Проблема идентификации человека в пространстве истории

плохое прилежание в школе.

П.2. Проекция дисциплинарного пространства государства на школу. Или

от школы к государству.

Итак, попадая в школу, ребёнок находиться в дисциплинарном

пространстве. За ним наблюдают, его действиям даётся оценка, оценки

регистрируются и заносятся в «личное дело», то есть записывается история

обучения ребёнка. За оценкой действий следуют поощрения или наказания.

Ученик находиться под наблюдением, и понимание поднадзорности приходит с

опытом, с опытом поощрений и наказаний. И задача начальной школы состоит не

только в преподавании определённых учебных дисциплин, но и в том, чтобы

сделать ученика дисциплинированным.

Семья и школа в одной связке моделируют дисциплинарное пространство

государства, в которое попадёт выпускник школы, получив аттестат зрелости.

И школа здесь несёт функцию института социализации.

Чтобы стать выпускником, ученик должен сдать экзамены и получить

аттестат, который является государственным документом, подтверждающим

владение выпускника определёнными навыками и знаниями. Как и любой продукт,

деталь проходит через отдел контроля качества и там она подвергается

определённым испытаниям, то есть тестируется. После этого к ней прилагается

сертификат - документ, гарантирующий соответствие государственному

стандарту.

§4. Принцип причастности.

П.1. «Обязательные» образовательные дисциплины.

В школе закладывается принцип причастности к обществу, принадлежность

каждого государству. Благодаря этому принципу каждый индивид

идентифицируется как гражданин. Делается это благодаря ряду обязательных

предметов: «история государства», «родной язык». (Следовало бы включить в

этот список и правоведение, но оно преподаётся не во всех школах, и в

большинстве случаев - факультативно. Но тут причина другого рода. «Незнание

законов не освобождает от ответственности за их нарушение». Закон – один из

элементов, задающих поле дисциплинарного пространства, но он действует

извне, не зависимо от индивида. То есть, для того чтобы запустить машину

правосудия, вовсе не обязательно, чтобы подсудимый имел какие-либо

представления о законе.)

П.2. Государственный язык.

Язык, как средство коммуникации, необходим для взаимодействия единиц,

поэтому должен быть общим в рамках одной системы. Изучение государственного

языка обязательно для каждого будущего гражданина. Вообще, причастность

индивида к культуре и истории какого-либо народа и, соответственно

причастность к определённым взглядам и ценностям может, отчасти,

определяться по языку, на котором он говорит. Правописание (орфография,

синтаксис, пунктуация) – дисциплина языка. Речь дисциплинируется письменным

языком. В Древнем Риме, прежде чем оратор произносил речь, он записывал её

и выучивал наизусть. Дисциплинарные пространства воздействуют так же и на

речь индивида. Есть слова и выражения, которые не всегда и везде можно

произносить. Эти же слова и выражения так же называются «непечатными».

Речь, таким образом, со стороны письма подвергается некоторому

дисциплинарному воздействию в рамках дисциплинарного пространства. Устная

речь оформляется в письменном виде определённым образом.

Чистописание, как «чистое письмо» (каллиграфия). Раньше, до появления

печатных машин, а после, уже и компьютера, ему уделялось в начальной школе

значительно больше внимания. Письмо, как способ передачи информации

адресату, должно быть доступно для прочтения. Поэтому была разработана

техника чистописания. Это тоже своего рода дисциплина тела, реализованная в

дисциплине написания букв, слов и так далее. Определённый нажим пера,

«правильное» соединение букв, ровный одинаковый наклон букв. Это стремление

к искоренению индивидуальности почерка, свойственного любому человеку, в

жертву интерсубъективности письма. В данный момент эта интерсубъективность

письма реализована в печатных буквах машин и шрифтах компьютера.

В рамках производства: язык – это способ передачи информации,

необходимой для работы механизма. И к сообщению предъявляются

соответствующие требования: однозначность, ясность и отчетливость, то есть

информация должна быть полностью воспринята адресатом. За определённым

приказом командира должно следовать соответствующее действие подчинённого.

Информация, в зависимости от её содержания и предназначения может быть

правовой, естественнонаучной, секретной и так далее. Она может быть

различной, её можно разбивать по родам и видам относительно содержания,

систематизировать, хранить в архивах. Но язык, как средство, гарантирующее

восприятие информации каждым гражданином, остаётся государственным. Все

законы и документы должны быть написаны на государственном языке и

оформлены определённым образом. То есть, понимание государственных законов

и указов гарантируется знанием государственного языка. (Однако, здесь

возникает проблема, заключающаяся в следующем: практика показывает, что для

того чтобы разбираться в законодательстве и вообще всей юридической

литературе, необходимо чуть ли не специальное образование в области

юриспруденции, которое предполагает знание терминологии. Терминология

вообще существует в любой специальности, поскольку удобна в использовании.

