Социальная структура общества: эволюция теорий социального неравенства

правило, обобщаются положения из целого ряда работ: фрагмента об отчуждении

труда из Экономическо-философских рукописей, «Немецкой идеологии», первой

главы «Манифеста Коммунистического партии», незавершенной главы «Классы» из

третьего тома «Капитала», «18 брюмера Луи Бонапарта» и др.

1. Общий подход к теории классов служит ярким образцом экономического

детерминизма, за которым скрывается технологический детерминизм. Базис

общества образуют производственные отношения, которые определяются, в

конечном счете, уровнем и характером развития производительных сил,

особенно средств труда.

2. Ядро производственных отношений образуют отношения собственности на

средства производства. Они-то и служат основным критерием выделения

классов. Прочие критерии служат для выделения групп и страт внутри

существующих классов.

3. Классы есть нечто большее, нежели номинальные статистические группы.

Класс –это отношение. Поскольку собственность распределена крайне

неравномерно, и весомая часть производителей отчуждена как от нее, так и

от получаемого продукта, классовые отношения суть отношения эксплуатации.

4. В каждом обществе существуют «основные» и «неосновные» классы. Борьба

основных классов – главный мотор общественного развития и прогресса. Все

прочие группы находятся в орбите этого классового противостояния.

5. В капиталистическом обществе основными классами являются буржуазия и

пролетариат. Воспроизводство капитала сопровождается дифференциацией

собственности и доходов, возрастающей поляризацией общества в целом.

6. Структурное положение класса определяет его объективные интересы.

Осознание этих интересов пролетариатом как наиболее продвинутым из

эксплуатируемых классов превращает его из «класса в себе» в «класс для

себя». Процесс этого превращения хотя и противоречив, но в принципе

неизбежен.

7. Осознание интересов приводит к мобилизации пролетариата и руководимых им

нижних слоев в коллективном действии, направленном на революционное

преобразование общественного базиса.

С течением времени ортодоксальный марксизм с его теорией классов был

подвергнут жесткой и многосторонней критике, заключающей, по крайней мере,

следующие пункты:

1. Экономический, а тем более технологический, детерминизм – лишь один из

возможных подходов к общественному развитию, причем, подход наиболее

примитивный, грубый.

2. В результате корпоративизации экономики, «революции управляющих» и

элементов «Невредного капитализма» произошла своеобразная «диффузия

собственности». И собственность в результате утратила свою роль основы

противостояния классов.

3. Удар, нанесенный маржиналистами трудовой теории стоимости, поставил под

сомнение основательность теории прибавочной стоимости, а, следовательно,

и тезис об эксплуатации неимущих классов.

4. Анализ эмпирических данных не подтвердил предположения о возрастающей

поляризации ведущих западных обществ. Напротив, зафиксирован подъем

средних слоев (и это было, пожалуй, наиболее серьезным теоретическим

поражением марксизма).

5. Ревизована крайне упрощенная схема чуть ли не причинно-следственной

связи между положением классов, их групповым сознанием и совершаемым

коллективным действием.

6. Обращено внимание на снижающуюся организованность и революционность

рабочего класса, и поставлен вопрос о свершившемся историческом

уничтожении пролетариата.

7. Явные затруднения возникли у марксистов с объяснением социальной

структуры общества советского типа, применительно к которому отрицалось

существование как принципиальных различий в отношениях собственности

между классами, так и серьезных социальных конфликтов.

Эта критика, низводящая «класс» в ранг только одной из целого ряда

объясняющих переменных, побудила новые поколения марксистов искать свои

ответные ходы.

Морис Цейтлин: Собственность и контроль

С начала двадцатого века в западной экономике произошли изменения столь

значительные, что игнорировать их уже не было никакой возможности.

Изменились и структура собственности, и организация труда, также как состав

и настроения рабочего класса.

Это касается, не в последнюю очередь, пресловутой «менеджерской

революции», которая перекроила ряды «капитанов бизнеса» и поставила вопрос,

а сохранилась ли вообще капиталистическая система. Марксистами она,

естественно, воспринималась не слишком благосклонно. Типичным отношением

можно считать позицию М.Цейтлина, который предпринимает тщательный анализ

институциональных связей внутри и между корпорациями, отношений корпораций

с банками и т.п., чтобы показать, что отделение собственности от управления

в крупных корпорациях не размывает эффективного контроля класса

капиталистических собственников. Происходит скорее перераспределение ряда

менеджерских функций.

«Мне кажется, – заключает М.Цейтлин, – что «отделение собственности от

управления» является одним из тех широко принимаемых псевдофактов, под

бременем которых время от времени оказываются все научные дисциплины»

Другие неомарксисты относятся к этому еще более скептично, считая,

например, что снижение роли капиталистической собственности касается в

основном её юридического аспекта. С точки же зрения экономического

содержания собственности, определяемого реальным контролем над

производственными факторами, система сохраняет свои капиталистический

характер (Г.Карчеди).

С этих же позиций в основном критиковались и другие положения, вроде

концепции «народного капитализма». Говорилось, что «однофунтовая» акция

владеющего ею рабочею никаким собственником, увы, не делает.

