которые относятся не только к внутрицерковной сфере (например, отношения, возникающие при создании религиозных объединений, между верующими, исполнительными органами объединений и служителями культа), но и к самым различным областям общественной жизни, поскольку некоторые конфессиональные организации пытаются в своей деятельности выйти за рамки удовлетворения религиозных потребностей граждан.

В этих случаях действует общая закономерность, характерная для соотношения правовых норм с социальными нормами предшествующих формаций, которые продолжают действовать в нашем обществе (обычаи, моральные и религиозные нормы): если последние не противоречат правовым предписаниям, право не препятствует их функционированию. В противном случае, в силу верховенства закона над любыми иными социальными нормами, право запрещает гражданам следовать предписаниям конкурирующих норм, вплоть до установления уголовной ответственности за нарушение этого запрета. Терпимое отношение к социальным нормам, ориентирующим граждан на противоправное поведение, несовместимо с принципами законности.

В дореволюционной России отсутствовала не только свобода совести, но и вероисповедания. Вневероисповедное состояние законом вообще не допускалось. Религиозные акты и обряды (присяга, крещение, бракосочетание, развод, исповедь и др.) были обязательны для всех граждан независимо от их отношения к религии. Провозглашение “свободы веры” носило исключительно декларативный характер, поскольку сохранялись “законы против людей иной, не православной веры, против раскольников, сектантов, евреев”, законы “самые несправедливые, самые насильственные, самые позорные”, которые или прямо запрещали известную веру, либо ограничивали права “людей известной веры”[8]. Законодательство о “раскольниках всех сект” носило репрессивный характер, подразделяло секты на “менее” или “более вредные”, лишало старообрядцев и сектантов возможности юридически оформлять брак и развод, рождение и смерть. Крайней жестокостью отличались преследования сектантов в административном порядке.

Разделение законами людей по конфессиональному признаку представляло собой другую сторону попытки разобщить и противопоставить трудящихся по признаку национальному, а дискриминация лиц неправославных исповеданий—часть национального гнета и неравноправия. Законы провозглашали и закрепляли “первенствующее и главенствующее” положение православной церкви, ее особую роль в общественной жизни, предоставляли ей многочисленные привилегии, способствующие росту ее экономического могущества, делили разрешенные вероисповедания на более или менее покровительствуемые, наделяя их учреждения и служителей культа неодинаковыми правами и преимуществами. Государство всячески способствовало миссионерской деятельности православной церкви, насильственному обращению в православие лиц иных исповеданий, чинило произвол в отношении “иноверцев”.

Правовые акты полностью подчиняли школу церкви, санкционировали теологическую направленность обучения в светских учебных заведениях, преподавание в них “закона божия”, церковно-славянского языка и церковной истории, ввели церковную цензуру литературы для учебных заведений и надзор за ними конфессиональных организаций, узаконили подготовку церковью преподавателей для “начальных училищ всех разрядов”. В стране функционировала разветвленная система учебных заведений различных конфессий: церковно-приходские и воскресные школы, епархиальные и женские духовные училища, духовные семинарии и академии, мектебе, медресе, хедеры и др. Государство и право рассматривали религиозное воспитание детей как гражданскую обязанность родителей, всячески поощряли религиозно-пропагандистскую деятельность многочисленных “просветительских” церковных обществ, издание религиозной литературы, использование любых других средств духовного закабаления народа.

Особую роль в создании основ советского законодательства о религиозных культах играет подписанный В. И. Лениным декрет СНК РСФСР от 23 января 1918 г. “Об отделении церкви от государства и школы от церкви”[9], который воплотил в жизнь программные положения Коммунистической партии о свободе совести и отношении государства к религии. В декрете говорилось, что “каждый гражданин может исповедовать любую религию или не исповедовать никакой. Всякие праволишения, связанные с исповеданием какой бы то ни было веры или неисповеданием никакой веры, отменяются”. Из официальных актов устранялись всякие указания на религиозную принадлежность граждан (ст. 3). Было запрещено издавать какие-либо местные законы или постановления, ограничивающие свободу совести или устанавливающие какие бы то ни было преимущества или привилегии на. основании религиозной принадлежности граждан (ст. 2). Закрепляя принцип добровольности в определении гражданами своего отношения к религии, в исполнении ими предписаний вероучения и священнослужителей, декрет запретил церковным и другим религиозным обществам применять меры принуждения или наказания к их сочленам (ст. 11).

