Проблема идентификации человека в пространстве истории

Проблема идентификации человека в пространстве истории

Введение.

Вопрос об идентификации человека был и остаётся одним из основных с

начала появления науки о человеке в рамках проекта науки Нового времени.

Что такое человек? Этот вопрос так и остаётся без ответа. Возможна ли

идентификация человека? Если это возможно через обращение к истории, то с

какими проблемами здесь можно столкнуться? Задача этой работы - попытаться

двигаться в направлении ответа на эти вопросы.

В работе использованы труды Мишеля Фуко, Мартина Хайдеггера и Жана

Бодрийяра. Рассматривается пространство истории как представление, как

пространство событий. Как это пространство возникает. И как оно связывается

с областью человеческой деятельности. Как возникают представления о человек

в пространстве истории и почему они не создают целостного представления.

Почему власть удерживает общество, используя историю. И почему история

остаётся обязательной учебной дисциплиной в образовательных заведениях.

Рассматривается недоверие истории.

Цель работы заключается в том, чтобы выявить проблемы идентификации

человека в поле которое задаётся Властью, Историей и Человеком, как частью

общества.

В первом параграфе рассматривается время в терминах пространства.

Человек как точка пространства истории общества. И история как

представление в рамках проекта науки нового времени. Человек как субъект,

репрезентирующий историю.

Второй параграф содержит описание дисциплинарного пространства

общества производства. Как реализуется дисциплина в обществе. Описывается

взаимодействие индивидов как частей одной машины в общем времени и

пространстве.

В третьем параграфе описывается проекция дисциплинарного пространства

государства на школу (учебное заведение). Институт образования как средство

формирования гражданского общества.

В четвертом параграфе описывается принцип причастности каждого

индивида к истории государства и языку.

Параграф пять. Здесь речь пойдёт о связи истории государства и власти.

Об идентификации гражданина властью через причастность к истории. О

манипуляции обществом путём изменений в историческом пространстве событий.

В шестом параграфе рассматривается пространство истории индивида.

И в седьмом параграфе раскрывается тема массы как общества не

нуждающегося, в истории и отторгающая её. Масса, не поддающаяся

исследованию. Масса как «конец социального».

Заключение содержит краткое содержание всей работы и выводы.

Результатом работы является четыре основных проблемы идентификации человека

в пространстве истории.

Основная часть

§1. Пространство истории.

П. 1 Время в терминах пространства. История как пространство событий.

Почему пространство?! Здесь речь пойдёт о пространстве, поскольку

время так осталось чем-то необъяснимым. Историю обычно увязывают с понятием

«время». Но когда задаётся вопрос: «Что такое время?». То часто происходит

следующее - «Время» начинают описывать в терминах пространства. Говорят о

его длительности, протяжённости. Его «хватает» или «не хватает», бывает

«достаточно». Его начинают дробить, вводят единицы измерения: часы, минуты,

секунды, года, века и т. д. . При этом увязывают его с пространством. Год –

период обращения Земли вокруг Солнца. Сутки – период обращения Земли вокруг

своей оси.

Можно привести пример связи времени и пространства другого плана,

когда расстояние отмеряется отрезками времени: «Семь дней ходу». И вот один

из узлов экономической эпохи лежит в связке: «Время – деньги». Это часы.

Часы, которые отмеряют пространство, сектора круга. Это механизм,

принадлежащий пространству, и его измеряющий. Хроно-метр. Из этого слова

яснее видно как связывается время и термин пространства. «Метр» - здесь это

слово носит смысловую нагрузку «измерять». Хронометр – механический прибор

– вот им мы и отмеряем время. Делим его на отрезки. Выполняем действия с

объектом, который как будто имеет протяжённость. Как схватить и удержать

момент, когда прошлое завершено, а будущее не началось. Но, тем не менее,

оказывается можно дробить условную протяжённость на условные отрезки и

увязывать их с событиями.

«История» - «story» - «рассказ». С помощью этой цепочки можно дать

условное определение «истории» в этой работе. «История» - здесь – список

событий, происшедших в условной (определённой) точке времени, в

определённом пространстве.

История требует для своего существования времени и пространства.

События требуют временной оценки, поскольку, если предположить статичность

пространства (здесь – некоторой территории), то в одном и том же месте

происходит множество событий в разное время (в разные отрезки времени).

Время же требует пространства, так как тесно с ним связано. Пространство –

условие существования времени.

