Философия Техники

Философия Техники

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ

РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

УФИМСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ НЕФТЯНОЙ

ТЕХНИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

Кафедра философии

РЕФЕРАТ

по философии

ФИЛОСОФИЯ ТЕХНИКИ

Выполнил: Пономарев П.С.

асп.каф. ТНГ

Проверил: Орешников И.М.

проф., д.ф.н.

УФА 2004

Содержание

Введение

1. Техника

2. Рациональность и наука

3. Научно-техническое развитие

4. Философия техники

Литература

Введение

Знаменитый афоризм Ф. Бэкона: «Знание – сила» сегодня актуален как

никогда. Тем более, если в обозримом будущем человечество будет жить в

условиях так называемого информационного общества, где главным фактором

общественного развития станет производство и использование знания, научно-

технической и другой информации. Возрастание роли знания (а в ещё большей

мере – методов её получения) в жизни общества неизбежно должно

сопровождаться усилением знания наук, специально анализирующих знание,

познание и методы исследования.

Сейчас «философия техники», «философия науки» сформировались как

относительно самостоятельные области теоретического поиска, не менее

значимые, чем традиционные онтология и гносеология.

Тенденции развития человечества последних десятилетий в основном

связаны исключительно с развитием техники, механизмов и т.п. в масштабах,

до селе невиданных. Это связано с небывалым научно-техническим

прогрессом, охватывающим все области жизни и деятельности человека.

Если попробовать охарактеризовать вышеописанное одним словом (что

автору в открытой форме приходится делать впервые), этим словом будет

техногенолиз. Техногенолиз, в отличие от техницизма, заключается в

чрезмерном, избыточном внедрении техники во все проявления

жизнедеятельности человека.

Однако техника призвана помогать человеку. Только лишь по сей день

происходят аварии регионального масштаба, климатические, экологические

изменения планетарного масштаба и многие другие негативные явления.

Однако это лишь одно форма проявления влияния техногенолиза на человека,

- та, которую можно увидеть, зарегистрировать, ощутить. На мой взгляд,

существует и другая - невидимая, непрямая форма влияния техногенолиза;

а как известно, самый страшный враг – это невидимый. Рассмотрению именно

этой второй формы влияния посвящена представленная ниже работа «Философия

и наука».

Поскольку не существует общепринятых определений терминов «наука» и

«философия», то, по мнению автора, необходимо подробно остановится на их

рассмотрении, так как для анализа взаимодействия «философии и науки»

необходимо четко представлять какое место в жизни человека они занимают.

Также следует отметить, что отношение человека и к науке и к философии

исторически менялось, следовательно, менялись роль, функции и сущность

философии и науки, что также получило свое отражение в реферате.

Таким образом, целью данной работы является представление своего

видения влияния техногенолиза на человека; исследование понятий Философия

и Наука, иллюстрация их значения и значимость в жизни человека.

Экономисты и социологи именуют наше столетие веком научно-

технической или второй промышленной революции. Физики - веком атома и

космоса. Химики - веком синтетики. Кибернетики и техники - веком

автоматики.

Когда-то алхимики тщетно пытались найти философский камень, а

социальные пророки и предсказатели на протяжении целых веков были заняты

поисками надежного ключа к предсказаниям будущего.

Ныне для многих исследователей в области общественных наук,

представителей многих философских течений становится ясно, что таким

ключом является анализ экономики и техники. Тот, кто хочет знать, какие

принципиальные изменения произойдут в жизни человеческого общества в

ближайшие годы, десятилетия, пытается понять тенденции экономического и

научно-технического прогресса, характер его социальных последствий.

Атомная и термоядерная энергия, начало космической эры,

автоматизация и кибернетизация производства, компьютеризация повседневной

жизни - это такие достижения современной науки, которые говорят об

оправданности ее претензий оказывать огромное и все возрастающее влияние

на все сферы общественной жизни. Если раньше область техники

ограничивалась сферой производства материальных благ, то ныне она

пронизывает всю ткань общественной жизни.

Техника, основанная на современной науке, революционизировала

транспорт, она властно вторглась в нашу культуру, быт, отдых.

Ныне нет такой крупной народнохозяйственной проблемы, решение

которой не было бы так или иначе связано с тенденциями развития научно-

технической революции. Но этого мало. Она оказывает все более заметное

влияние на политику, идеологию, искусство, религию, на мировоззрение

человека.