Провозгласив отделение церкви от государства, декрет предусмотрел, что “действия государственных и иных публично-правовых общественных установлений не сопровождаются никакими религиозными обрядами или церемониями”, отменил религиозную клятву и присягу, отнес к исключительной компетенции гражданской власти ведение актов гражданского состояния (ст. 1, 4,7, 8), На все церковные и религиозные общества распространялось общее положение о частных обществах и союзах. В декрете указывалось, что они “не пользуются никакими преимуществами и субсидиями ни от государства, ни от его местных автономных и самоуправляющихся установлений” (ст. 10). Защищая права верующих, закон запретил принудительное взыскание сборов и обложений в пользу церковных и религиозных обществ (ст. 11). Церковные и религиозные общества были лишены права владеть собственностью, являться юридическими лицами; все их имущество объявлялось всенародным достоянием (ст. 12, 13).

Конституция PФ гласит: “Гражданам PФ, гарантируется свобода совести, то есть право исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, отправлять религиозные культы или вести атеистическую пропаганду. Возбуждение вражды и ненависти в связи с религиозными верованиями запрещается.

Церковь в СССР отделена от государства и школа — от церкви”. Граждане PФ равны перед законом независимо от отношения к религии. Их равноправие “обеспечивается во всех областях экономической, политической, социальной и культурной жизни”. “Использование гражданами прав и свобод не должно наносить ущерб интересам общества и государства, правам других граждан”. “Осуществление прав и свобод неотделимо от исполнения гражданином своих обязанностей”.

Отправление религиозных культов связано с деятельностью религиозных организаций (церквей, сект и т. п.), входящих в их состав религиозных объединений, а также с деятельностью служителей культа и верующих граждан. В процессе этой деятельности складываются разнообразные отношения как внутри религиозных организаций, так и между ними, а также отношения между государственными органами, с одной стороны, и религиозными организациями, объединениями, верующими — с другой. Предметом правового регулирования являются не любые из этих отношений, а лишь наиболее существенные для социалистического общества, государства и советских граждан. Правовое регулирование их вызывается объективной необходимостью.

Удовлетворение религиозных потребностей верующих невозможно без юридических норм, предоставляющих необходимые права религиозным организациям, служителям культа и верующим гражданам. Провозглашение отделения церкви от государства и школы от церкви осталось бы простой декларацией, если бы оно не подкреплялось совокупностью правовых норм, устанавливающих определенный порядок взаимоотношений между религиозными организациями, обществом и государством.

Обеспечивая осуществление подлинной свободы совести в нашей стране, советское право устанавливает такой порядок отправления религиозных культов, при котором:

а) создаются все необходимые условия для деятельности религиозных объединений и служителей культа, направленной на удовлетворение религиозных потребностей верующих граждан;

б) не допускается деятельность религиозных объединений и служителей культа, выходящая за рамки удовлетворения религиозных потребностей;

в) охраняются от посягательств, совершаемых под видом проповедования религиозных вероучений и исполнения церемоний культа, общественный порядок, права и личность советских граждан.

B соответствии с законом каждый гражданин может быть членом только одного религиозно-культового объединения. Религиозные общества и группы верующих могут приступить к своей деятельности после их регистрации в соответствующем органе власти.

Верующие, образовавшие и зарегистрировавшие в установленном порядке свое религиозное объединение, имеют право: отправлять религиозные обряды, устраивать молитвенные и другие собрания, связанные с отправлением культа; нанимать или избирать служителей культа и других лиц, обслуживающих потребности культа; пользоваться молитвенным зданием и другим культовым имуществом; собирать добровольные пожертвования верующих в молитвенном помещении на цели, связанные с содержанием служителей культа, молитвенного здания и другого культового имущества, а также исполнительных органов религиозных объединений; избирать из своей среды на общем собрании исполнительный орган в количестве трех человек для управления делами религиозного общества, выполнения функций, связанных с пользованием культовым имуществом и денежными средствами, и внешнего представительства (в группе верующих избирается уполномоченный); избирать ревизионную комиссию для проверки культового имущества и денежных сумм, получаемых путем добровольных пожертвований верующих.

Исполнительный орган и ревизионная комиссия объединения подотчетны в своей деятельности общему собранию верующих. Функции священнослужителя в объединении ограничиваются культовой деятельностью. Религиозные объединения могут созывать в установленном порядке для решения внутрицерковных вопросов съезды и совещания и избирать на них религиозные центры и управления, осуществляющие функции руководства канонической деятельностью объединений.