Таким образом, можно выстроить простую схему, в которой увязываются

геометрическое пространство, организуемое векторами a, b, c (трёхмерное) и

временной вектор T. Это простая модель пространства истории.

Можно построить схему, в которой будут находиться во взаимной

связанности «время», «пространство» и «история». В центре этой схемы будет

находиться человек. Он увязывает в одну систему эти понятия, и сам является

продуктом этой системы.

Человек связывает время и пространство, и производит историю.

Как происходит увязывание времени и пространства и почему человек

находится в центре схемы. Потому что с началом Нового времени он

становиться субъектом, находящимся в центре картины мира. Субъектом

познающим, «пред-ставляющим», ставящим перед собой познаваемое и

утверждающим себя через акт сомнения в том, что он знает о представленном,

в том, что он представляет.

«...repreasentatio. Пред-ставлять здесь значит: наличное пред-

поставлять пред себя как нечто противо-стоящее, соотносить его с самим

собою как областью, задающей меру. Где совершается это, там человек

обретает образ сущего. Но, обретая образ сущего, человек сам себя ставит на

сцену, то есть в развёрнутую о-кругу всего, что всеобще и всеоткрыто

представляется. Тем самым человек сам себя полагает как сцену, на которой

отныне обязано пред-ставлять, репрезентировать себя сущее, на которой сущее

обязано становиться образом. Человек становиться репрезентантом сущего как

предметного».[1]

До Нового времени было иное восприятие мира. По тексту Августина

Блаженного оно выражается следующим образом: Когда я знаю, что есть Я, то

значит, что я заблуждаюсь, «блужу». Заблуждаюсь, - значит, я не прав.

Заблуждение «я есть» указывает на оторванность от Бога, не причастность

божественному.

По Декарту, когда я узнаю, что сомнительно всё что я знаю, я

обнаруживаю себя, а не условно знаемое. (Картезианский акт сомнения). Я

есть только тогда, когда я истинно знаю, что я есть. Только когда я истинно

познаю, только тогда я истинно существую. Cogito ergo sum. Это

экстраполируется в следующее: только когда я подлинно знаю историю, только

тогда я есть в истории. Я должен думать, что история – это опыт. Чтобы

быть, мне надо фиксировать, удерживать этот опыт восприятия. У Канта

декартовское «Я мыслю» - это и есть апперцепция. Я мыслю – значит, я

существую, без всякого сомнения.

«Разум не черпает своих законов из природы, а приписывает их

последней».[2]

Не важно само наличие объектов, о которых я думаю, важно, что Я

думаю. «История» как раз задаётся фразой «Я мыслю». A priori задаётся

расположенность и последовательность опыта воспринимаемых объектов. Из

факта последовательности и расположенности дедуцируются понятия времени и

пространства. Эстетика – форма созерцания (восприятия).

Время как трансцендентальная форма рассудка. Время результат

последовательности событий восприятия, а потом и суждения, то есть время

возникает в промежутке, в связанности между восприятием и суждением, в

переходе в движении от восприятия к суждению (восприятие>суждение). Это

промежуток между восприятием и суждением, и именно в нём работает

воображение. Время дедуцируется из последовательности восприятий как

внешних. Последовательность восприятий – внешняя форма созерцания, то есть

относится к области эстетики. А последовательность от восприятия к суждению

– это внутренняя форма рассудка. Следовательно, рассудок выполняет

синтезирующую функцию. Появляется субъект.

Субъект – продукт познания как воображения, то есть точка синтеза

восприятия, в которой сходятся последовательности восприятий.

В истории, наоборот, сначала суждение, потом восприятие. Это работа

воображения. Происходит переворачивание – сначала интерпретация, потом -

событие. То есть сначала факт объясняется, а потом вписывается в историю,

картину мира. Субъект, который уже заранее есть, через восприятие и

последующее суждение, вписывает событие в картину мира. То есть, именно в

истории, в истории как пространстве, факт получает место события. Это

происходит потому, что история конструирована по кантовскому

(декартовскому) описанию.

«Опредмечивание сущего совершается представлением, стремящимся любое

сущее пред-поставить пред собою так, чтобы рассчитывающий человек был

уверен в сущем, обеспеченным для него. Наука как исследование впервые

возникает тогда и только тогда, когда истина уже превратилась в

достоверность представлений. Сущее как предметность представления, а истина

как достоверность представления впервые определяется в метафизике

Декарта».[3]

«...когда человек становиться первым и настоящим субъектом, то это уже

значит: человек становиться тем сущим, на котором основывается всё сущее по

способу своего бытия и своей истины. Человек становиться центром сопряжений

сущего как такового.[4]

Единица информации «фрагмент», «квант» визуального восприятия, имеет

продолжительность 0,18 секунды. Именно благодаря тому, что есть время как

внутренняя схема рассудка, мы увязываем их единство восприятий. Эффект

киноленты – фиксированные фрагменты движений связываются в единое действие.