Произошел резкий, качественный скачек в развитии науки и техники,

который заставляет по-новому осмыслить как весь предшествующий ход научно-

технического прогресса, так и возможные перспективы в будущем.

Кибернетика и бионика разрабатывают такие принципы техники будущего

(безмашинная техника, например, или устройство, представляющее собой

симбиоз живого организма с техникой), которые не укладываются в привычные

представления. Революция в технике сопровождается и обуславливается

революцией в науке, в инженерно-техническом мышлении. Техника оказывает

влияние на общественные отношения, на идеологию, нравственные отношения,

ставит новые проблемы перед обществом.

Проанализировать эти, а также другие проблемы взаимного развития

отношений между человеком и создаваемой им техникой в трудах философов

современности и классиков является целью представленного реферата

1. Техника

Современная цивилизация, взятая всепланетно, глобально,

рассматриваемая целостно в отвлечении от ее внутреннего многообразия,

может получить различные характеристики. Наиболее распространено ее

обозначение как техногенного типа индустриальной цивилизации. Это

определение достаточно приемлемо, поскольку многие другие или слишком

расплывчаты и беллетристичны, или частичны, не схватывают глубинных

сущностных оснований нынешнего бытия рода людей.

Такое истолкование рубежа, достигнутого человечеством на исходе XX

столетия, лежит в русле социально-философского рационалистического

истолкования истории. Оно, разумеется, отлично от характеристик,

используемых в различных конфессиональных формах религии или в поисках

эзотерической, оккультной мысли. Эта идея (в основном разработанная

западной философией) отлична и от того формационного подхода, который был

задан классическим марксизмом. Не отрицая эвристических возможностей

марксистских идей, их объяснительной силы ряда фактов исторического

развития, все же следует сказать, что они оказались недостаточными для

уяснения мировой ситуации конца нашего века.

Поэтому правомерно использовать в качестве сущностной характеристики

эпохи названные нами понятия — техногенный лир индустриальная

цивилизация. Наши определения позволяют отделить современность от былых

исторических форм (традиционной, «пасторальной» цивилизации) и от

грядущих очертаний мировой жизни, которые только-только начинают

прорисовываться. Разумеется, модель исторического движения, трактуемая

таким образом (традиционное — индустриальное — постиндустриальное,

информационное — экологическое общество), не раскрывает во всей

сферичности богатства истории. Эта модель может и должна быть дополнена.

Однако она хорошо работает для выяснения сути и характеристик науки и

техники, как важнейших детерминант общественной жизни, наших дней.

Отметим, что названные качественные обозначения состояния

современного мира в их полноте применимы лишь к части стран, охватывающих

не более одной пятой населения земного шара. Но при оценке истории нельзя

рассуждать по принципу кораблеводителей, которые говорят, что скорость

эскадры надо определять по скорости последнего корабля. В историософском

размышлении, пожалуй, надо судить о состоянии глобального социума по тому

рубежу, который достигли лидеры, те, кто вышел на вершины возможного на

настоящий момент.

Вместе с тем, определения «техногенное», «индустриальное» производны

от того или иного понимания «науки» и «техники», «рациональности» вообще.

Эти понятия сейчас заново переосмысливаются.

Если в прошлых столетиях проблемы науки интересовали лишь узкий слой

причастных к ней интеллектуалов, а отношение к технике было сугубо

прикладным, то наше время выдвинуло оба эти явления в центр общественного

внимания, привлекло к ним взоры миллионов людей. Осмысление их значимости

для истории и каждого человека стало насущей задачей философской мысли.

Сейчас «философия техники», «философия науки» сформировались как

относительно самостоятельные области теоретического поиска, не менее

значимые, чем традиционные онтология и гносеология. Отметим то

обстоятельство, что, если наука — древний объект философской рефлексии,

то техника стала предметом профессионального философского, анализа

сравнительно недавно. Первые зачатки философии техники возникли в XIX в.

в Германии, Франции, в начале XX в. в России (работы Энгельмейера);

Середина нашего столетия породила могучий всплеск внимания к этой

проблеме. Мартин Хайдеггер, Карл Яспсрс, Томас Веблен, Олвин Тоффлер и

ряд других философов (в том числе наших соотечественников) поставили

острейшие проблемы об онтологическом статусе и генезисе техники, ее

сущности, феноменологических характеристиках и перспективах будущего

развития.