Термины, как правило, имеют чёткое определение, и таким образом создают

дисциплину однозначного и чёткого восприятия написанного или

произнесённого. Но здесь мы сталкиваемся с этой проблемой неизбежно, так

как, если в написании законов мы не будем использовать юридическую

терминологию, то не сможем добиться однозначности и ясности законов,

которой, правда, и так не добиваемся, с другой стороны – мы не можем

написать законы на обычном разговорном языке, используемом в повседневных

ситуациях, поскольку в данном случае мы точно не добьемся ясности и

однозначности в толковании, по этой причине данный «закон» вообще не сможет

быть законом.) Но, несмотря на то, что информация, которая кодируется в

терминах далеко не всегда и всем понятна, язык выполняет свою

коммуникативную функцию. Государственный язык связывает каждого гражданина

с обществом, указывает на причастность обществу и является условием

взаимодействия индивидов.

П.3. История государства.

Ещё один способ формирования гражданина – причастность к истории

государства. «При-частность» - каждый рождённый и живущий в государстве

является частью его истории. В самом «гражданстве» заложен принцип

причастности ко всему, что происходит в государстве, к истории государства.

Есть общая история государства для каждого. Это то, с чем каждый уже

рождается, то в чём он участвует, то есть история даётся от рождения (или

приобретается вместе с гражданством) и через причастность к истории

государства индивид идентифицируется как гражданин.

Власть организует пространство истории и удерживает это пространство.

Каждая единица общества получает место в этом пространстве. Эти единицы

взаимодействуют определённым образом, их действия подчиняются дисциплине.

Есть общие для каждого территория государства, история, время, язык и

закон. Индивид не имеет своей изолированной истории, его «история» всегда

связана с историей государства, которая в свою очередь состоит из других

таких «историй». Так же как индивиды функционально связаны между собой, так

и их «истории» постоянно переплетаются причинно-следственными связями. Это

тоже механизм, который управляется государством. Архивы и каталоги. События

записываются и систематизируются, толкуются властью.

П.4. Дробление событий, установление виновности.

События не должны ускользать от власти. Механизм всегда работает в

связке «причина-следствие». В ситуации с пространством истории это

тотальное причинно – следственное взаимодействие. И эта связка в целой

системе себе подобных, уже выделяется только как частный случай, который не

выпадает из целого потока причины и следствий, то есть он не изолирован и,

следовательно, не дифференцируем. Но его можно «вытащить» для рассмотрения

индивидуальной истории. Такое «вытаскивание» происходит по понятным

причинам, если принять во внимание то, о чем говорилось выше: «власть

воздействует на каждого». И как наигранно в этой ситуации выглядит любое

«личное дело», когда в суде принимаются во внимание какие–то «особенности»

(личные качества) подсудимого и при этом рассматриваются «смягчающие» и

«отягчающие» обстоятельства, при которых было совершено преступление и

законы, которые действуют на всех, и для всех одинаково «справедливы».

Итак, суд, а равно «машина правосудия», опираясь на «личное дело», то есть

«индивидуальную историю», может вынести приговор, назначить наказание. Для

того чтобы наказывать, надо тщательно разбирать историю индивида, или

небольшой группы, то есть надо вырывать её из контекста всей истории

общества., в противном случае придётся наказать всех за поступок одного

человека, так как все тела находятся в бесконечной связке причины и

следствия.

Чтобы соблюдалась дисциплина в обществе, власти необходимо дробить

массу на индивиды и воздействовать на каждого.

§5. История государства и власть.

П.1. Идентификация через причастность к истории.

Государственная власть опирается на историю государства, которую

постоянно воспроизводит. Но опирается не прямо на какие-то исторические

факты и даже не на их толкование. Власть опирается на сознание причастности

каждого гражданина к истории государства и таким образом на принадлежность

каждого гражданина государству. Так же как часть принадлежит целому. На

сознании причастности государству формируется чувство гражданственности

(гражданского долга). Такое чувство гражданственности идентифицирует

индивида как часть и дисциплинирует. Такая идентификация идёт от общего к

частному. Гражданин принадлежит государству, но не государство гражданину.

Можно попробовать рассудить совсем просто, то есть государство как целое не

принадлежит одному гражданину, но гражданин как часть принадлежит ему,

однако, государство принадлежит всем его гражданам как целому обществу (вот

это уже большая демократическая иллюзия), и тогда каждому гражданину

принадлежит часть государства. Казалось бы, что здесь сложного. Но проблема

заключается в том, что государство – это не дифференцируемое целое, это

отлаженный механизм. Власть будет подавлять всякую попытку дробить

государственную территорию на части. Но сама она будет дифференцировать

«всех» на «каждых», общество на единицы, механизм на узлы и детали. Всеми

управлять невозможно, каждым – удобно и эффективно.