Возникает сознание себя благодаря связыванию восприятий, в том числе и

самовосприятий, с помощью времени. Время задано a priori. В декартовском

cogito уже всегда есть Я. Время не просто последовательность, а связанность

между собой событий как значимостей. В этой связанности и возникает

субъект. Он осуществляет смысл потому, что он в состоянии об этом судить.

Декартовский субъект не нуждается в самоутверждении, он уже всегда

есть, как порождающее истину. Но ценности нуждаются в обосновании,

оправданности и обосновываются через историю как последовательность

осуществления, синтеза единого смысла. Даже если он не окончательный, а

промежуточный, то он всё равно совершеннее, синтетичнее, чем пред-идущий.

Это можно интерпретировать как теорию развития знания по экспоненте, то

есть каждая следующая точка ближе к некоему исполнению смысла, но никогда

его не достигает, и это не-достижение объясняет возможности ошибок,

заблуждений и отклонений в настоящем, тем самым, обеспечивая деятельность

будущего, которое будет исправлять ошибки настоящего и будет порождать

свои.

Я в истории только потому, что я продолжаю историю предков и каждый

день продолжаю свою историю. Если «ценность» не оправдана прошлым, то она

не ценность. История как инкорпорированность в определённую систему

ценностей – есть способ выносить «истинные» суждения без восприятия.

В этом смысле дневник – способ сохранения ценностей для настоящего.

Способ трансляции ценностей из прошлого. Прошлое конструирует ценностную

схему настоящего. Но сам субъект не сомневается в своём существовании.

История выступает гарантом того, что он был вчера и не растерял окружающего

знания. История как сохранение и приращение опыта.

«А исследовательский эксперимент нового времени – это не просто более

тщательное по своему уровню и объему наблюдение, но существенно иначе

устроенный метод оправдания закона в рамках очного наброска природы и на

его службе. В исторических науках о духе экспериментальному исследованию

природы соответствует критика источников. Пусть это название критика

источников, обозначает здесь всю совокупность обнаружения источников, их

выбора, использования, сохранения и истолкования. Правда, историческое

объяснение, основанное на критике источников, не возводит факты к законам и

правилам. Но оно не ограничивается простым пересказом фактов. В

исторических науках, как и естественных, метод направлен на то, чтобы

представить постоянное и превратить историю в предмет. А предметом история

может стать лишь тогда, когда уйдёт в прошлое. Постоянное в прошлом, то

постоянство, во что историческое объяснение извращает в своих ложных

расчётах всё неповторимое многообразие исторического совершения, - оно есть

то, что было однажды и есть всегда, то есть сравнимое. Поскольку все

беспрестанно сравнивается со всем, в итоге вычисляется общепонятное, и оно

оправдывается и утверждается как основной расчерчивающий очерк, схема

истории. Сфера исторического исследования простирается лишь до тех

пределов, каких достигает историческое объяснение. Ничто единственное в

своём роде, ничто редкое, никакая возвышенная простота, короче говоря,

ничто великое в своём историческом совершении никогда не разумеется само

собою и потому всегда остаётся необъясненным. Историческое исследование не

отрицает величия в истории, но объясняет его как исключение. Такое

объяснение великое меряет мерою обычного и посредственного. И нет никакого

другого исторического объяснения, пока объяснять значит сводить

необъяснённое к понятному и пока история остаётся исследованием, то есть

объяснением. Поскольку история, будучи исследованием всё прошлое

набрасывает и опредмечивает как объяснимую и обозримую взаимосвязь

факторов, то она, будучи инструментом такого опредмечивания, требует

критики источников. И по мере того как история сближается с публицистикой,

меняется мера такой критики».[5]

С началом Нового времени история стала научной дисциплиной.

История – способ передачи информации о событиях прошлого. Способ

передачи опыта. И эта информация всегда закодирована. Для её понимания

нужен контекст, если мы хотим уловить смысл действий, происшедших в

некотором историческом пространстве. Нужны ключи к расшифровке. Если нас,

конечно, не интересует просто описание происшедшего.

П. 2 Человек как точка исторического пространства.

Человек – точка исторического пространства. И он же – часть общества.