Вместе с тем еще в древней Греции использовалось понятие «техне»,

которое обозначало мастерство, искусство, понимаемое как умение нечто

сформировать, создать из естественного материала. Язык античной эпохи

зафиксировал то обстоятельство, что вечным спутником собственно

человеческой жизни является наличие тех предметов и тех процедур, которые

позволяют преобразовывать «природное» («физис») в «человеческое». Человек

— это производящее существо, создающее собственную предметную среду,

позволяющую реализовать его потребности и достигать ту или иную цель.

По-разному трактовалась техника в истории мысли. В марксистской

традиции — как система искусственных органов общественного человека,

составная часть производительных сил общества, их вещный элемент. По

Хайдеггеру,—это наша первооснова, корневое человеческое начало, способ

самореализации человечества. По Эллюлю — это просто совокупность каких-

либо механизмов, а более широко истолкованная процедура достижения цели.

Германские авторы Ленк и Рополь выделили из литературы по философии

техники (ФРГ — 60-70-е гг.) ряд «существенных элементов» техники:

прикладное естествознание; комплекс элементов и средств; воля к власти и

подчинению природы; «открытие» и «упорядочение» природы; реализация идей;

создание искусственной среды и т.д.

Небезынтересно истолкование техники в некоторых технологических

построениях, связанных с ее сакрализацией или, напротив, десакрализацией.

Так, германский теолог Р. Дворак еще в 40-е гг.XX в. уверял, что в наши

дни техника есть неуклюжая попытка дьявола повторить акт ее божественного

происхождения.

Рассматривая технику, в узком смысле ее трактуют как совокупность

предметных артефактов (т.е. искусственно созданных) для осуществления

инженерной преобразовательно-конструктивной деятельности. Количество

определений можно было бы умножить. Их немало. Однако выделим в них

главное: все они варьируют то фундаментальное свойство техники, которое

можно было бы назвать принципам преобразования. Иными словами, техника

есть то, при помощи чего человек преобразует природу, самого себя,

общество.

В конструировании, реконструировании предметной реальности ее

культурное призвание, основная социальная функция. При более конкретном

видении техника представляется орудийно, предметно или же алгоритмично —

технологично. Чем человек воздействует на объекты, изменяя их — это

техника. И как именно он воздействует — это тоже техника, но уже

обнаруживающая себя как технология.

История техники — это объективная предпосылка человеческой

деятельности. Конечно, каменная индустрия первобытности, ремесленное

мастерство многих тысячелетий и современное высокотехнологичное

производство — разные полосы в бытии техники и ее роли в человеческой

жизни.

Есть несколько концепций исторического развития техники. В

классическо-марксистском видении ее история выражена цепочкой

последовательных ступений: ручные орудия, ремесленно-мануфактурный

период, машинная техника, автоматизированные системы. Изменения в этой

истории обусловлены переносом на техническое устройство тех функций,

которые ранее осуществлялись самим действующим человеком. «Естественное»

заменяется «искусственным», созданным, расширяя тем самым возможности

освоения человеком внешнего мира и глубин собственной жизнедеятельности.

Меняется тип связи между человеком и техническими рабочими органами.

Современный мир — это «технизированное» пространство и

«технологизированное» время. Исчезни сегодня техника— исчезнет и человек.

Мы живем и действуем не в первозданном мире природы, а в «техносфере».

Привлекательны и актуальны идеи о периодизации развития техники,

высказанные американским философом и социологом Льюисом Мамфордом. Он

полагал, что точкой отсчета современной (а не древней) техники можно

считать начало второго тысячелетия нашей эры. Опираясь на опыт

европейской истории, Л. Мамфорд выделяет три технических эпохи.

Первая «эотехническая» (1000-1750 гг.) имеет в основе технологию

«воды и дерева». Вторая «палеотехническая» (от второй половины ХVIII.в.

до середины XX в.) опирается на комплекс «угля и железа». И, наконец,

третья, «неотехническая» (ныне длящаяся) использует комплекс

«электричества и сплавов»; Как видим, в основу периодизации положен

используемый в технике основной вид энергии и то «вещество», которое

занимает центральное место в создании технических устройств.

Впечатляющую схему этапов технического развитая предложил

отечественный исследователь Г.Ф. Сунягин. По предложенной им исторической

типологии этапы изменения техники заданы определенным типом труда.