Сознание причастности к истории, которое закладывается в так

называемом «периоде формирования личности» в школе, а в данном контексте «в

процессе изготовления детали» - это «программа». Программа, которая задаёт

самоидентификацию индивида как части. Это решает ряд проблем, связанных с

мотивацией поступков, самоопределением, восприятием происходящих вокруг

событий и их оценкой и так далее. С чувством причастности индивид получает

заданную программу действий, которая кодируется в истории.

П.2. Врождённая причастность и «заданная программа».

От рождения индивид причастен истории государства. Он вписан в

пространство истории. И индивид с укоренённым сознанием причастности

манипулируется властью следующим образом. Помимо пространства истории – то

есть списка фактов и событий с определением места и времени, всегда

существует отношение индивида к этим событиям, поскольку он причастен

истории. И с этой причастностью получает заданные поступки и мотивации в

разных ситуациях. С это причастностью он получает идентификацию. То есть

существует пространство реальных событий и пространство отношений граждан к

этим событиям (пространство оценки).

П.3. Симуляция истории и манипуляция обществом.

Но тут круг замыкается. Вместе с причастностью к истории государства,

индивид получает и заданное отношение к событиям, как прошедшим, так и

происходящим. Власть производит такой круг следующим образом: «формируется»

- симулируется некое «общественное отношение» («общественное мнение») и

индивид, как часть общества ориентируется на него. Через «общественное

отношение» власть может менять отношение индивида к событиям или вызывать

безразличие и бездействие, что тоже является результатом воздействия.

Власть опирается на историю, а именно, занимается толкованием событий

в свою пользу, или умалчивает о них. Использует историю для манипулирования

обществом.

В работе «О пользе и вреде истории для жизни» Ницше указывает на то,

что история задаётся ценностями настоящего, то есть настоящее конструирует

историю. Значит история исключительно идеологична. «Оборачиваться на

прошлое, это значит не идти никуда».[20]

П.4. От сомнения в подлинности истории к проблеме самоидентификации.

И тут встаёт ряд сомнений, начиная от аутентичности музейных

экспонатов, до подлинности документов и фактов, исходя из которых, даются

какие-либо оценки. Из сомнения в истинности истории возникает целый ряд

сомнений, касающихся индивида. И это могло бы выглядеть следующим образом:

от сомнения в истинности исторических фактов к сомнению в общественном

мнении, от этого к сомнению в причастности к истории (быть частью иллюзии,

фикции – сомнительное самоутверждение), долее к сомнению в причастности

обществу и тут уже возникает проблема с идентификацией извне.

П.5. «Человек – запчасть».

Если убрать все социальные институты и историю, то где остаётся

человек? Кто такой человек? Неужели он существует только тогда, когда

окружён всеми этими привязками к институтам власти, производства,

социализации и так далее. По той причине, что до этого он ощущал свою

причастность к чему-то, то постоянно идентифицировался как часть. Часть

механизма, общества, коллектива, класса, группы, компании, клана, рода,

семьи, касты, бригады, команды, отряда и так далее. Он постоянно является

какой-то частью, частью не самодостаточной.

§ 6 Попытка сборки индивида.

От идентификации себя по причастности можно перейти к сборке. Такое

часто практикуется в обществе. Сборка истории из частей, которые

объединяются одним индивидом, и выстраиваются им в цепь событий, в суждения

об опыте прошлого. Такая форма представлена как дневник. Дневник даёт

возможность регистрировать опыт и выносить суждения об опыте, а так же

выносить суждения в настоящем о суждении в прошлом. Это создание своей

истории. Гарант того, что я есть не только как причастность, а я обладающее

своей историей. Дневник как регистр опыта реализует возможность отношения к

себе как к объекту, как некоторому я прошедшему. Это история одного

человека. Ведущий дневник – это главный герой своего рассказа, создающий

поле суждений об опыте в течение некоторого времени. Таким образом, он как

бы создаёт своё историческое пространство. Ведение дневника – это попытка

удержать собственное историческое пространство. Чтение дневника – обращение

к истории от момента чтения к моментам предшествующего в их единстве,

удерживаемом одним героем Я. И главное в дневнике не действия, которые в

нём описывается, а постоянное присутствие Я, его со-бытие, которое он

получает в пространстве истории. В этом пространстве истории,

разворачиваемом в дневнике, всегда есть место события Я. Это способ

саморефлексии, при котором Я-прошлое становиться объектом в картине и по

отношению к нему выносятся суждения Я-настоящим, то есть субъектом. Но эти

Я всегда остаются связанными историей. В дневнике вокруг истории Я строятся

все события. Дневник реализует связь субъекта и объекта носящих одно имя. Я

был, и Я есть и не растерял своего опыта и ценностей.