Точка общества, которое воспроизводит историю. Государство – это не просто

сумма объектов, - это система объектов. Механизм, в котором детали должны

быть в чётком взаимодействии. Это система, машина, которая выстраивается

согласно определённой структуре.

«К сути картины мира относится составность, система».[6]

Сама простая модель истории, представленная в самом начале, не

работает, а только демонстрирует свою статичность. Это естественнонаучная

модель, в ней можно регистрировать факты. Но, сама история находиться в

поле воображаемого. Разворачивается как поле удержания некоторого опыта

восприятия. Опыта суждения. Пространство истории состоит из смыслов.

Которые мы создаём, а точнее приписываем некоторым фактам, которые

соединяем и систематизируем.

То есть, трёхмерное пространство и вектор направления времени

моделируют поле естественнонаучного эксперимента. А пространство истории

состоит из наших суждений об опыте. Получается цепочка: восприятие –

суждение – связывание – событие. Сначала идёт опыт восприятия, потом

суждение. Далее суждение об опыте восприятия связывается с другими

суждениями и таким образом получает место события. Так конструируется

история. Поле опыта проецируется через субъекта в поле истории. Результат

эксперимента получает со-бытие в истории. Там он связан с другими, там к

нему выражают отношение. Он вписывается в картину, то есть регистрируется и

систематизируется. В поле истории создаётся и существует система ценностей,

там события как значимости находятся в одной системе. Благодаря истории

происходит синтез единого смысла, регистрируются суждения об опыте

восприятия. В поле истории обосновываются ценности и находятся в

связанности, оправдываются поступки.

Субъект – создатель и носитель исторического пространства. Он

разворачивает это пространство из себя и в то же время подвергается его

воздействию. Пространство истории не является необходимостью для субъекта,

но является необходимостью для накопления и удержания опыта. История

позволяет выносить суждения без опыта восприятия, на основании

предшествующего опыта восприятий и суждений, на основании сложившейся

системы ценностей и представлений о мире. Это как карлик на плечах гиганта,

он может быть и меньше, но сидя сверху, видит дальше, чем сам гигант.

§2 Дисциплинарное пространство.

П.1 Государство – машина. Человек – деталь.

Государство, в контексте экономических отношений, - машина,

мануфактура. Конвейер со строго отлаженным механизмом. Его цель –

максимальная производительность за минимальный период времени. Условие

достижения этой цели – строгое взаимодействие узлов механизма. Ни одна

минута не должна проходить даром. И отсюда требование к работникам

конвейера – чёткое взаимодействие с механизмом.

«...движения, требуемые от человека при обращении с техническими

предметами, дискретны, составляют ряд скудных жестов, жестов-знаков, в них

стёрта ритмичность. (...) Спроецировав себя в связную структуру, человек

сам оказывается отброшен в бессвязность. Перед лицом функциональной вещи он

оказывается дисфункционален, иррационально-субъективет; отныне он пустая

форма, открытая для любых функциональных мифов и любых фантазматических

проекций, связанных с оглушительной эффективностью внешнего мира».[7]

Тело рабочего – часть производящей машины, деталь механизма. И

требование к телу – строгое соответствие выполняемой функции. Следовательно

– все движения тела, как и само тело, должны быть измерены и просчитаны.

КПД – коэффициент полезного действия – показатель, как для станка, так и

для рабочего за этим станком. Происходит слияние тела индивида и машины.

Тело – деталь, узел конвейера. Оно не обладает в данной системе никакой

индивидуальностью. Одна деталь, при поломке, должна быстро заменяться

другой. Отсюда стремление к унификации узлов. Процесс производства

разбивается на множество простых действий. «Нет незаменимых людей» - тезис

справедливый для конвейерного типа производства.

«Человеческое тело вступает в механизмы власти, которые тщательно

обрабатывают его, разрушают его порядок и собирают заново. Рождается

«политическая анатомия», являющаяся одновременно «механикой власти». Она

определяет, как можно подчинить себе тела других, с тем, чтобы заставить их

не только делать что-то определённое, но действовать определённым образом,

с применением определённых техник, с необходимой быстротой и

эффективностью. Так дисциплина производит подчинённые и упражняемые,

«послушные» тела».[8]

П.2. Дисциплина.

Для того, чтобы такая машина работала, необходима строгая дисциплина

тела, которая обеспечивает чёткое и отлаженное выполнение каждого действия.