Религиозные объединения, центры и управления содержатся исключительно за счет добровольных пожертвований верующих. Они открывают текущие счета в банках для хранения поступающих к ним денежных сумм, покупают и арендуют с разрешения государственных органов для своих нужд строения, приобретают транспортные средства. Религиозные центры и управлений также приобретают и продают верующим церковную утварь и предметы религиозного культа, содержат духовные учебные заведения и издают религиозную литературу.

Религиозные объединения получают в бесплатное пользование от местных органов власти молитвенные здания и иное имущество, необходимое для отправления культа, в том числе многие исторические памятники зодчества. Для обслуживания нужд религиозных объединений и верующих созданы специальные мастерские по изготовлению свечей, икон, церковной утвари и иных предметов культа. Материалы этим мастерским, для строительства и ремонта зданий конфессиональных организации, бумагу и типографии для издания религиозной литературы выделяют государственные органы.

Законодательством о культах установлен также определенный порядок снятия с регистрации религиозных объединений и закрытия молитвенных зданий. Религиозное общество или группа верующих могут быть сняты с регистрации в случае нарушения ими законодательства о культах. Закрытие молитвенного здания допускается, если объединение снято с регистрации или если здание подлежит сносу. В последнем случае объединение может получить или арендовать новое молитвенное здание.

Решение о снятии религиозного объединения с регистрации, доведенное до сведения исполнительного органа и членов объединения, обязывает их ликвидировать объединение. Продолжение ими религиозной деятельности после снятия объединения с регистрации является незаконным. Регистрация религиозного объединения представляет собой юридический факт, который порождает определенные правоотношения между объединением и регистрирующими органами, а снятие его с регистрации—факт, прекращающий эти отношения. Элементами этих отношений являются определенные права и обязанности как объединения и его членов, так и регистрирующих органов власти.

В связи с тем что религиозные объединения могут создаваться исключительно с целью отправления религиозных культов, им не разрешается выполнять иные функции и использовать находящееся в их распоряжении имущество для каких-либо иных целей, кроме удовлетворения религиозных потребностей. Они не вправе создавать кассы взаимопомощи, кооперативы, производственные объединения (кроме организации, с разрешения органов власти, предприятий по производству предметов культа), заниматься благотворительностью, организовывать специальные детские, юношеские, женские молитвенные и другие собрания, общие библейские, литературные, рукодельнические, трудовые, по обучению религии и тому подобные собрания, группы, кружки, отделы, а также устраивать экскурсии и детские площадки, открывать библиотеки и читальни, организовывать санатории и лечебную помощь.

Глава III. Нормы морали и нормы права: "суверенность и взаимозависимость"

Определяющее значение в цивилизованной системе нормативного регулирования общества имеет глубокая взаимосвязь морали и права. Право под углом зрения этой взаимосвязи может быть охарактеризовано как форма институциализации, реального претворения в жизнь принципа справедливости.

1. Если объективные требования экономики, других сфер общества по отношению к праву “разворачиваются” непосредственно-социальными правами, т.е. естественным правом, то сами эти непосредственно-социальные права со стороны своих идеальных (идеологических), иных организационных форм опосредования выражаются в системе нормативного регулирования — в позитивном праве, в морали, в нормах-обычаях, в корпоративных нормах.

Идеальные (идеологические), иные нормативно-организационные формы являются способом известной институциализации соответствующих форм общественного сознания, связанных с объективными требованиями общества в условиях цивилизации и выражающими их непосредственно-социальными правами. Вместе с тем во всех случаях, за исключением позитивного права (и частично корпоративных норм), указанные формы неотделимы от самой деятельности субъектов, слиты с ними. Вот почему то, что в данной плоскости может быть названо нормами, представляет собой не более чем сторону, аспект указанных форм, хотя в какой-то мере уже институциализированных.

Социальные нормы весьма разнообразны.

По своему содержанию, опосредуемым ими социальным ценностям они могут быть подразделены на экономические, политические, культурные, эстетические и т.д.

С точки же зрения их подразделения по регулятивным особенностям, связанным с уровнем их институциализации и, следовательно, с соотнесением их с общественным сознанием, социальные нормы могут быть классифицированы на четыре устойчивые группы: правовые нормы, нормы морали (нравственности), корпоративные нормы, нормы-обычаи. Возможно, кроме того, при определенных социальных условиях формирование вторичных, смешанных нормативных структур, таких, например, .как религиозные нормы, сочетающие черты моральных и корпоративных норм.