Но в целом отметим, что центр тяжести явно смещается с вопросов типа «Кто

имеет?» на вопросы «Кто контролирует?». И. закономерно, все большее

внимание направляется на содержание и организацию трудового процесса.

Харри Браверман: «Деградация труда»

Попытку продолжить ортодоксальную «производственную» линию предпринимает

Х.Браверман в своей нашумевшей в середине 1970-х годов работе «Труд и

монополистический капитал». Однако Браверман смещает акцент в область

разделения труда, содержания трудовых функций и контроля над трудовым

процессом.

В современной иерархической производственной организации продолжается

обособление трудового процесса от реальных трудовых навыков, а выработки

решений – от исполнительских действий, монополия на знания используется для

возрастающего контроля над каждым участком трудового процесса. И все это

оказывается не более чем техническими условиями обеспечения прибыльности

капитала. Современные технологии, по мнению Х.Бравермана. не столько

обогащают труд, сколько способствуют поляризации квалификационных групп.

Причем, большинство «синих» и «белых» воротничков подвергаются

деквалификации (знаменитый «deskilling thesis») и все более подпадают под

власть монополистического капитала. (Особенно это касается возрастающей

армии клерков). Классовое структурирование, таким образом, является здесь

«первой производной» индустриального и постиндустриального разделения

труда.

Кому-то, возможно, выводы Х.Бравермана покажутся слишком прямолинейными.

Но сколько критических работ они стимулировали!

Серж Малле: «Новый рабочий класс»

Также, не обращая пристального внимания на проблемы собственности, один

из французских последователей Г.Маркузе С.Малле исследует основные этапы в

системе организации труда и приходит к выводу, что при смене этих этапов

структура рабочего класса претерпевает соответствующие изменения. С.Малле –

явный противник «ненаучных», по его мнению, концепций «среднего класса» –

провозглашает возникновение в послевоенный период так называемого «нового

рабочего класса», включающего мастеров, технический и лаборантский

персонал, а также наиболее квалифицированных рабочих, в первую очередь,

новейших автоматизированных отраслей".

Этот «новый рабочий класс» отличается от «подкупленной» из неоплаченного

труда своих собратьев «рабочей аристократии» терминах Ф.Энгельса или

В.Ленина. Он не только обладает наибольшей производительностью по сравнению

с менее продвинутыми пролетарскими слоями в традиционных производственных

отраслях, но и превращается в основную «революционную силу», обладающую

наибольшими потенциями к реформированию существующих базисных отношений.

Этот поворот от опоры на полулюмпенские массовые слои к наиболее

квалифицированной части рабочего класса – ревизия довольно существенная.

Хотя надежды на какую-то особую революционность этого «нового рабочего

класса» вызывают у специалистов больше сочувствия, нежели понимания.

Андре Горц: «Прощай, рабочий класс»

Более пессимистичен в своих оценках соотечественник Малле А.Горц. Он

ставит крест на «исторической миссии пролетариата» и вообще «прощается с

рабочим классом», который по его убеждению, превращается в «не-класс не-

рабочих».

«Капиталистическое развитие породило рабочий класс, в принципе не

способный к овладению средствами производства и с непосредственными

интересами, которые не созвучны социалистической рациональности»

Отчасти это произошло в результате деквалификации рабочего класса под

действием современных технологий и вытеснения квалифицированных рабочих

машинами. Но в значительной мере связано также и с дисперсией самой власти.

Ныне она не принадлежит уже никому, но является эффектом действия всей

организационно-производственной системы.

Задача, таким образом, – не завоевание власти, но освобождение в труде, а

еще более, от труда. В этой позиции и утверждениях типа «Труд сейчас

существует вне рабочих» особо очевидна связь с теорией отчуждения труда

молодого Маркса, хотя термин «отчуждение» вроде и не упоминается. Но менее

понятно, как это освобождение может произойти практически.

В одной из более поздних работ Горца содержится важное уточнение о

природе нового антикапиталистического сопротивления, которое не связывается

более с процессом труда. «Субъект социалистического переустройства

общества, следовательно, более не порождается капиталистическими

производственными отношениями в виде классового сознания рабочего как

такового. Оно возникает в рабочем, например, как в обитателе определенного

района, в котором он, подобно большинству проживающих рядом собратьев,

вследствие капиталистического развития, лишен многих социальных и природных

условий»

Перед нами, таким образом, попытка (в данном случае, возможно, не

доведенная до своего логического конца) оторвать все же взгляд от труда и

производства в целом и искать решения проблем в более широких

социокультурных областях. Борьба с экономическим детерминизмом

разворачивается не на шутку.

Никос Пуланцас и др.: Марксистский структурализм

Марксизм произвел на свет и свои версии структурного функционализма,

разработанного, прежде всего, Л.Альтюссером в стремлении возродить Учение,

очистив его, во-первых, от всякого гегельянства, а во-вторых, выступив

против ортодоксального экономизма. Если основоположник указывал на два

«мотора» общественного развития (движение производительных сил и борьба

классов), то теперь в качестве такового, безусловно, выбирается именно

классовая борьба.