Для обеспечения дисциплины разрабатывается ряд правил. Если это цех, то:

техника безопасности на рабочем месте, форма одежды, номер работника и

номер рабочего места, для обеспечения контроля над качеством выполняемой

работы, порядок работы, порядок прихода и ухода с рабочего места и т. д. И

полная безынициативность. Инициатива наказуема. Принцип действия таких

правил такой же, как и в «уставе» в армии. Возможные нарушения и отклонения

от правил описываются и им соответствует определённое наказание (штрафные

санкции, де премирование, выговор, увольнение с работы и т. д.).

«Дисциплина увеличивает силы тела (с точки зрения экономической полезности)

и уменьшает те же силы (с точки зрения политического послушания). Короче

говоря, она отделяет силы от тела: с одной стороны, превращает его в

«способность», «пригодность», которую стремится увеличить, а с другой –

меняет направление энергии, могущества, которое может быть её результатом,

и превращает его в отношение неукоснительного подчинения». [9]

П.3. Паноптизм.

Вот необходимый элемент дисциплинирующей машины – наблюдатель, тот,

кто следит за порядком и регистрирует нарушения и в то же время своим

присутствием обеспечивает дисциплину. Его основная функция не наказывать, а

присутствовать. Он – надзиратель. И дисциплина обеспечивается не тем, что

надзиратель видит, а тем, что тело надираемого становится видимым. Человека

дисциплинирует понимание своей поднадзорности. Уже и сам надзиратель не

требуется, не нужно его постоянного присутствия. Дисциплина обеспечивается,

если надзираемый понимает свою постоянную поднадзорность. Достаточно

технических средств, таких как видеокамера или тонированное стекло, которые

обеспечивают эффект постоянного присутствия надзирателя, присутствия

невидимого надзирателя. Эффект присутствия власти, которая обеспечивает

дисциплину. Мишель Фуко вводит для описания этого явления термин –

паноптизм. Паноптикон – проект тюрьмы архитектора Бентама.

«.…— основная цель паноптикона: привести заключённого в состояние

сознаваемой и постоянной видимости, которая обеспечивает автоматическое

функционирование власти»[10].

Власти не надо себя показывать, ей надо наблюдать и всячески скрывать

своё отсутствие, то есть наблюдаемый не должен знать того, что его не видят

(об отсутствии наблюдателя). Закон оптики говорит о некотором «равновесии»:

с любой точки наблюдаемого пространства можно видеть наблюдателя. Это

«равновесие» нарушается с помощью технических средств.

«Панаптикон – машина для разбиения пары «видеть – быть видимым». Это

важный механизм, ведь он автоматизирует власть и лишает её

индивидуальности. Принцип власти заключается не столько в человеке, сколько

в определённом продуманном распределении тел, поверхностей, света и

взглядов; в расстановке, внутренние механизмы которой производят отношение,

вовлекающее индивидов. (…) Действуют механизмы, поддерживающие асимметрию,

дисбаланс, различие. Следовательно, не имеет значения, кто отправляет

власть. Любой индивид, выбранный почти наугад, может запустить машину: в

отсутствие начальника – члены его семьи, его друзья, посетители и даже

слуги».[11]

В «Паноптиконе» - это зеркально тонированные стёкла, так же могут

быть использованы видеокамеры и микрофоны. Наблюдаемый не видит ни

наблюдателя, ни его отсутствия, при этом испытывает чувство постоянной

поднадзорности. Под угрозой дисциплинарных взысканий он сам следит за

собой, дисциплинирует своё тело (дисциплинируется). Выполняет требования

дисциплинарного пространства.

«Паноптическая схема, именно как таковая и во всех своих свойствах, была

предназначена для распространения по всему телу общества, была призвана

стать некой обобщённой функцией». [12]

«Паноптизм – общий принцип новой «политической анатомии» объектом и целью

которой является не отношение верховной власти, а отношение

дисциплины».[13]

П.4. Синхронизация.

«По сравнению с равновеликой суммой отдельных индивидуальных рабочих

дней комбинированный рабочий день производит большие массы потребительских

стоимостей и уменьшает поэтому рабочее время, необходимое для достижения

определённого полезного эффекта. В каждом отдельном случае такое повышение

производительной силы труда может достигаться различными способами: или

повышается механическая сила труда, или расширяется пространственная сфера

её воздействия, или арена производства пространственно суживается по

сравнению с масштабом производства, или в критический момент приводиться в

движение большое количество труда в течение короткого промежутка времени.