Древнейшая техника с ее «разрушительным» характером (в рамках охоты и

собирательства) отражает «присваивающий» способ отношения к природе.

Земледельческая практика, утвердившаяся в ходе неолитической революции,

выявила моменты конструктивности, собственно технические черты. Однако

наиболее полно качественные грани в истории техники обнаружились с

появлением машинного производства. По его мнению, выразительную роль в

воссоздании «технизированного» воззрения на мир сыграли такие технические

новшества позднего европейского средневековья, как часы, стекло и

книгопечатание.

Часы позволили выйти из природных циклов, из органического времени.

Они дали возможность человеку «сгустить» время, подчинить его ритмам

собственной деятельности, позволили осознать его необратимость. С тех пор

время стало «богатством», а его нехватка — «бедствием». «Не хватает

времени» — эта жалоба слышна повсюду и поныне.

Стекло привело к осознанию однородности пространства. Произошла его

«десакрализация», снятие с него покрывала «священности». Возникли

предпосылки для утверждения обычного зрительного опыта как основы видения

реальности, помимо символических ассоциаций.

Печатный станок изменил всю систему коммуникации, унифицировал

знаково обозначенную реальность, положил начало тому, что в нашем

столетии назвали «Галактикой Гутенберга».

Приведенная типология интересна в том отношении, что она оказывает

технические новшества как факты, способствующие масштабным изменениям в

человеческой ментальности и всей системе общественных отношений от

экономики до высших идеологий. Любая периодизация технической истории,

конечно, не исчерпывается приведенными примерами. «История техники» как

жанр насчитывает немало названий и содержит в себе множество оригинальных

авторских суждений. Пишут о естественной истории машин, выделяя машинную

«анатомию» (строение механизмов), «генетику» (преемственность структуры),

«физиологию» (принципы движения).

Один из крупнейших физиков XX в. Макс Борн прибегнул к смелому

образу, стремясь показать главные рубежи развития техники. По его мнению,

высказанному в книге «Моя жизнь и взгляды», законно считать, что одним из

решающих факторов истории является тот вид энергии, которым человечество

располагает в данный момент. В этом свете вся история человечества

распадается на два — и только два — великих периода: первый — от Адама до

наших дней, второй — с появлением атомной энергии, отныне и на все

будущие времена. Переход от первого периода ко второму знаменуется

окончанием потребления солнечной энергии и началом использования ее чисто

земных источников.

Многие авторы фиксируют «самодвижение» техники с ее устремленностью

от ручных орудий к полностью автоматизированным, компьютеризированным

системам. Важно подчеркнуть одно: нет человека и общества вне

«техносферы», техника исторична, не стоит на месте, обновляется.

Технические инновации выступают как катализатор, бродило, импульс

коренных изменений во всей системе человеческой жизни.

Отношение человека к миру техники неоднозначно. Так, до наших дней

дошли идеи недоверия, враждебности к технике технофобии. В древнем Китае

были старцы-мудрецы, предпочитавшие носить воду из реки в бадейке, а не

пользоваться техническим приспособлением — колесом для водочерпания. Они

мотивировали свои действия тем, что, используя технику, попадаешь от нее

в зависимость, утрачиваешь свободу действий. Дескать, техника, конечно*

облегчает жизнь и делает ее комфортнее, но плата за это непомерна—

человеческое «я» порабощается.

История знала и луддитов, разрушителей станков, появившихся в конце

XVIII—начале XIX вв., и современных неолуддитов, обвиняющих бездушную

машинерию наших дней, превращающую каждого в безмолвную деталь

социального механизма, целиком зависящую от производительной и бытовой

техники, не могущей жить вне и помимо нее.

Мыслители разных направлений не раз высказывали и продолжают

высказывать опасение о возможном выходе техники из-под контроля людей. От

Аристотеля до Мохандаса Карамчанда Ганди подобных опасений высказано

немало. Еще в 30-е гг. нашего века Освальд Шпенглер в книге «Человек и

техника» утверждал, что человек, властелин мира, сам стал рабом машин.

Техника вовлекает всех нас, помимо нашего желания, в свой бег, подчиняет

собственному ритму. И в этой бешеной гонке человек, считающий себя

властелином, будет загнан насмерть. «Бунт машин» — расхожая тема в

современном масс-культе.