Фотоальбом – так же собирает события вокруг одного человека. Но он

ведет историю присутствия тела. Взгляд на своё тело производит сборку

хронологии. Это как зеркало, фиксирующее форму в разные периоды. Зеркало

вообще является средством производства дисциплины тела. Окружающий мир

диктует, каким должно быть тело. Так называемая «массовая культура»

производит «идеалы», которым надо соответствовать. Отражение в зеркале и

образ «идеала» задают возможность сравнения. И тело подвергается

подстраиванию, соответствию «идеалу».

§ 7 Масса.

В Работах Мишеля Фуко общество представлено как система

дифференцированных и жёстко связанных единиц. Как общество контролируемое и

управляемое. Изучаемое и измеряемое. Общество, формируемое властью.

Невидимая, но эффективная власть, всегда может воздействовать на общество.

Она надзирает и наказывает, каждого. Ничто не ускользает от её взгляда. Она

применяет технологии управления и удержания общества. Макро- и микрофизика

власти, политическая анатомия, иерархический надзор, регистрация и

классификация. Власть не сосредоточена в одном месте. Она распространена по

всем телу общества. Она реализуется через каждого поднадзорного. Она дробит

общество и собирает его в машину. Ради одной цели действует власть – ради

неё самой, ради своего постоянного приращения.

«При пристальном рассмотрении власть у Фуко странным образом

напоминает «концепцию социального пространства, столь же новую, как и

концепция актуальных физических и математических пространств» как говорит

Делёз, неожиданно ослеплённый благодеяниями науки».[21]

. Бодрийяр рассматривает «общество» с другой стороны. В его работах,

общество вообще перестаёт быть таковым. На арену выходят массы. Массы,

которые не поддаются ни дифференциации, ни систематизации. Они вообще не

поддаются исследованию.

«Масса парадоксальна – она не является ни субъектом (субъектом-

группой), ни объектом. Когда её пытаются превратить в субъект,

обнаруживают, что она не в состоянии быть носителем автономного сознания.

Когда же, наоборот, её стремятся сделать объектом, то есть рассматривают в

качестве подлежащего обработке материала, и ставят целью проанализировать

объективные законы, которым она якобы подчиняется, становится ясно, что ни

обработке, ни пониманию, в терминах элементов, отношений, структур и

совокупностей она не поддаётся».[22]

Социология не в состоянии произвести анализ в отношении масс. Любое

исследование этой области приходит к провалу. Масса не имеет определения.

Она – это поле постоянного поглощения, имплозии. «Зондирование» как способ

исследования не возможно. Массы симулируют свою активность. Масса инертна.

Она поглощает любой смысл. Она иррациональна, как общество потребления. По

экономическому закону предельной полезности наступает «момент пресыщения»,

но масса предмет потребления превратила в знак, который указывает на

социальный статус. Предмет потребления стал выражать потребителя.

Идентификация через вещь.

«…Ситуация с техникой, наукой и знанием. Они обречены на существование

в качестве магических практик и предназначенных для потребления зрелищ. Та

же ситуация и самим потреблением. Экономисты, к своему удивлению так и не

смогли рационализировать его, несмотря на основательность их «теории

потребностей», несмотря на согласие массы с их рассуждениями о том, что в

действительности является полезным, а что нет. Ибо на поведении массы этот

её консенсус с экономистами обычно (а может быть, и никогда) не

сказывается. Масса перевела потребление в плоскость, где его уровень

оказывается показателем статуса и престижа, где оно выходит за всякие

разумные пределы, или симулируется, где царствует потлач (Потлач – праздник

у индейцев Северной Америки, сопровождающийся обрядами подношения даров

тем, кто на него приглашался. В этих обрядах в символической форме

выражалось соперничество различных социальных групп. Слово используют также

для обозначения самой системы обмена, складывающегося между такого рода

группами.), который отменяет какую бы то ни было потребительскую стоимость.