Но во всех этих случаях специфическая производительная сила

комбинированного рабочего дня есть общественная производительная сила

труда, или производительная сила общественного труда. Она возникает из

самой кооперации».[14]

Итак, власть – это невидимый механик. Она следит за машиной, устраняет

неполадки, а главное, предотвращает их. Функционирование машины должно быть

бесперебойным. Детали работают синхронно. Время для всех общее. Декретное

время – общая система отсчета, действующая на каждого индивида,

находящегося в одном поле деятельности с другими. Несвоевременное

выполнение функций приводит к перебоям в работе.

«Распределение последовательных деятельностей по рядам – «сериям» -

даёт власти возможность выгодно использовать длительность: возможность

детального контроля и точного вмешательства (в форме дифференциации,

исправления, наказания, устранения) в любой момент времени; возможность

характеризовать, а следовательно, использовать индивидов в соответствии с

уровнем серии, которую они проходят; возможность накапливать время и

деятельность, вновь открывать их суммированными и годными к использованию в

конечном результате, представляющем собой предельную способность индивида.

Рассредоточенное время собирается воедино, для того чтобы произвести

выгоду, тем самым овладевая ускользающей длительностью. Власть

непосредственно связанна со временем; она обеспечивает контроль над ним и

гарантирует его использование. Дисциплинарные методы обнаруживают линейное

время, моменты которого присоединяются друг к другу и которое направлено к

устойчивой конечной точке. Словом время «эволюции». Но следует помнить, что

наряду с этим административные и экономические техники контроля

обнаруживают социальное время серийного, направленного и кумулятивного

типа: открытие эволюции как «прогресса». Дисциплинарные техники

обнаруживают индивидуальные серии: открытие эволюции как «генезиса»,

происхождения. Прогресс обществ и происхождение индивидов – эти два

крупнейших «открытия» XVIII столетия, возможно, соотносятся с новыми

методами власти, а точнее – с новым способом управлять временем и делать

его полезным путём разбивки на отрезки и серии, путём синтеза и накопления.

Макро- и микрофизика власти сделали возможным не изобретение истории (в

этом давно уже не было нужды), а органическое вхождение временного,

единого, непрерывного, кумулятивного измерения в отправление контроля и

практики подчинений. «Эволюционная» историчность, какой она тогда

сформировалась – и столь глубоко укоренилась, что и поныне является для

многих самоочевидной, - связана с неким режимом функционирования власти.

Как, несомненно, и «история-воспоминание» хроник, генеалогий, подвигов,

царствований и деяний долго была связана с другой модальностью власти. С

появлением новых методов подчинения «динамика» непрерывных эволюций

начинает заменять «династику» торжественных событий.

Во всяком случае, маленький временной континуум индивида как генезиса

определённо представляется (подобно индивиду как ячейке или индивиду как

организму) результатом и объектом дисциплины. И в центре этого серийного

разбиения времени находиться процедура, являющаяся здесь тем же, чем было

составление «таблицы» для распределения индивидов и разбивки на ячейки или

«манёвр», - для экономии деятельностей и органического контроля. Эта

процедура – «упражнение». Упражнение есть техника, посредством которой

телам диктовались задания – одновременно повторяющиеся и различные, но

всегда распределённые в порядке усложнения. Направляя поведение к некоему

конечному состоянию, упражнение позволяет непрерывно характеризовать

индивида либо относительно этого состояния, либо относительно прочих

индивидов, либо относительно типа его пути. Тем самым упражнение

обеспечивает, в форме преемственности и принуждения, рост, наблюдение и

оценку».[15]

П.5. Стандартизация и сертификация.

«Через дисциплины проявляется власть Нормы. Является ли она новым

законом современного общества? Лучше сказать, что начиная с XVIII века эта

власть соединилась с прочими властями – Закона, Слова и Текста, Традиции, -

навязывая им новые разграничения. Нормальное становится принципом

принуждения в обучении с введением стандартизированного образования и

возникновением «нормальных школ». Оно становиться таковым в попытке

организовать национальный медицинский цех и больничную систему,

руководствующиеся общими нормами здоровья. Оно проникает в стандартизацию

промышленных процессов и изделий. Подобно надзору, и вместе с ним

нормализация становится одним из главных инструментов власти в конце

классического века. Ведь знаки, некогда свидетельствовавшие о статусе,

привилегиях, принадлежности к чему-то, всё больше заменяются – или, по

крайней мере, дополняются – целым рядом степеней нормальности,

свидетельствующих о принадлежности к однородному общественному телу, но

также играющих некоторую роль в классификации, иерархизации и распределении

рангов. В каком-то смысле власть нормализации насаждает однородность; но

она индивидуализирует, поскольку позволяет измерять отклонения, определять

уровни, фиксировать особенности и делать полезными различия, приспосабливая

их друг к другу. Вполне понятно, как власть нормы действует в рамках

системы формального равенства, поскольку внутри однородности, являющейся

правилом, норма вводит в качестве полезного императива и результата

измерения весь диапазон индивидуальных различий».[16]

Каждая деталь должна соответствовать определённому стандарту, иметь

сертификат качества, гарантирующий её исправное функционирование

(прилагается паспорт завода изготовителя).