Когда-то в 1846 г. английская писательница Мэри Шелли создала образ

Франкенштейна, искусственного чудища, восставшего против создавших его

людей. С тех пор этот неомифологический образ не покидает страниц печати,

кинолент и экранов телевизоров. Он стал нарицательным для подогрева

технофобии во всех ее формах.

Механизация и моторизация проникают в нашу жизнь, делают подчас

человека своеобразным гибридом организма и технического устройства.

Стоит, например, оценить воздействие современных транспортных систем. По

данным известной книги рекордов Гиннеса, в 1991 г. в мире было

произведено 46 с половиной миллионов автомобилей, в том числе почти 35

миллионов легковых моделей. Это обстоятельство накладывает специфический

рисунок на повседневный ход жизни, психологию людей. Автомобиль во многих

странах —показатель уровня престижности, вожделенная цель, символ успеха.

Автомобильная промышленность и транспортная система становятся одним из

основных потребителей нефтяных ресурсов, цветных и черных металлов,

занимая главенствующее положение в индустриальной системе. Их интересы во

многом формируют внутреннюю и международную политики, финансовые

отношения, быт и нравы. Предполагается, что к концу нашего столетия по

дорогам планеты будет курсировать до 300 миллионов собственных

автомобилей, т.е. по одному на каждые пять человек, находящихся в

продуктивном возрасте.

Вторжение техники во все сферы человеческого бытия -от глобальных до

сугубо интимных,— иной раз порождает безудержную апологию техники,

своеобразную идеологию и психологию техницизма. Трубадуры подобных идей с

восторгом переносят на человечество и личность характеристики, присущие

машинам и механизмам. Старый тезис материалистов XVIII в. «человек есть

машина», облекается в модную электронно-кибернетическую,

компьютеризированную терминологию. Широко пропагандируется идея о том,

что человек и человечество так же, как и механизмы обладают системным

свойством, могут быть промерены техническими параметрами и представлены в

технологических показателях.

К чему приводит одностороннее «технизированное» рассмотрение,

человеческих проблем, можно судить по той релятивистской концепции

отношения к телесно-природной структуре человека, которая выражена в

концепции «ки6оргизации>. Согласно этой концепции, в будущем человек

должен будет отказаться от своего тела. Современных людей сменят

«киборги» (кибернетические организмы), где живое плюс техническое дадут

какой-то новый сплав. Такое упоение техническими перспективами, на наш

взгляд, опасно и антигуманно. Бег тела нет человека. Разумеется,

включение в человеческую телесность искусственных органов (различных

протезов, кардиостимуляторов и т.д.) —вещь разумная и необходимая. Но и

она не может переходить тот рубеж, за которым конкретная личность

перестает быть сама собой. Телесная организация человека, вышедшая не

чересчур совершенной из горнила эволюции, тем не менее не может быть

радикально вытеснена никакими техническими приспособлениями. Современная

фантастика буквально переполнена проигрыванием подобных ситуаций и

показом их разрушительности для бытия людей.

Для техницизма характерно стремление любые проблемы

(мировоззренческие, нравственные, политические, педагогические и т. п.)

разрешать по образцу алгоритмов технического знания, о чем красноречиво

свидетельствует выражение «это только дело техники».

Технический и технологический фетишизм в наши дни отнюдь не

редкость. Мм сильно заражена техническая интеллигенция, он проникает в

сферу хозяйственной и политической элиты. Техницизм, связанный с

абсолютизацией техники, утверждает ее автономность и самодостаточность,

полагает, что можно решить любые социальные коллизии, минуя человека как

активного субъекта истории, пренебрегая характером наличных общественных

отношений.

Техника демоиична, мир - это «мегамаипша»,- таковы исходные тезисы

техницизма как образа мыслей — согласия с самоподчинением технике.

Нам должна быть чужда технологическая мифология, стремление все и

вся «машинизировать». Человек и человечество — это не машина, не

техническая система. Не человечество технично, а техника человечна. Она

воплощает и выражает в себе то, что извлечено человечеством из мира, то,

что утверждает в мире его собственную мощь к разум.

Конечно, утверждение на планете техносферы, возникновение

«окультуренной» природы, несущей на себе печать ума и воли людей, не

могут не порождать новых острых проблем. Сейчас уже становится ясным, что

приспособление человека к той среде, которую он приспособил к своему

образу жизнедеятельности— весьма непростой процесс. Стремительное

развитие техносферы опережает эволюционно сложившиеся приспособительные,

адаптивные возможности человека. Затруднения в состыковании

психофизиологических потенций человека с требованиями современной техники

и технологии зафиксированы повсеместно и теоретически и практически.