В собственно же классовой теории наиболее заметной фигурой данного

направления стал Н.Пуланцас. В работах Н.Пуланцаса общественный процесс

предстает, в первую очередь, как воспроизводство определенной структуры

социальных мест, которым соответствуют функциональные социальные практики.

Воспроизводится структурная «решетка», ячейки которой могут заниматься

разными социальными агентами. Принципиально важно, что структурные рамки не

ограничиваются одними только экономическими отношениями, но включают также

отношения политического и идеологического господства и подчинения.

Впрочем, несмотря на стремление преодолеть прямолинейный экономизм путем

трехуровневого подхода и попытки пересмотра ряда положений, связанных с

теориями государства и классовой борьбы, эта версия все же недалеко отстоит

от ортодоксального марксизма и скорее была предназначена для того, чтобы

влить «новое вино в старые мехи».

Потому в конце 70-х позиции марксистского структурализма подвергаются

радикализации. П.Хирст, например, счел, что Н.Пуланцас, «не отрицая

экономизм, лишь несколько его усложнил». Основной тезис П.Хирста, также как

и его соратника Б.Хиндесса, заключен в принципиальной невозможности

редуцировать многообразие социально-политической реальности к классовым

отношениям. Политика и идеология представляются им вполне самостоятельными

аренами социального действия и классовой борьбы.

На политико-идеологическом «классообразовании» и существовании

«политических классов» акцентирует внимание и А.Пржеворски, также упирающий

на ключевую роль классовой борьбы. Классы; по его убеждению, образуются

никак не до, а лишь в процессе самой этой борьбы как результат

коллективного организованного действия, прежде всего действия политических

партий.

Здесь мы приходим уже чуть ли не к «политическому детерминизму». Хотя

Пржеворски вроде бы никогда не был альтюссерианцем, а принадлежит, согласно

условной классификации, течению «аналитического марксизма», о котором речь

пойдет немного позже.

Эдвард Томпсон: Исторический марксизм

Еще в середине 1960-х годов против экономического детерминизма выступает

представитель «исторического марксизма» Э.П.Томпсон. Он делает упор на

отношения, возникающие в процессе классовой борьбы. При этом, однако,

призывает не преувеличивать роль революционных катаклизмов.

Томпсон выводит классы из общих интересов людей, базирующихся на их

совместном опыте. Доказательства же строятся на историческом анализе

периода становления «классического» капитализма (он, таким образом,

вторгается в «святая святых» марксизма).

Томпсон указывает на историческую неоднородность как господствующих, так

и угнетаемых классов, неоднозначность и разнонаправленность их коллективных

действий, на сохраняющиеся элементы сильного традиционного (в том числе,

«морального») сознания. Он пытается столкнуть марксистский анализ со

статичных объективистских позиций.

Вступая в полемику с более левыми собратьями по перу, вроде П.Андерсона,

одного из лидеров «New Left Review», и апеллируя к множеству исторических

наблюдений, Томпсон настаивает на следующем:

«Класс – это культурное и социальное образование (часто находящее свое

институциональное выражение), которое не может быть определено абстрактно

или обособленно, но только в отношении с другими классами; и это

определение всенепременно опосредуется временным контекстом, в котором

происходят действие и ответные реакции, изменения и конфликты. Говоря о

классе, мы имеем в виду не слишком строго определенную группу людей,

разделяющих общие интересы, социальный опыт, традиции и системы ценностей,

людей, предрасположенных вести себя как класс, определять себя в своих

действиях и в своем сознании как класс по отношению к другим группам людей.

Сам по себе класс – это не вещь, но событие».

Гучиельмо Карчеди: Борьба за диалектику

Против статического понимания классовых структур выступает и Г.Карчеди.

«Структурализм, – по его мнению, – просто не видит, что люди и структуры

соотносятся несколько иначе, нежели голуби и голубиные гнезда. Это

отношения, в которых люди персонифицируют структуру с её внутренними

противоречиями и, таким образом, сами могут становиться агентами изменений.

Вот почему позиции следует видеть как процессы и, следовательно, как

элементы некоего целого, как выражение определенных отношений, но

одновременно как выражение присущей этим отношениям внутренней динамики».

Г.Карчеди настаивает на диалектическом подходе к анализу структурных

проблем (а в приведенном высказывании нельзя не заметить типичных приемов

диалектического рассуждения). Он также критикует присущий многим марксистам

детерминизм в моделировании связи структуры и сознания, считая, что

идеологическая форма интересов весьма изменчива и уж, по крайней мере, не

предопределена структурной рамкой.

Джон Ремер и др.: Аналитический марксизм

Характерная особенность аналитического марксизма – более позднего

течения, выплеснувшегося на дискуссионную арену в 1980-х годах, –

проявилась в готовности его приверженцев, отказавшись от цитирования

сакральных «классических» текстов, вновь и вновь перекапывать слой

методологических предпосылок, причем, делая этот процесс достоянием

общественности.

Одним из отцов-основателей этого теоретического направления стал Джон

Ремер. В методологическом плане Ремер призывает к излечению от

телеологической болезни марксизма и вообще освобождению от всякой

диалектики – этой, по его выражению, «йоги марксизма» как метода «ленивых

телеологических рассуждений». Аналитический марксизм, помимо прочего,

пытается примирить марксистские доводы с предпосылками неоклассической

теории, создать «марксизм рационального выбора» (за что впоследствии

заслужил упреки в «неорикардианстве»).