Вместе с тем нужно заметить, что при весьма близком к праву уровне институциализации неправовых социальных норм (например, корпоративных) они все же не перешли тот качественный рубеж, который позволил бы охарактеризовать ту или иную их разновидность в виде целостного в пределах страны институционного образования. Вот почему следует признать оправданным высказанный уже давно взгляд, в соответствии с которым необходимо отличать правовые нормы от всех иных, неправовых, как институционные[10].

Все существующие в данной стране социальные нормы составляют некоторое единство. В своей совокупности они всесторонне воздействуют на общественную жизнь, на различные ее сферы.

Правда, едва ли целесообразно (как ранее утверждал автор этих строк) усматривать в совокупности социальных норм данной страны органичную систему, в которой каждая из разновидностей норм имеет значение элемента системы. Все же многие разновидности социальных норм, в частности корпоративные нормы, нормы-обычаи, “привязаны” к определенным, нередко довольно отдаленным друг от друга сферам социальной действительности, включаются в социальную жизнь в связи с теми институтами и ценностями, которые они выражают и нормативно обеспечивают,— государством, общественными организациями, тем или иным социальным укладом и др.

И все-таки есть основания говорить о единой в рамках страны системе нормативного регулирования (правда, лишь о системе типа организованной общности, а не органичной системы). Некоторые же разновидности социальных норм, прежде всего право и мораль, функционируют и по законам целостных органичных систем.

2. Отмечая определяющее значение в системе нормативного регулирования права и морали, необходимо, однако, не замыкать на упрощенном, прямолинейном уровне трактовку их взаимосвязи, например, на таком, когда право рассматривается всего лишь как “минимум морали”.

Право и мораль — самостоятельные, суверенные нормативно-регулятивные образования, каждое из которых имеет свою особую ценность. Более того, по природе и происхождению они вообще находятся в различных плоскостях.

Мораль — неотъемлемая сторона духовной жизни людей. Поэтому в морали функция регулирования и ее роль как духовного фактора нераздельны. Моральные нормы формируются в процессе утверждения, развития моральных взглядов, являются, в сущности, их нормативным выражением. Неотделимые от самого поведения людей, они опосредствуют это поведение, так сказать, изнутри — в той мере, в какой внедрялись в общественное сознание. Сами по себе моральные нормы, следовательно, не нуждаются в такой степени институциализации, когда бы они выступали в виде особого институционного феномена, и, таким образом, в принципе им не нужно ни формальное закрепление, ни обеспечение организованной принудительной силой. Они действуют через оценку поступков людей, через механизм общественного мнения.

Вполне понятно, что в обществе со сложной социальной структурой, с классовыми антагонизмами мораль качественно разнородна, и с правом многогранно взаимодействует господствующая мораль: именно она в “пунктах контактов” с правом (в процессе правообразования, при правоприменении) и является каналом, через который в юредическую сферу проникают нравственно опосредованные потребности социальной жизни, непосредственно-социальные притязания.

Право же, хотя и принадлежит к области духовной жизни людей, представляет собой по основным своим характеристикам внешне объективированный институционный социальный регулятор, который способен опосредовать самые разнообразные отношения (лишь бы они поддавались внешнему контролю и обеспечивались государственно-принудительными мерами) и который при помощи особых, только ему присущих средств гарантирует организованность, упорядоченность общественных отношений в условиях цивилизации.

Так что право и мораль при всем их глубоком единстве — явления, которые в рамках единой нормативной системы регулирования не находятся в одном ряду. Они не могут состоять в такой прямолинейной связи, когда одно (мораль) является основным и исходным, а другое (право) — производным и зависимым.

Право и мораль — два своеобразных, самостоятельных института социального регулирования, они взаимодействуют, но взаимодействуют именно как особые, суверенные явления, каждое из которых при опосредовании общественных отношений выполняет свои особые функции и имеет свою особую ценность.

Не случайно, как подмечено историками права, юридические установления подчас были впереди господствующей морали. Именно через право, к примеру, шел процесс преодоления кровной мести — одного из непререкаемых постулатов морали того времени.

3. Необходимо отметить и такую грань проблемы, о которой в несколько иной плоскости упоминалось ранее.

Принято считать, что право—жесткий, строгий регулятор, а мораль — более мягкий, не столь строгий, в большей мере соответствующий духовным началам в жизни людей и поэтому имеющий дальнюю перспективу в своем существовании и в развитии общества.

В такой оценке морали и права, несомненно, правильно то, что для права действительно характерна наиболее высокая, так сказать, предельная (для сферы духовной жизни) внешняя объективизация, институциализация и отсюда большая четкость, строгость и формализованность регулирования, и то, что оно концентрирует жесткие государственно-принудительные меры воздействия.