Забывать этого нельзя.

Развитие техники, как отмечалось в мировой философии (Ж. Эллюль)

подчас порождает ситуацию абсурда. Так, например, стремительное

распространение коммуникационных технических сетей (телефон,

радиотелефон, компьютерные сети) опережает возможность их значимого и

ответственного наполнения. Могучие технические средства распространяют

банальности, забиваются мелочной, пустой, бессодержательной информацией.

Многие технические инновации (изобретения, конструкторские разработки)

подчас опережают свое время, оказываются экономически невыгодны. Массовое

количество технических приспособлений, их внедрение в производство и быт

опережают интеллектуальный (и особенно нравственный) уровень массового

сознания. Возникает необходимость включения в технические системы

ограничителей, обеспечивающих безопасность того, что англичане называют

«фул пруф» (защита от дурака). Забитость техникой всего потока жизни

умножает катастрофы, аварии, трагические происшествия.

И все же технический прогресс при всей его жесткости неостановим. И

если где-либо можно говорить о видимом действительном прогрессе

(восхождении от простого к сложному, от низшего к высшему), то это в

области роста и развития техники.

2. Рациональность и наука

Из всех духовных творений человека в наши дни, пожалуй, наибольшее

внимание привлекает к себе наука. В ходе развертывания современной социо-

технологической революции (информационно-компьютерной,

биотехнологической, экологической) к ней все чаще обращаются взоры

миллионов людей, политических партий, хозяйственных структур и

правительств.

О науке спорят, ее восхваляют и бранят, поддерживают и проклинают,

на нее возлагают радужные надежды, ей же Предъявляют счет за горести

человечества. Спектр оценок науки многокрасочен: от безудержной апологии

до призыва вешать ученых и объявить мораторий на научные открытия. Вся

общественно-экономическая, социально-политическая и культурная ситуация

наших дней такова, что наука в мире приобрела несоизмеримую с недавним

прошлым весомость. в влияние.

Сейчас в нашей стране резко падает как престиж науки, так и статус

ученых. Это прискорбно, если не трагично. Остается надеяться, что такой

этап надолго не затянется, и мы ненадолго отстанем от ученых мира.

Догонять будет нелегко, если не невозможно. Давно было сказано в

знаменитой сказке «Алиса в стране чудес» о том, что надо очень быстро

бежать, чтобы оставаться на прежнем месте. Увы, наша отечественная наука

шагает сейчас вверх по лестнице, ведущей вниз. А мировая наука не стоит

на месте. И во многих государствах она поддерживается властными и иными

структурами. Все же не будем терять надежды. Интеллектуальный потенциал

Отечества могуч и еще далеко не исчерпан. Выскажем уверенность в том, что

наша наука не только выживет, но и стремительно оживет, порадует всех нас

новыми открытиями, прозрениями и свершениями.

Говоря о науке, поставим два вопроса (они сформулированы известным

методологом науки наших дней Полом Фейер-бендом): 1) что есть наука - как

она действует, каковы ее результаты? 2) в чем состоит ценность науки?

Действительно ли она лучше, чем космология индийского племени Хопи,

теоретические построения Аристотеля, древнекитайское учение о Дао? А

может быть, наука ничем не отличается от разнообразных мифов, являя собой

их разновидность?

Примем во внимание, что сегодняшнее наукоучение (философская

доктрина науки, ее единая теоретико-методологическая модель) исходят из

толкования науки как некоторого исторического конкретного вида

рациональности.

Проблема рациональности, ее модификаций, форм, соотношения с

внерациональными и иррациональными способами духовного освоения мира

сейчас остро и живо обсуждаются. Это связано с тем, что сами эти проблемы

не нечто отвлеченное, от жизненных реалий, а, напротив, вплетены в них.

Вопрос о рациональности по сути дела есть определение принципов

жизненного мира, позиции каждого человека, определяющего свое отношение

ко всему, с чем он сталкивается на своем индивидуальном пути, в

собственной биографии. Но и рода людей, всех нас, рациональность так же

касается..