«Аналитики», в первую очередь, в лице Ремера, всерьез взялись за

творческую переработку понятия эксплуатации. (От понятия этого многим

марксистам, действительно, отказаться трудно. Некоторая расплывчатость

компенсируется в нем богатством этических коннотаций со всеми намеками на

несправедливость и угнетение).

Ремер предлагает свою общую теорию эксплуатации. Он оставляет в покое

теорию стоимости и прибавочной стоимости и, почерпнув ряд понятий из

арсенала теории игр, вводит в оборот «правила изъятия». «Сухой остаток» его

рассуждений таков: «Если члены группы (коалиции) могут выиграть от

«выхода», то они являются эксплуатируемыми». Наличие эксплуатации как

основы классовых отношений, таким образом, определяется самой возможностью

лучшего удела.

Конечно, нельзя не заметить, что в предлагаемых «играх в покидание»

капитализма или социализма слишком много условности. Да и распределение

доходов, выбираемое в качестве опоры, дает критерий довольно-таки

поверхностный. В результате понимание эксплуатации растягивается до рамок

чуть ли не всякого потенциально устранимого неравенства, расширяя и

возможности конструирования новых классов. В частности, Ремер пополняет

арсенал понятиями «квалификационной» и «статусной» эксплуатации.

Пример творческой утилизации «правил изъятия» дает впоследствии и Ф.Ван

Парийс. Он выводит так называемую «трудовую» эксплуатацию, осуществляемую

работающими по отношению ко всем безработным, которые, безусловно, выиграли

бы при условии уравнительного распределения работы. Не исключается и

возможность формирования класса безработных как «класса-для-себя».

Свой вклад в «аналитический марксизм» внесли Г.Коэн, П.Бреннер и ряд

других исследователей. Но наиболее ярким его представителем, без сомнения,

стал, американец Э.Райт.

Эрик Олин Райт: К новым классовым схемам

Э.Райт берет на себя нелегкий труд вернуть «классу» значение центральной

объясняющей категории. Для этого он поворачивается к теоретическим истокам

и обозначает шесть основных ограничений (предпосылок), присущих всякой

марксистской концепции классовой структуры, а именно:

1. Классовая структура устанавливает пределы образованию классов,

классовому сознанию и классовой борьбе.

2. Классовая структура образует сущностные качественные линии социальной

демаркации внутри исторических траекторий социальных изменений.

3. Концепция класса есть концепция, трактующая отношения.

4. Определяющие классовый строй социальные отношения скорее внутренне

антагонистичны, нежели носят симметричный характер.

5. Объективной базой этих антагонистических интересов выступает

эксплуатация.

6. Фундаментальную основу эксплуатации следует искать в общественных

отношениях производства».

В противовес традиционному марксизму, обычно занимавшемуся построением

довольно абстрактных макроструктурных теорий, Райт объявляет своею задачей

создание концепции классовой структуры на микроуровне при достаточно

невысоком уровне абстракции (нечто вроде «теории среднего уровня»). Он

также пытается отстаивать позитивистские позиции в противовес более

типичным для марксизма взглядам на «практическую» природу знания,

заряженного духом борьбы и социальных преобразований.

С оружием позитивизма он бесстрашно ступает на самое скользкое для

марксистов место – объяснение и вписывание в теоретические конструкции

довольно-таки «неудобных» средних слоев. Для этого вырабатывается его

исходная концепция «противоречивых классовых расположений». Если

традиционный марксизм обычно придерживается принципа: «Одно место в

структуре – один класс», Райт помещает целый ряд «средних» групп сразу в

две-три позиции.

В качестве теоретической подкладки Райт поначалу использует теории

собственности и господства. Однако вскоре он видоизменяет свои позиции. При

попытках операционализации понятия «автономии» Райт приходит к выводу, что

оно слишком уж (не по-марксистски) «градационно». Плюс к нежеланию

заразиться веберовским духом от теории господства, это послужило толчком

для перехода от концепции «противоречивых классовых расположений» к

концепции «многомерной эксплуатации».

Здесь Райт начинает модифицировать теорию Дж.Ремера и фиксирует три вида

эксплуатации – эксплуатацию, основанную, соответственно, на собственности

на средства производства, на организационной иерархии и на владении

квалификационными дипломами (первая, по его мнению, более характерна для

капитализма, вторая – для стэйтизма (госсоциализма), а третья – для

(реального) социализма). Последние два вида эксплуатации, возникающие из

монопольного обладания современными менеджерами и экспертами

организационными и квалификационными ресурсами, по мнению Райта,

овеществляются в части их оплаты труда, носящей, по его мнению, откровенно

рентный характер. (Перед нами, таким образом, творческая замена

старомарксистской теории «производительного и непроизводительного труда»).

Заметим, что в отличие от Ремера, отводящего по одной форме эксплуатации

на каждый способ производства, Райт предполагает при капитализме их

одновременное сосуществование. При этом, объясняя до- и

посткапиталистические системы, он вовсе игнорирует ремеровскую статусную

эксплуатацию.