Обращённые к ней настойчивые призывы к правильному, рациональному

потреблению раздаются со всех сторон (они исходят и от официальной

пропаганды, и от общества потребителей, и от ассоциации экологов и

социологов), но всё напрасно. Ориентируясь на стоимость/знак, не

задумываясь, делая на неё ставку (что экономистами всегда – даже когда

представление об этой стоимости как о чём-то весьма неустойчивом они

пытались ввести в свои теории – рассматривалось в качестве отступления от

принципов экономического разума), масса разрушает экономику, выступает

против «объективного» императива потребностей и рационального контроля за

намерениями и устремлениями. Если стоимость/знак противопоставляется ею

потребительной стоимости, то отсюда следует, что она обесценивает уже и

политическую экономию».[23]

Идентификация потребителя через объект потребления. Это происходит,

когда вещь наделяется смыслом не предполагаемого использования, а работает

как знак. Вещь как означающее отсылает к означаемому – социальному статусу

потребителя, и это становится её основной функцией.

«...вещи, суть категории вещей, которые самым тираническим образом

создают категории личностей, - они стерегут порядок социального смысла,

порождаемые ими значения строго контролируются. В своей множественности,

одновременно произвольной и связной, они оказываются наилучшей опорой для

столь же произвольного и связного социального строя, который эффективно

воплощается в них под знаком изобилия».[24]

Масса сопротивляется анализу, будь он историческим или политическим.

Она поглощает любое воздействие. Её «реакция» - это симуляция. Не

поддаваясь классификации, она образует поле кишащего безразличия.

Гравитационное поле, которое затягивает всякий смысл, и в котором смысл

бесследно исчезает.

«…радикальное изменение взаимоотношения между историей и

повседневностью, между публичной и частной сферами. Вплоть до 60-х годов

полюсом силы выступала история: частное, повседневное оказывались лишь

обратной, теневой стороной политического. Поскольку, однако, Взаимодействие

данных сторон выглядело в высшей степени диалектичным, имелись все

основания надеяться, что повседневное, равно как и индивидуальное, однажды

займут достойное место по ту сторону исторического, в царстве

универсальности. Конечно, эта перспектива воспринималась как отдалённая –

слишком очевидными были вызывающие сожаление ограниченность активности масс

сферой домашнего хозяйства, их отказ от истории, политики и универсального,

их рабская зависимость от процесса тупого каждодневного потребления

(успокаивало одно: они заняты трудом, благодаря чему за ними сохраняется

статус исторического «объекта» - до того момента, пока они не обретут

сознание). Сегодня представление о том, какой из двух полюсов является

сильным, а какой слабым, становиться прямо противоположным: мы начинаем

подозревать, что повседневное, будничное существование людей – это, весьма

вероятно, вовсе не малозначащая изнанка истории, и, более того, что уход

масс в область частной жизни – это скорее всего, непосредственный вызов

политическому, форма активного сопротивления политической манипуляции. Роли

меняются: полюсом силы оказываются уже не историческое и политическое с их

абстрактной событийностью, а как раз обыденная, текущая жизнь, всё то

(включая сюда и сексуальность), что заклеймили как мелкобуржуазное,

отвратительное и аполитичное».[25]

Власть замкнулась на самой себе. И массы не поддаются власти, они

симулируют подчинение. Их мало беспокоят политические события. Повседневное

и частное взяло верх над абстрактно-целостным государственным.

«Масса избегает схем освобождения, революции и историчности – так она

защищается, принимает меры против своего Я. Она функционирует по принципу

симуляции и мнимого референта, предполагающему политический класс-фантом и

исключающему какую-либо «власть» массы над самой собой – масса есть в то же

время и смерть, конец политического процесса, которому она могла бы

оказаться подконтрольной. Она губит и политическую волю и политическую

репрезентацию».[26]

«…масса – это поле поглощения и имплозии, а не негативности и

взрыва».[27]

Область события переместилась из истории государства, в историю

личного. Дневник и фотоальбом – вот где теперь находится история, в которой

есть место события. История государства стала областью бесконечной

симуляции. Человек не идентифицирует себя по причастности. Он собирает эти

причастности вокруг себя, но и в этом случае не находит целостности.

Повседневность стала теперь основной заботой человека. «Vivo, ergo

cogito».[28] Нет сомнения в повседневности, как нет сомнения в

существовании. Нет надобности удостоверится в наличии сегодняшнего дня. Как

нет надобности в трансляции ценности из прошлого. Функцию сохранения

ценности взяли на себя вещи. Есть вещи, которые меня окружают, и есть я,

потому что они вчера меня окружали, и завтра они будут. Утрата вещи

приводит к утрате своей части. Своего рода «фетишизм». «У меня была машина

– я был автолюбитель, теперь я её продал и стал пешеходом». Здесь видно как

предмет влияет на повседневный образ жизни. Это своего рода идентификация в

повседневности по наличию предмета собственности. Никакое политическое

событие не будет волновать массы больше чем их личная собственность, и

потребление.