Понятие рациональности в истории мысли формировалось как производное

от «рацио» — разума, т.е. определения того человеческого мироотношения,

которое исходит в суждениях о мире и человеке из данных мысли, логических

операций, проверяемых, достоверных расчетов. Рационализм —

оптимистическое отношение к реалиям, исходящее из возможности прозрачно

вместить в свою субъективность все богатство действительности. Это тот

подход к миру, который усматривает в разуме высшую из способностей

человека.

Еще И. Кант полагал, что выше разума ничего нет, трактуя разум как

способность давать принципы. Именно — принципы, т.е. исходные логические

основы, предпосылки любого результативного размышления. Принципы в какой-

то мере близки к понятиям «аксиомы», «постулаты»,—идей, которые ясны сами

по себе и не требуют доказательств своей правоты, истинности. Принцип -

это руководящий, направляющий момент ищущей мысли. Весь классический

рационализм выдвигал тот или иной принцип как исходный этап развития

мысли, первопричину. У Фалеса такой первоосновой была «вода», у Гегеля —

«абсолютная идея», у Шопенгауэра — «воля», у Маркса — «материя» и т.д.

В названных системах рационально то и только то, что в результате

логических операций выводится из единого корня, первоосновы, принципа.

Это концептуально-дискурсивное понимание мира противоположно интуитивному

схватыванию, освоению в Откровении, целостном прозрении. В современной

ситуации возникла необходимость переосмысления понятия рациональности,

введения представления об ее историчности, поскольку сам «разум» тоже

историчен. Видимо, при всем логическом единстве мышления неоантропа

(кроманьонского человека), нашего современника и грядущих поколений на

каждом этапе человеческой истории разум варьирует, обнаруживает новые

черты, утрачивает былые особенности.

Историческая типология разума еще не отстроена в достаточной

степени. Тем не менее, уже ясно, что понятие рациональности полагается

сегодня как присущее субъекту универсальное средство организации

деятельности. Той деятельности, которая предстает целеполагающей и дает

возможность эффективного исполнения замыслов, достижений целей. В этом

ракурсе множатся различные определения рациональности. Она

истолковывается как точный расчет адекватных средств для данной цели (по

Веберу), или как конформность, т.е. наилучшая адаптированность к

обстоятельствам (по Витгенштейну), как логическая обоснованность правил

деятельности (по Тулмину).

Возможны и другие трактовки, но во всех случаях рациональность

связана с дискурсивным анализом ситуации, достижением эффективного и

оптимального результата деятельности, соблюдением в мысли и деянии

системы фиксированных общезначимых правил. В самом широком смысле

рациональность может быть истолкована как способность разума (именно

разума) к целостному охвату природы, общества и собственной

субъективности.

Наука и выступает как рациональное знание, ориентированное на

добывание достоверной истины, расширяемой и обновляемой, той истины,

которая предстает как логически организованная и доказуемая. Наука в

собственном смысле слова, как сегмент человеческой культуры, есть

деятельность по производству новых знаний о мире и человеке, обладающих

объективной значимостью. Она направлена на изучение действительности

«объектно» в отвлечении от оценочно-субъективных моментов. Разумеется,

такая цель как получение «абсолютно чистого» образа изучаемого объекта

невыполнима. На любом выводе науки лежит печать времени, принятой

сообществом ученых научной парадигмы, особенностей личности

исследователя. Но направленность (интенция) науки именно такова — на

объект «как он есть».

В современном обществе наука представляет сложное, со многими

звеньями, глубоко внутренне расчлененное духовное образование. Своей

вопрошающей, постигающей, испытывающей, исследующей стороной она обращена

ко всему сущему. Когда-то было сказано об искусстве, что оно «не

брезгливо», ему до всего есть дело. К науке это можно отнести еще в

большей степени. Нет той стороны, грани, аспекта мироздания, которые не

могли бы стать объектом научного исследования. Его возможности и границы

определены возможностями и границами научной социальной практики

(понимаемой в самом широком смысле слова).

Дело в том, что сама наука выросла из практики, это ее обособившаяся

сторона, позволяющая заглянуть за непосредственные цели социального

субъекта, рационализировать сам жизненный процесс. При всей сложности и

противоречивости соотношения теоретического и практического аспектов

жизни, в конечном счете наука, будучи всеобщим продуктом деятельности,

характеризует реальный уровень и возможности самой практики.

В техногенной цивилизации конца XX столетия научная рациональность

обретает особую значимость. Отношение к миру с позиции научной

рациональности утверждает уверенность человека в возможности

осуществления контролируемых изменений себя и мира, достижения

оптимального согласия человека с миром и самим собой. «Знание - сила».