Однако если рассматривать мораль и право детализированней и, в частности, в плане того, насколько органичны для них запреты и дозволения, то подобная оценка нуждается в уточнениях, и довольно значительных.

Прежде всего содержащиеся в праве запреты (в том числе большинство запретов, за нарушение которых предусматриваются наиболее жесткие меры государственно-принудительного воздействия—меры уголовной ответственности) “пришли” в него из господствующей морали. И запреты элементарного, общечеловеческого общежития (не нарушать личную телесную неприкосновенность, не оскорблять человека и др.), и запреты специфически социального, нередко узкоклассового содержания, призванные обеспечивать неприкосновенность, защиту данного строя,— все это по своему происхождению есть требования господствующей морали.

Сами же жесткие государственно-властные меры воздействия восходят к государству и, строго говоря, не характеризуют непосредственно правовое содержание юридического регулирования, его специфику. Более того, при режиме законности они потому-то и выражаются в праве, что таким путем возможно их упорядочить, т.е. ограничить четкими рамками, достигнуть единства применения, подчинить единым принципам, строгой процедуре.

4. Обратимся теперь к самому существенному моменту взаимосвязи права и морали. Он заключается в том, что при всей самостоятельности, суверенности права и морали они все же находятся в глубоком единстве.

С этой точки зрения право должно быть морально обосновано, иметь своего рода легитимацию с позиций господствующей, общепринятой морали.

Есть тут и принципиальный сущностный момент. Право призвано воплотить, актуализировать, сделать реальной одну из высших моральных ценностей, имеющую общецивилизационное значение,—справедливость. Не случайно поэтому категории “право”, “правда”,“справедливость” на всех этапах цивилизации рассматривалиь как нечто единое, нераздельное.

С данных позиций вполне обоснованно видеть в праве нормативно закрепленную справедливость[11]. И надо думать, эта характеристика права настолько существенна, что при освещении его общих параметров, его силы, самой сути того, что выражено в понятии “правовые начала” (или “дух права”), указанную характеристику нужно поставить в один ряд с другими и видеть в праве как явлении цивилизации и культуры не только выражение высокой упорядоченности и гаранта свободы автономной личности, но и воплощение одного из высших нравственных принципов — справедливости.

5. Характеристика права как явления морали имеет общемировоззренческое, общетеоретическое значение, призванное дополнить ранее изложенные положения, сформулированные с позиций цивилизации и культуры. Надо полагать, дальнейший анализ может раскрыть подобное понимание права с новых, принципиально важных сторон (тем более, что даже под углом зрения философов-классиков право оценивалось как мораль, регламентирующая правителя; обратим внимание — правителя!).

Вместе с тем было бы неверным переводить указанные характеристики на операциональный уровень, связанный с практической юриспруденцией. В частности, противоречило бы духу права и идее законности ставить саму возможность реализации юридических норм, их применение в зависимость непосредственно от моральных критериев и стандартов. Как верно отмечено в литературе со ссылкой на Р. Дворкина, “моральные стандарты определяют конкретное выражение правовых принципов и вообще имеют отношение к праву исключительно постольку, поскольку они имплицитно присутствуют в юридических текстах, политически введены в правовую систему”[12]. В дальнейшем мы еще вернемся к данному вопросу и, рассматривая соотношение законности и моральных начал, увидим, что отступление от установленных законом общих правил возможно лишь в случаях и по основаниям, которые тоже устанавливаются законом.
Заключение

В современных условиях проблема ответственности (особенно позитивной) стоит, как никогда, остро, поскольку неизмеримо возросла роль отдельного человека в окружающем мире, расширилась его свобода и в то же время зависимость от внешней социальной и естественной среды. Увеличилось число ситуаций, при которых над человеком, кроме собственной совести, нет другого контроля. Принятие субъектом любого решения, выбор того или иного варианта поведения связаны с повышенной ответственностью за возможные неблагоприятные последствия.

При этом особую злободневность приобретает сегодня вопрос об ответственности политических лидеров, государственных деятелей, особенно тех, кто волею судьбы оказывается у кормила власти, рычагов управления. Своими непродуманными, ошибочными или волюнтаристскими действиями и решениями они могут причинить (и причиняют) огромный и непоправимый вред обществу, государству, гражданам. Но, как правило, никакой ответственности за это не несут — ни моральной, ни политической, ни тем более юридической. “Порулив” страной, они уходят в тень и начинают спокойно, “тихо-мирно” писать мемуары о днях своего властвования. Впрочем, некоторые пишут и находясь “при должности”.