Затем Райт исследует связь положений всех этих классов с уровнем их

доходов и структурой сознания, измеряемой через ряд полярных политических

установок. Причем, при всех различиях по странам и континентам, он эту

связь находит.

Марксисты (Г.Карчеди и др.) намекают Райту, что его попытка синтезировать

марксистскую теорию эксплуатации и господства с эмпирическим анализом

классовой структуры носит распределительный и внеисторический характер,

растёт из «чужого» тела неорикардианской теории факторов производства.

Наконец, все более явным становится заимствование Райтом в пылу

полемической борьбы веберовской проблематики и методологии. Это и переход

на уровень индивидуального сознания, и важность формальной квалификации для

процессов классообразования, и проскальзывающие высказывания о роли

карьерных траекторий как динамического аспекта классовых позиций. Множество

точек соприкосновения сыграло, очевидно, не последнюю роль в провоцировании

ожесточенной дискуссии Райта с неовеберианцами.

ПО СЛЕДАМ НЕОВЕБЕРИАНЦЕВ

Семидесятые годы нашего столетия оказались отмечены печатью «веберовского

ренессанса», давшего, помимо прочего, и множество трудов по социальной

стратификации и мобильности. Ренессанс был связан отчасти с переводом и

переизданием основных трудов М.Вебера, а отчасти – с разочарованием ученой

публики в марксизме. Для многих «открытие» его трудов стало своеобразным

лекарством, излечивающим от марксистской односторонности.

Сначала укажем те принципиальные подходы к анализу социальной структуры,

которые были продемонстрированы М.Вебером и его последователями.

Преемственность с марксизмом здесь имеется, но сдвиги очень и очень

значительны.

1. В основе любой стратификации (отнюдь не только в политической сфере)

лежит распределение власти и авторитета. В противовес марксистам,

властные отношения не увязываются жестко с отношениями собственности, а в

противовес функционалистам, несут в себе явные элементы конфликтных

начал.

2. Центр тяжести переносится со ставших структур на системы социального

действия, на становящуюся структуру. При этом внимание фокусируется на

типологических характеристиках индивидуального действия.

3. Утверждается плюралистический подход к анализу социальной структуры.

Понятиями «класс», «статус», и «партия» обозначаются три относительно

самостоятельные плоскости экономической, социокультурной и политической

стратификации.

4. Изменяется понимание «экономического класса». Отношение к собственности

становится частным критерием. Акцент же делается на рыночные позиции

групп. Класс объединяется типичными шансами на рынках товаров и рынке

труда.

5. Жизненные шансы социальных групп определяются не только их текущим

положением на разных рынках, но рассматриваются как продукт специфических

карьерных возможностей. Перспективы социальной мобильности становятся

внутренним моментом определения положения разных групп.

6. Наиболее интересным и сложным моментом становится анализ статусных

позиций, определяемых престижем образования и профессии, стилем жизни,

социокультурными ориентациями и нормами поведения, а также фиксация их

связи с рыночными позициями. Статусные группы являются реальными

общностями, осуществляющими коллективное действие, в противоположность

классам, представляющим лишь возможную основу совместного действия.

К преимуществам веберовского подхода можно отнести его разностороннюю

сбалансированность. Он позволяет включать конфликтные и функциональные

элементы; выявлять социальных актеров, не теряя при этом структурных рамок,

в которых они действуют; вносить в стратификационный анализ динамические

элементы. Развитие веберовских подходов пошло по нескольким направлениям.

Ральф Дарендорф: Власть, авторитет и конфликтные группы

В своей классовой концепции, подобно М.Веберу, Р.Дарендорф отталкивается

от марксистской почвы. Но сразу же делает крутой поворот. Если К.Маркс

выводил структуру экономической, а затем и политической, власти из

отношений собственности, то Дарендорф ставит во главу угла именно

распределение власти и авторитета.

Собственность низводится в ранг одной из форм реализации власти. Причем,

отмечается падающее значение этой формы в виду массовой корпоратизации

собственности и перехода контролирующих функций в руки менеджеров. А

авторитет менеджера современной корпорации уже имеет принципиально иной

источник – уровень образования, значение которого для распределения ролей

непрерывно повышается, и должностные позиции в бюрократической иерархии.

Наряду с «расползанием» собственности, Дарендорф также спокойно допускает

и происходящее уравнивание в сфере уровней и стилей жизни. Ибо все это не

затрагивает главного – на-равномерного распределения ресурсов власти и

авторитета, существующего в любом без исключения индустриальном обществе.

Дарендорф, таким образом, делает попытку освободить теорию классов от

бремени частной собственности. Классы становятся аналитической категорией,

отражающей распределение власти и авторитета между социальными группами.

Отношения групп неизбежно принимают дихотомический характер господства и

подчинения (в каждом отношении может быть только две противоположных

стороны). Поскольку власть и авторитет остаются неизбывно дефицитным

ресурсом, борьба за эти ресурсы принимает форму конфликта.

Классы в результате оказываются ничем иным, как конфликтными группами.