«Появление молчаливого большинства нужно рассматривать в рамках

целостного процесса сопротивления социальному. Конечно, сопротивления

труду, но также и медицине, школе, разного рода гарантиям, информации.

Официальная история регистрирует лишь одну сторону дела – прогресс

социального, оставляя в тени всё то, что, будучи для неё пережитками

предшествующих культур, остатками варварства, не содействует этому славному

движению. Она подводит к мысли, что на сегодняшний день социальное победило

полностью и окончательно, что оно принято всеми. Но с развитием

социальности развивалось и сопротивление ей, и последнее прогрессировало

ещё более быстрыми темпами, чем сама социальность».[29]

История государства – это история создаваемая и контролируемая

властью, это один из элементов организации социального. Способ удержания и

приращения власти. Но масса сопротивляется социальному как оформленности,

она симулирует свою определённость. Она безразлична к истории, выражая

молчаливое согласие.

«Власть – это необратимый принцип организации, она производит

реальное, всё больше и больше реального, создавая квадратуру, номенклатуру,

безапелляционную диктатуру, которая никогда не уничтожает себя, не

захлёстывается вокруг самой себя, и смешивается со смертью. В этом смысле,

даже если у неё нет конечной цели и окончательного приговора, власть сама

становиться конечным принципом, она – последнее слово, неустранимое

сплетение, последняя история, которую можно рассказать; она то, что

образует структуру нерешённого уравнения мира».[30]

Недифференцированная, безразличная масса. Только в такой ситуации

возможно возникновение терроризма. Это проявление безразличия в современном

обществе.

Терроризм. «Характер функционирования этой слепой силы находится в

полном соответствии с абсолютной недифференцированностью системы, в которой

уже давно не существует различия между целями и средствами, палачами и

жертвами. Своими действиями, выражающими его убийственное безразличие к

тому, кто окажется у него в заложниках, терроризм направлен как раз против

самого главного продукта всей системы – анонимного и совершенно безликого

индивида, индивида ничем не отличающегося от себе подобных. Невиновные

расплачиваются за преступление, состоящее в том, что они теперь никто, что

у них нет собственной судьбы, что они лишены своего имени, лишены системой,

которая сама анонимна и которую они, таким образом, символизируют, - вот

парадокс нынешней ситуации. Они являются конечным продуктом социального,

абстрактной и ставшей сегодня всемирной социальности. И именно потому, что

они теперь – это «кто угодно», им и суждено быть жертвами терроризма»[31].

Масса – это результат унификации доведённой до безразличия. Это

бессознательный способ сопротивления власти через инертность. Это то, что

отменяет смысл власти, и низвергает её в пропасть безразличия. Масса

упраздняет саму власть. Так же как она упраздняет историю. История теперь

стала – предметом изучения в школе, для всех одинакова и потому

безразлична. История стала способом манипуляции, и потому сомнительной в

своей правдивости. Оттого стала вызывать безразличие в обществе. Она стала

ненужной, поскольку есть повседневность, не вызывающая сомнений.

Заключение.

С началом Нового времени и с появлением декартовкого Cogito ergo sum.

Разворачивается картина мира. Субъект становится репрезентантом всего

сущего. Сущее мыслится. То, что нельзя помыслить остаётся за пределами

нашего представления. Как показано Канта, акцент смещается в точку Я. Я не

нуждается в обосновании, оно является обоснованием для всего мыслимого. В

рамках «Критики чистого разума» человек остаётся «вещью в себе». Несмотря

на то, что он отправная точка репрезентации, сам он не постигаем в пределах

разума. С этого момента человек становится объектом научного исследования

как репрезентирующий своё тело. И это область естественнонаучного знания. В

рамках проекта научного знания Нового времени человек разрывается на

области знаний разных научных дисциплин, в том числе и общественных наук.

Эти знания трудно приводимы к одной системе, если такое вообще возможно.

Идентификация по причастности – это всегда операция определения извне.

Это характеризуется способом пред-ставления. Пред-ставленное должно не

просто стать объектом, а объектом в системе, в картине мира. Сделать себя

объектом в пространстве истории, человек может только если он вносит туда

свои суждения и определяет себя как объект, то есть задает предел объекта в

этом пространстве и связывает его с другими. Этот объект только и

существует в такой связанности. Поскольку одно должно определяться через

другое. А через другое можно определить первое, только если они находятся в

одно системе представлений. Сказать «человек есть человек» для науки не

сказать ничего. Потому он и предстаёт нам как совокупность отдельных

определений в разных контекстах: экономическом, политическом, в контексте

производственных отношений, медицинском, правовом и так далее. Эти

контексты, а здесь равно системы представлений, связывает один объект –

человек. Но это только на первый взгляд. Эти разные системы не имеют общего

объекта, поскольку «человек» - это термин и в каждой отдельной системе

знания он обозначает объект, имеющий своё определение. Эти определения не

сводимы к совокупности. Получается, что есть некое понятие, расплывчатое,

не имеющее строгих границ. Может ли быть человек предметом исследования.