Безответственность и безнаказанность плодят новые злоупотребления и преступления, подрывают правопорядок, дестабилизируют общество, разлагают людей. Еще Ш. Монтескье заметил: “Вникните в причины всякой распущенности и вы увидите, что она проистекает из безнаказанности”. Звучит весьма современно. Подтверждается истина о том, что есть два верных способа разложить нацию — не наказывать виновных и наказывать невиновных. К сожалению, и сегодня в России встречается то и другое.

Литература

1. Бердяев Н. А. Философия неравенства. М., 1990.

2. Боброва Н. А., Зражевская Т. Д. Ответственность в системе гарантий конституционных норм. Воронеж, 1985.

3. Гегель. Философия права. М., 1990.

4. Дробницкий О. Г. Понятие морали. М., 1974.

5. Дробницкий О.Г. Проблемы нравственности. М., 1977.

6. Иеринг Р. Борьба за право. М., 1991.

7. Ильин И. А. Путь к очевидности. М., 1993.

8. Керимов Д. А. Предмет философии права // Советское государство и право. 1994. № 7.

9. Керимов Д. А. Философские проблемы права. М., 1972.

10. Лившиц Р. 3. Право и закон в социалистическом правовом государстве// Сов. государство и право. 1989. № 3.

11. Малиново И. П. Философия права (от метафизики к герменевтике). Екатеринбург. 1995.

12. Малиново И. П. Философия правотворчества. Екатеринбург, 1996.

13. Малько А. В. Стимулы и ограничения в праве. Теоретико-информационный аспект. Саратов, 1994.

14. Нерсесянц В. С. Право и закон. М., 1983.

15. Нерсесянц В. С. Право: многообразие определений и единство понятия // Советское государство и право. 1983. № 10.

16. Общая теория права: Учебник для юр. вузов / Ю.А. Дмитриев, В.В. Лазарев и др.; Под общ. ред. А.С. Пигалкина. - 2-е изд., испр и доп. - М.: Изд-во МГТУ им. Н.Э. Баумена, 1995.

17. Сов. государство и право. 1989. № 2. С. 146.

[1] См. Д. М. Угринович. Введение в теоретическое религиоведение. М., 1973, с. 98—102; Л. Д. Сухов. Религия как общественный феномен (Философские проблемы исследования). М., 1973, с. 105, 107—110; “Научный атеизм”. М., 1973, с. 105—106.

[2] См. “Взаимодействие форм общественного сознания”. М., 1964, с. 3; С. А. Токарев. Религия в истории народов мира. М., 1976; с. 547; А. Д. Сухов. Религия как общественный феномен, с. 57.

[3] См. Л. Д. Сухов. Религия как общественный феномен, с. 69, 75, 81, 95—96.

[4] См. Д. М. Угринович. Философские .проблемы критики религии (О специфике религии и ее месте в общественном сознании). М., 1965, с. 330—331.

[5] См. С. Л. Токарев. Религия в истории народов мира, с. 548—549.

[6] См. “Основы научного атеизма”. Учебное пособие. М., 1962, с. 7.

[7] Cм, О. С. Ружелите, Отрицание свободы совести в буржуазных странах. М., 1964; М. М. Персии. Отделение церкви от государства и школы от церкви в СССР (1917—1919 гг.). М., 1958; М. Г. Кириченко. Свобода совести в СССР. М., I960; Ф. М. Рудинский. Свобода совести в СССР. М., 1961; его же. Советское право и преодоление религиозных предрассудков. — “Советское государство и право”, 1964, № 2; И. Бражник. Об отделении церкви от государства: история и современность. — “Наука и религия”, 1970, № 3.

[8] См. В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 7, с. 173.

[9] См. “О религии и церкви”, с. 96—98. Аналогичные декреты были приняты: 22 января 1919 г. в Украинской ССР, 15 апр. 1921 г.—в Грузинской ССР, 11 января 1922 г.—в Белорусской С и 26 ноября 1922 г. — в Армянской ССР.

[10] См.: Дробницкий О. Г. Понятие морали. М., 1974. С. 275- и ел.; Его же. Проблемы нравственности. М., 1977. С. 84.

[11] См.: Лившиц Р. 3. Право и закон в социалистическом правовом государстве// Сов. государство и право. 1989. № 3. С. 17.

[12] Сов. государство и право. 1989. № 2. С. 146.