Этим они собственно и отличаются от страт как описательной категории,

обозначающей множественные ранговые позиции, занимаемые квази-группами на

иерархических шкалах. Вот как в итоге он определяет классы: «Класс

обозначает конфликтные группы, которые возникают в результате

дифференцированного распределения авторитета в императивно координированных

ассоциациях» (ИКА).

Конфликтные группы (классы) как субъекты ИКА возникают из осознания квази-

группами своих противоположных интересов. Конфликты, в свою очередь,

становятся толчком к социальному изменению (в этих пунктах Дарендорф явно

движется по марксистским рельсам). Однако понимание конфликта у него,

конечно, совсем не революционное. Не случайно подчеркивается роль именно

авторитета как формы легитимного господства. Дарендорф исходит из

возможности (и необходимости) медиации и институционализации конфликтов,

мирного перераспределения авторитета за столом переговоров.

Не слишком ли произвольно отнесены позиции Р.Дарендорфа к

неовеберианскому лагерю? Ведь пропагандируемое им понятие класса с

соответствующими веберовскими понятиями значительно расходится. Но

использование Дарендорфом веберовских понятий власти и авторитета как

универсального ключа к анализу социального действия групп в тех или иных

ситуациях, думается, позволяет это сделать. Впрочем, не без некоторой

условности, неизбежной при любой классификации теорий. В целом же вся

концепция Дарендорфа явно конструируется «в пику» функционалистам (в первую

очередь, Т.Парсонсу).

Франк Паркин: Исключение и узурпация

Р.Дарендорф не отвечает на вопрос, с какой целью ведется борьба за власть

и авторитет. На него отвечает Ф.Паркин, более явно прочерчивающий

веберовскую линию аргументации. С соответствии с его позицией, классы

формируются в процессе коллективного действия, нацеленного на монополизацию

ключевых ресурсов, определяющих их возможности и виды на социальное

продвижение. К этим ресурсам относятся не только собственность

иобразовательно-квалификационныс дипломы, но также расовые, языковые,

религиозные атрибуты – словом, все то, что может быть использовано для

улучшения жизненных шансов данной группы.

«Способ коллективного действия, – подчеркивает Ф.Паркин, – сам по себе

является определяющей чертою класса».

Это коллективное действие принимает форму социального «ограждения»

(closure) против других претендентов на ресурсы и вознаграждения.

Ограждение выступает в двух основных формах:

– «исключения» (exclusion), под которым понимается «попытка одной группы

сохранить и защитить свою привилегированную позицию за счет какой-то другой

группы через процесс её субординации»;

– «узурпации» (usurpation), подразумевающей, напротив, «использование

власти в отношении вышестоящих групп».

Причем, вторая форма (узурпация) обычно является реакцией на действия по

исключению, которое представляет собой господствующую форму социального

ограждения в любом стратифицированном обществе (в более ранних работах

Паркин называл вторую форму «солидаризмом».

В отличие от Парсонса или Дарендорфа, Паркин не намеревается

девальвировать значение отношений собственности, остающихся одной из

ключевых форм социального ограждения. Но не извлечение прибавочного

продукта ставится уже во главу угла, а утверждение и отстаивание социальных

прав, за которыми, в свою очередь, стоит система распределения власти и

авторитета.

Под таким углом зрения социальная структура оказывается куда менее

простой и однозначной. Ибо большинство классов осуществляет одновременно

разные противонаправленные действия. Так, одна и та же группа рабочих

(белые, протестанты, мужчины) могут выступать как «узурпаторы»

(«солидаристы») в отношении к своим нанимателям, но одновременно

монополизировать доступ к своим позициям на рынке труда, проводя политику

исключения в отношении черных и цветных рабочих, католиков, женщин.

Итак, заключение Паркина таково: «Не положение группы в разделении труда

и не производственный процесс определяют её классовую позицию, но присущий

ей способ первичного социального ограждения».

Важно отметить, что класс здесь начинает рассматриваться не как нечто,

жестко детерминированное структурой, но как процесс выработки и реализации

стратегий, при помощи которых социальные группы заявляют и отстаивают свои

права на ресурсы и вознаграждения.

У.Г.Рансимен: Многокритериалыюсть как теоретический принцип

Веберовский плюралистический подход к анализу социальной структуры

последовательно отстаивается У.Г.Рансименом, считающим, что класс, статус и

политическая власть являются основой для трёx отдельных общественных

иерархий. Конечно, в некоторых (чаще всего, доиндустриальных) обществах и в

некоторых случаях (как, например, в случае с иерархией социально-

профессиональных групп) классовое, статусное и властное членения могут

сходиться очень близко, чуть ли не совпадать. Но в принципе .они всегда

остаются относительно самостоятельными стратификационными системами, а

между их категориями нет даже особо тесной связи.