«В дисциплинарном режиме, напротив, индивидуализация является

«нисходящей»: чем более анонимной и функциональной становиться власть, тем

больше индивидуализируется те, над кем она отправляется; она отправляется

через надзор, а не церемонии; через наблюдение, а не мемориальные

повествования; через основанные на «норме» сравнительные измерения, а не

генеалогии, ведущиеся от предков; через «отклонения», а не подвиги. В

системе дисциплины ребёнок индивидуализируется больше, чем взрослый,

больной – больше, чем здоровый, сумасшедший и преступник – больше, чем

нормальный и законопослушный. В каждом упомянутом случае все

индивидуализирующие механизмы нашей цивилизации направлены именно на

первого; если же надо индивидуализировать здорового, нормального и

законопослушного взрослого, всегда спрашивают: много ли осталось в нём от

ребёнка, какое тайное безумие он несёт в себе, какое серьёзно преступление

мечтал совершить. Все науки, формы анализа и практики, имеющие в своём

названии корень «психо», происходят от этого исторического переворачивания

процедур индивидуализации. Момент перехода от историко-ритуальных

механизмов формирования индивидуальности к научно-дисциплинарным

механизмам, когда нормальное взяло верх над наследственным, а измерение –

над статусом (заменив тем самым индивидуальность человека, которого помнят,

индивидуальностью человека исчисляемого), момент, когда стали возможны

науки о человеке, есть момент, когда были осуществлены новая технология

власти и новая политическая анатомия тела».[17]

П.6. Регистрация.

Каждый член общества (равно – единица общества, гражданин) должен

иметь паспорт (документ, удостоверяющий личность). В нём записано: Имя,

Фамилия и Отчество, дата и место рождения, место регистрации, воинская

обязанность и т. д. Данный документ заверен отделом внутренних дел и т. д.

Именно с этим документом работают институты власти. Важно не то, что

говорит человек (люди имеют способность обманывать), а то что записано в

документе. Это сертификат соответствия. Каждый такой документ имеет серию и

номер, то есть код. Каждая единица общества получает номер, по которому она

идентифицируется. На каждого индивида можно вести досье – индивидуальную

историю жизни. Можно вести историю тела как историю болезни. Такие истории

можно составлять в каталоги, систематизировать, разбивать по родам и видам.

Индивидуальная история становиться объектом, частью системы общей истории

государства.

П.7.Дробление.

Каждый получает свою ячейку со своим номером в каталоге. В Паноптиконе

каждый получает свою камеру. Власть следит не за всеми вместе, а за каждым

в отдельности. Каждый несёт ответственность, а не все несут ответственность

общую. Происходит дробление на единицы. В случае нарушения закона группой

лиц, ответственность несёт каждый в отдельности за общее преступление. При

этом преступлению, совершённому в составе группы соответствует более

строгое наказание, нежели подобному преступлению совершённому одним лицом.

Групповое преступление является отягчающим обстоятельством, так как несёт

большую угрозу для социума.

Приказ или распоряжение отдаётся общее для одной группы, то есть, для

всех участников, но звучит оно для каждого, поскольку ответственность за

выполнение приказа несёт каждый участник, но выполняется он всей группой,

так как каждая единица находится в функциональной связанности с другими

единицами группы. Поломка одной детали приводит к нарушению работы всего

узла механизма и, следовательно, к нарушению всего процесса производства.

Через понимание поднадзорности каждым индивидом, осуществляется сборка

и функционирование машины (группы). (Коммунального тела). И это уже не

бесформенная толпа, а исправно работающий механизм, где каждый имеет своё

место, выполняет свою функцию, подчиняется общему времяисчислению и

выполняет синхронные действия согласно заданной программе.