Этот тезис Ф. Бэкона, ставший названием популярного отечественного

журнала, известен давно. Но сила — опора власти. И не только власти

политической, но и власти над природными процессами, над самим собой; это

обладание и самообладание. Властная устремленность научных свершений

поднимает достоинство человека, укрепляет его уверенность, дает твердую

почву под ногами.

В современном обществе наука стала непременным социальным видом

высоко специализированной, профессиональной деятельности. Подготовка

ученого — наиболее длительный и наиболее дорогой процесс во всей системе

складывания кадрового потенциала. Наука сегодня главный, а во многих

случаях единственный, источник принципиальных инноваций в технику и

технологию. Атомная или лазерная, компьютерная или биоинженерная

технология соскользнули с пера ученых и не могли прорасти сами по себе из

повседневного производственного опыта.

Разумеется, эти положения не следует истолковывать в духе

однобокого, узкосциентистского, гипертрофированного противопоставления

науки другим составляющим человеческого духа. Как бы ни была важна наука,

она не зачеркивает значимость нравственных ценностей, эмоциональных

порывов, художественных поисков, религиозного опыта, эзотерических

прозрений и т.д.

Сегодня очень остро встал вопрос о месте в панораме духа вненаучного

знания. Иногда его трактуют как нашествие мракобесия, антинауки, подмены

подлинной рациональности шарлатанной паранаукой. Но дух человеческий не

только заблуждается, но и «блуждает», мечется в поисках истины, не

возводя себе никаких непроходимых преград. «Дух бродит, где хочет» —это

библейское высказывание достаточно выразительно. Разум многобразен. И

поэтому не стоит высокомерно отбрасывать те линии поиска, которые имеют

за собой многотысячелетнюю традицию. Герметическое эзотерическое знание,

восходящее к Гермесу Триемегисту, построение Каббалы, тексты Библии и

Корана, китайская «Книга перемен», Веды и Упанишады,— все это выполнено и

сохранено в веках. Это не наука. Но это иные формы духовного освоения

мира, отворачиваться от которых было бы по меньшей мере опрометчиво.

И в наши дни мы сталкиваемся с ситуацией, о которой говорил такой

признанный сверхрационалист, как Людвиг Витгенштейн. Он утверждал, что

склонность к мистическому следует из того, что наука оставляет наши

желания невыполненными. Мы чувствуем, что, даже если на все научные

вопросы будет дан ответ, наши человеческие проблемы останутся

нетронутыми. Не все то хорошо, что есть только наука. Однажды было метко

сказана, что любовь, например, явно не наука. Ну и чго? Разве от этого

умалена ее значимость в душе каждого из нас? Сейчас рождаются и

возрождаются альтернативные науки (например, трансперсональная психология

С. Грофа, «уфология», восточные системы миропонимания и т.д.). Как к ним

относиться? Мир огромен, и дух человеческий бездонен. Непознанного всегда

больше, чем познанного. Места хватит всем формам освоения мира человеком.

Человеку необходимо все; и пренебрегать ничем не следует.

Наука как таковая — сравнительно поздний продукт культуры. Многие

тысячелетия люди жили, возделывали землю, строили жилища,. любили и

страдали, осмысливали и оценивали так или иначе свое присутствие в мире.

А науки не было. Поколение за поколением входили в жизнь и уходили из

нее, опираясь на традиции, эмпирический опыт, глядя на мир через призму

мифологии или религии. А науки не было. Было знание, оно было всегда, без

него человек не был бы тем, что он есть, не отвечал бы одному из

фундаментальных его определений, «хомо сапиенс» —человек разумный. Однако

многие тысячелетия знания человеческие облекались в иную форму, либо

донаучную, либо вненаучную. Миф, магия, оккультная практика,

герметические искусства, передача накопленного опыта внетеоретическим

личным (так называемым «узуальным») образом, от мастера к подмастерью, от

учителя к ученику, — все это века и века было достаточным для обеспечения

условий человеческой жизни.

В европейском античном мире или древнем Востоке науки как таковой

(безличного, теоретического знания о сущности вещей и процессов) еще не

было. Те крупицы «наукоподобного» знания можно было бы полагать как

преднауку. Нам неведомы имена тех, кто нашел способы объективировать

Страницы: 1, 2