Помимо узкого «партийно-политического» понимания «власти» Рансимен

повсеместно использует это понятие в общесоциологическом значении – как

основу любого структурного процесса, образования и класса, и статуса, и

партии. Используя распределение власти как исходную основу для множества

стратификационных критериев, он предлагает сначала «идеальные типы

индустриального общества», построенные на базе различных стратификационных

систем («классовое», «элитное», кастовое», «плюралистическое»,

«социалистическое» и «революционное»), а из этих «кубиков» складывает

типологию «реальных обществ», включающую в себя:

. «неокапиталистический» тип (пример Великобритании)

. «социал-демократический» тип (пример Швеции)

. «государственный социализм» (пример Советского Союза)

. «революционный социализм» (Китай)

. и «этнократический» тип (Южно-Африканская республика).

Рансимен воюет с однокритериальным членением общества и собственно в

классовой теории, утверждая, что ни профессионально-должностное положение,

ни размеры дохода не могут служить достаточным основанием для выделения

классов, но только единство трех критериев наличия или отсутствия

экономической власти:

. возможностей контроля (распоряжения экономическими ресурсами);

. размеров собственности (юридического владения ресурсами);

. рыночных позиций (обладания необходимыми способностями или

квалификацией).

Сравнивая между собой трех профессиональных инженеров с одинаковыми

персональными данными – служащего крупной компании, владельца малого

бизнеса и независимого консультанта, – Рансимен утверждает (и в этом суть

его подхода), что, «несмотря на всю разницу между ними как в уровнях

дохода, так и в системе занятости, они находятся в одной классовой позиции.

А происходит это потому, что каждый из них представляет один из

функционально эквивалентных критериев экономической власти – контроль в

первом случае, собственность во втором случае и рыночные позиции – в

третьем».

Рансимен фиксирует на этой основе семь различных классов. Интересен сам

подход – выделение классов в зависимости от масштабов реализуемой

экономической власти, учитывающее позиции субъектов на рынке собственности,

рынке труда и во внутрифирменной организации.

Многокритериальный подход был реализован в целом ряде эмпирических

исследований, посвященных разным социальным группам. К «классическим»

образцам сегодня можно отнести исследование клерков Д.Локвудом, рабочих

«Кембриджской группой» (Дж.Голторп и др.), мелкой городской буржуазии

(Ф.Бичхофер и др.), сельских фермеров (Г.Ньюби и др.). И если марксисты,

чаще всего, игнорируют проблемы социальной мобильности (их интересует

скорее структура классовых позиций, нежели распределение индивидов по этим

позициям), то сторонники веберианской методологии уделяют куда большее

внимание именно траекториям социального движения (К.Прэнди, Р.Блэкберн,

А.Стюарт).

В конце 1980-х годов группа исследователей в лице Г.Маршалла, Д.Роуза и

др. решается выступить в качестве рефери в дискуссии между лидерами

классовой схематизации неомарксистом Э.Райтом и неовеберианцем

Дж.Голдторпом. «Правильный» (right) класс, конечно, не научное понятие, но

обыкновенный каламбур, возникший в связи с фамилией Райта. Чаша весов в то

же время, по мнению внимательных судей, склоняется в пользу Голдторпа.

Маршалл и его коллеги сами проводят обширные исследования, делая больший

упор на проблемы структуры классового создания. Итогом изысканий становится

вывод о том, что при всей амбивалентности классового сознания, «класс» все

же остается одной из важнейших объясняющих переменных.

Можно выделить три основных направления стратификационной теории, берущие

начало в классическом социологическом наследии и тянущиеся через столетие к

нашим дням – марксизм, веберианство и функционализм. Неовеберианцы в целом

противостоят сразу двум структуралистским подходам – марксистскому,

выстраивающему жесткие позиционные структуры, и функционалистскому,

акцентирующему проблемы нормативного регулирования. Вместе с марксистами

веберианцы оказываются в конфликте с функционализмом благодаря своему

конкретно-историческому подходу, вниманию к властным основам отношений,

выделению дискретных экономических классов. С функционалистами же против

марксистов их объединяет осознание принципиальной важности статусных

различий и социальной мобильности. В то же время марксисты и

функционалисты, в своем стремлении к монизму, предлагают более стройные

логически и более влиятельные в идеологическом отношении модели социального

порядка.

Каждое направление рисует свои стратификационные картины. У марксистов

традиционная схема выглядела так: отношение двух основных классов образует

основную ось. Прочие средние слои тяготеют к тому или другому полюсу.

Функционалистами конструируются более или менее длинные непрерывные шкалы

социально-профессиональных позиций, обладающих различным престижем. А у

веберианцев появляется множество относительно самостоятельных иерархий. И

каждая социальная группа занимает сложные, комбинированные классовые и

статусные позиции. Картина все более усложняется с появлением новых

стратификационных подходов.

НОВАЯ ТЕМАТИКА СТРАТИФИКАЦИОННЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ

Последние три десятилетия ознаменовались своеобразным всплеском

разработок. В эти годы оформился целый ряд направлений, которые не являются

прямым продолжением классических традиций, идут вразрез или отходят в

сторону, захватывая новые поля смыслового пространства. Хотя, возможно,

материал, с которым они работают, новым и не назовешь.

Гражданство и класс (Т.Маршалл и др.) В противовес марксистам, в глазах

которых государство благосостояния только воспроизводит, а то и усугубляет

классовые различия, в теории гражданства утверждается, что достигаемое в

результате универсализирующей демократической политики уравнивание

социальных статусов не только противостоит, но во многом способно

«погасить» огни классового неравенства или серьёзно «перекроить» ткань

классовых отношений.