Да, как объект может. Но не как целое, а только как часть в системе, будь

то биология, психология, социология, медицина, политология, юриспруденция,

экономика, история и так далее.

Если человек не открывает законов природы, а приписывает их последней,

то таким образом он разворачивает себя как мир познаваемый самим собой. То

есть, любой опыт остаётся моим опытом, и это моё разрастание внутреннего

превращается в о-своение. В каждом предмете я вижу не сам предмет, а моё

представление о нём. Сам предмет остаётся непознаваем. А если поставить под

сомнение опыт восприятия, то суждение без опыта будет областью

воображаемого. К этой области воображаемого относится область истории.

Выносить суждения без личного опыта восприятия позволяет история, как

пространство раннее зафиксированного опыта. Опыт этот принадлежит не мне

лично, а человечеству в целом. История содержит суммированный опыт. История

является способом передачи опыта. Суждение, выносимое относительно опыта

исторического будет принадлежать области воображаемого.

Пространство истории – это то, что связывает «там и тогда» и «здесь и

сейчас». Прошлое проецируется на настоящее как передача опыта восприятия, а

настоящее воздействует на прошлое как суждение. То есть прошлое уже

состоялось, меняется настоящее через суждение об опыте прошлого. Прошлое

существует здесь и сейчас как представление и это представление

подвергается изменениям. Здесь не встаёт вопрос о необратимости истории.

Фиксированный опыт исторического это удостоверенное кем-то его наличие. Он

переходит в настоящее как «фиксированный», «фикция». И суждение в настоящем

можно выносить здесь и сейчас по этим «фикциям». Кроме того, пространство

истории – это пространство событий. Это уже пространство суждений, история

суждений прошлого, которая связна с суждениями настоящего. Выносить

суждения относительно суждений, которые предшествовали данному моменту. Вот

это работа воображения в пространстве истории.

Пространство истории представляется нами по образу естественнонаучной

картины мира. Субъект репрезентирует историю. Это подвижная область

событий. Она постоянно пополняется новыми суждениями относительно опыта

настоящего и относительно опыта и суждений прошлого. Эти события

перемещаются, попадают в новые связи с другими событиями, их количество

растёт, эта структура постоянно изменяется.

Суждения, выносимые в области естественнонаучного знания можно

подвергнуть проверке. Можно ещё раз поставить эксперимент. В который раз

камень полетит сверху вниз и подтвердиться закон всемирного тяготения и ещё

раз будет пересчитано ускорение свободного падения. Возможно ли такое в

области истории общества стоит ли проводить такие эксперименты. Наверное,

нет.

Власть воздействует на человека, удостоверяя события в пространстве

истории. Таким образом, происходит захват человека. Захват через

причастность к общему историческому, в котором власть структурирует

события, и таким образом воздействует на формирование гражданского

общества.

Необходима критика источников. Ограничение доступа к историческим

источникам проявляется в создании государственных архивов.

Власть удостоверяет личность через документ, «удостоверение».

Происходит определение человека властью и захват тела. Так же власть

«удостоверяет» события государственного значения.

Саморефлексия приводит к возникновению «двойника» - объекта, который

изучается разными науками. Но целостного образа всё равно не возникает.

Человек «распадается» на части.

История одного человека не нуждается в удостоверении для него самого.

Он становиться центром, который собирает события вокруг себя. Он является

обоснованием событий в своей личной истории.

Пространство истории общества (государства) захватывается и

конституируется властью, поскольку власть заинтересована в своем

присутствии в этой области и воздействует на человека через его

причастность к истории. Отсюда первая проблема:

1. Проблема воздействия власти на пространство истории и на

идентификацию человека в этом пространстве. Власть

идентифицирует человека. Она навязывает ему определение.

2. Из первого следует вторая проблема. Проблема недоверия

«официальной» истории.

3. Масса без истории. Масса не поддаётся исследованию. Общество

потребления опирается на повседневность. И здесь вопрос об

идентификации остаётся открытым. Масса – это неопределённость.

4. Во всём окружающем человек встречает только себя. Возможно ли

здесь идентификация через двойника-объекта.