«Дисциплины должны также усиливать единичную полезность каждого

элемента множества, причем самыми быстрыми и дешёвыми способами, используя

для этого, так сказать, само множество. Отсюда использование, для

извлечения из тел максимума времени и сил, общих методов, известных как

распорядок дня, коллективная муштра, упражнения, глобальный и вместе с тем

детальный надзор. Кроме того, дисциплина усиливает эффект полезности

множеств, добиваясь, чтоб каждое из них было полезнее простой суммы своих

элементов; именно для увеличения полезных свойств множества дисциплины

вводят тактики распределения, обоюдного приспособления тел, жестов и

ритмов, дифференцирование способностей, взаимной координации относительно

аппарата или задач. Наконец, дисциплины должны вводить в игру отношения

власти (не над множеством, но в самой его толще) как можно более

незаметным, как нельзя лучше связанным с другими его функциями и наименее

дорогостоящим образом: этой цели отвечают анонимные инструменты власти,

сопротяженные с множеством, которое они систематизируют и унифицируют, -

иерархический надзор, непрерывная запись и регистрация, вечная оценка и

классификация»[18].

§3 «Образование» и «изготовление».

П.1. Дисциплинарное пространство школы.

Институт образования. Его так же можно описать как машину в системе

государства. «Завод», на котором изготавливают детали. Он же институт

социализации и стандартизации. Здесь происходит адаптация ребёнка к жизни в

социуме. Новорожденный материал, из которого надо сделать «полноценного»

члена общества.

Школа так же является дисциплинарным пространством. Расписание

занятий, время начала занятий и их продолжительность, дисциплина: что

должен и чего не должен делать ученик на занятиях, шкала оценок подготовки

ученика. В начальной школе отдельно оценивается прилежание и отдельно

поведение ученика, при этом следует обратить внимание на то, что оценка эта

касается не только поведения ученика во время занятий, но и поведения во

весь период присутствия на территории школы. Отчасти это может быть

оправдано техникой безопасности. Но это техника безопасности на всю

предстоящую жизнь и за пределами учебного заведения, её второе имя –

дисциплина. И даже на оборот: «техника безопасности» - второе имя

дисциплины. Так же может быть разработана система поощрений и наказаний

(замечаний) за «общественную деятельность», то есть: поливание цветов,

«самоотверженную» работу на дежурстве, особую бдительность и так далее.

Оценки, получаемые учеником, а так же поощрения и взыскания регистрируются

в журнале преподавателя и в дневнике ученика. В обязанности учащегося школы

входит регулярное посещение учебного заведения, подчинение правилам,

действующим на территории школы, выполнение домашних заданий и т.д.

Процесс обучения делится на периоды (стадии – классы), то есть разные

уровни, по прошествии которых ученик должен держать экзамен. Происходит

дробление по возрастным категориям, от младшего возраста к старшему, и по

уровню сложности знаний, от простого к сложному.

«Именно это дисциплинарное время постепенно внедряется в

педагогическую практику, обособляя время обучения и отделяя его от времени

взрослости, времени владения мастерством. Устанавливая различные стадии,

отделённые друг от друга всё более трудными экзаменами. Вводя программы,

каждая из которых должна выполняться на определённой стадии и содержать

упражнения возрастающей трудности».[19]

«Дневник» - это документ, который для школы является «паспортом» и

«трудовой книжкой» одновременно. На каждого ученика в школе заводиться

«личное дело», которое храниться в архиве школы и после того, как тот

получит аттестат и станет выпускником. Это «дело» может быть затребовано

другими институтами государственной власти в порядке, предусмотренном

законом. Таким образом, повторяется модель: «Паспортный стол» - «личное

дело» - «паспорт» и «Школа» - «личное дело» - «дневник». Первое и второе не

двойники, но родные братья. Забавно и само название «личное дело», которое

уже давно не воспринимается как личное, это просто некоторая часть фактов

из жизни одного индивида. Оно не носит значения приватного, интимного. Оно,

даже, в своей материальной оформленности, в виде справок, записок, отзывов,

характеристик, жалоб и так далее, в виде толстой папки с номером, не

принадлежит индивиду, которому юриспруденция давно придумала название

«физическое лицо». Это «личное дело» находится в ведении государства и

может, с подачи власти, стать достоянием общественности.

Родители ребёнка включены в процесс образования. В их обязанности

входит контроль над выполнением домашних заданий, проверка дневника (того

самого «паспорта – трудовой книжки»), который заверяется подписью

родителей, посещение «родительских собраний». И что важно – функция

наказания ребёнка, то есть функция взыскания за нарушение дисциплины и/или

Страницы: 1, 2