«Составляя образ, человек борется за то своё положение, где бы он мог,

будучи сущим, задавать свою меру и предначертывать направление всему

сущему».[32]

«...чем полнее во всём своём объёме и во всех своих частях обретается

мир в распоряжении человека как мир, завоёванный человеком, чем боле

объективным выходит на свет объект, тем более субъективным оказывается

subiectum и тем настоятельнее поднимает он голову, с тем большей

безудержностью преобразуется наблюдение мира и учение о мире в учение о

человеке, в антропологию».[33]

«Истолковав человека как subiectum, Декарт создал метафизическую

предпосылку для будущей антропологии любого вида и направления».[34]

«И только одного не может антропология. Она не может преодолеть

Декарта или хотя бы взбунтоваться против него; ибо как следствие может

восстать против своей причины, против основы на которой оно стоит?».[35]

Возможна ли идентификация человека в пространстве истории, если она

представлена самим человеком как новоевропейский проект знания. Если и

возможна, то мы сталкиваемся с вышеперечисленными проблемами. И это только

часть проблем. Поскольку эта работа, конечно, не может претендовать на

целостное представление заявленной темы.

-----------------------

[1] Хайдеггер, Мартин. Работы и размышления разных лет. М.: «Гнозис», 1993.

с. 149

[2] Кант Иммануил. Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей

возникнуть в смысле науки. §36 / Пер. В. С. Соловьёва. М., 1905. с. 99.

[3] Хайдеггер, Мартин. Работы и размышления разных лет М.: «Гнозис», 1993.

с. 145

[4] Хайдеггер, Мартин. Работы и размышления разных лет М.: «Гнозис»,

1993.с. 146

[5] Хайдеггер, Мартин. Работы и размышления разных лет. М.: «Гнозис», 1993

с. 141-142

[6] Хайдеггер, Мартин. Время и бытие. М.: 1993г. с. 55

[7]Бодрийяр, Жан «Система вещей». М.: 1995г. с. 49

[8] Фуко, Мишель. Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы. СПб, 1999, с.

201

[9] Фуко, Мишель. Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы. СПб, 1999, с.

201-202

[10] Фуко, Мишель. Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы. СПб, 1999, с.

294

[11] Фуко, Мишель. Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы. СПб, 1999, с.

295

[12] Фуко, Мишель. Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы». СПб, 1999 с.

304

[13] Фуко, Мишель. Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы». СПб, 1999

с.305

[14] Маркс, Карл. Капитал кн.I, отд. 4, гл. XIII. Цит. по Фуко Мишель

Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы. СПб, 1999, стр. 239

[15] Фуко, Мишель. Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы. СПб, 1999 с.

234-235

[16] Фуко, Мишель. Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы. СПб, 1999 с.

269-270

[17] Фуко, Мишель. Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы. СПб, 1999 с.

282-283

[18] Фуко, Мишель. Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы». СПб, 1999 с.

322-323

[19] Фуко, Мишель. Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы». СПб, 1999 с

232

[20] Ницше, Фридрих «О пользе и вреде истории для жизни». Соч. в 2-х т. М.,

1990.

[21] Бодрийяр, Жан. Забыть Фуко. СПб., 2000. с. 62

[22]Бодрийяр, Жан. В тени молчаливого большинства, или конец социального.

Екатеринбург: 2000г. с. 37-38.

[23] Бодрийяр, Жан. В тени молчаливого большинства, или конец социального.

Екатеринбург: 2000г. с. 53-54.

[24] Бодрийяр, Жан «Система вещей». М.: 1995г. с. 159

[25] Бодрийяр, Жан. В тени молчаливого большинства, или конец социального.

Екатеринбург: 2000г. с. 47-48.

[26] Бодрийяр, Жан. В тени молчаливого большинства, или конец социального.

Екатеринбург: 2000г. с.29.

[27] Бодрийяр, Жан. В тени молчаливого большинства, или конец социального.

Екатеринбург: 2000г. с.29.

[28] «Живу, следовательно мыслю» - лат.

[29] Бодрийяр, Жан. В тени молчаливого большинства, или конец социального.

Екатеринбург: 2000г. с.49.

[30] Бодрийяр, Жан. Забыть Фуко. СПб., 2000. с. 68.

[31]Бодрийяр, Жан. В тени молчаливого большинства, или конец социального.

Екатеринбург: 2000г. с. 65-66

[32]Хайдеггер, Мартин. «Работы и размышления разных лет» М.: «Гнозис»,

1993. с. 151

[33]Хайдеггер, Мартин. «Работы и размышления разных лет» М.: «Гнозис»,

1993. с. 150

[34] Хайдеггер, Мартин. «Работы и размышления разных лет» М.: «Гнозис»,

1993. с. 156

[35] Хайдеггер, Мартин. «Работы и размышления разных лет» М.: «Гнозис»,

1993. с. 157

Страницы: 1, 2