Гражданство как полноправное членство в сообществе или государстве,

действительно, изначально противоречит основам классового расслоения. И

демократическая борьба низших классов за утверждение гражданских прав

всегда была отчасти и борьбой за своё уничтожение как класса.

Домашняя собственность и переструктурированис классов (Питер Саундерс и

др.)

С накоплением домашней собственности (собственности на предметы

потребления и, в первую очередь, на жилье) возрастает дифференцирующая роль

этой собственности. Это позволяет некоторым исследователям даже поставить

вопрос о так называемых «жилищных классах» или о «среднем собственническом

классе», имея в виду именно обладателей домашней собственности. (В

Великобритании с конца 1970-х годов вопрос приобрел дополнительную

актуальность в связи с политикой консерваторов по приватизации жилья).

Заслуживает внимания позиция П.Саундерса. который призывает не смешивать

потребительские и классовые различия (относя последние преимущественно к

сфере производства). При этом Саундерс считает, что значение различий в

обладании домашней (прежде всего, жилищной) собственностью способно

превзойти роль профессионально-трудовых различий. Жилищная собственность

становится объектом столкновений материальных интересов по поводу

использования земли, распределения дотаций и кредитов. Она также формирует

самостоятельную основу дифференциации жизненных возможностей групп –

например, через накопление богатства в условиях опережающего роста

стоимости жилья. Это и позволяет говорить о процессах «перестратификации».

Саундерс, таким образом, пытается противопоставиться марксистам, для

которых условия потребления принципиально вторичны по отношению к классовым

(производственным) условиям, и радикализовать позицию веберианцев, для

которых потребительские различия остаются преимущественно вопросом сферы

престижа и стиля жизни страт.

Новое звучание старых тем. Непропорционально высокая доля исследований по-

прежнему посвящена проблемам рабочего класса. В их числе возродились

этнографические исследования местных сообществ, концентрирующие внимание на

формировании разделяющих культурных границ.

Произошло своего рода новое «открытие» явления бедности. Наиболее

известная и фундаментальная работа в этом направлении принадлежит Питеру

Таунсенду. Он отходит от традиционных измерений дифференциации доходов и

накопленного имущества, раскрывая проблему бедности с точки зрения

обладания/необладания ресурсами, необходимыми для нормативного социального

воспроизводства.

Позиции самых нижних слоев подаются в обретших немалую популярность

концепциях «андекласса». Эту массовидную совокупность, устилающую

социальное «дно», отличает сложное сплетение структурных позиций и

субъективных ориентаций, связанных с проблемами застойной безработицы и

зависимости от выплачиваемого пособия, хронической материальной

необеспеченности и кристаллизующейся «культуpы бедности», жизни в

нуклеарных семьях и презрения к общественным нормам, моральной деградации и

преступности.

Наконец, особняком стоит еще один аспект анализа социальной структуры,

привлекший к себе особое внимание и связанный с территориальными

особенностями структурного формирования, происходящего в разных регионах

одной и той же страны. Этот аспект сопряжен с использованием методов,

остававшихся до последней поры в ведении географической науки.

Подытоживая короткий обзор новых сюжетов в стратификационной теории

1970–1980-х гг., нельзя не обратить внимания на то, что в упоминаемых

работах большей частью используются хорошо знакомые стратификационные

переменные, которые просто выводятся со вторых ролей на приоритетные

позиции. Одновременно делаются попытки отодвинуть в сторону экономический

класс и социально-профессиональную статусную группу. Переменные порою

заимствуются из смежных областей социальной дифференциации.

Указанные подходы пытаются, каждый по-своему, уловить качественные

сдвиги, уже произошедшие и происходящие ныне в социальной структуре

современного общества. Нет особой нужды доказывать, что буквально все

затронутые выше проблемы не являются чем-то потусторонним для сегодняшней

России.

Заметим, что перечисленные доселе подходы не посягают на принципиальные

основы стратификационного анализа. Иной поворот – в работах современных

пост-структуралистов.

КЛАССЫ В РАБОТАХ ПОСТ-СТРУКТУРАЛИСТОВ

Последние не укладываются сколь-либо явно ни в одно из классических

направлений. Французские социологи в лице М.Фуко (1926–1984), П.Бурдье

(1930 г. рождения), А.Турена (1925 г. рождения) пытаются найти свой путь,

лежащий в стороне как от позитивизма заокеанских функционалистов, так и от

идеологизаторства европейского ортодоксального марксизма.

Непременной ревизии подвергается экономический детерминизм с перенесение

акцентов в сферу знания и культуры. Преодолевается традиция прямолинейного

структурализма в пользу анализа социального действия и социальных

отношений. Одновременно объявляется непримиримая методологическая война

позитивистскому противопоставлению субъекта и объекта исследования.

Включенность, ангажированность исследователя рассматривается как

неотъемлемый момент производства знания.

Бросается вызов и традиционным классовым теориям. Что совершается,

однако, без разрыва с проблематикой классовой борьбы.

Классовая борьба без классов (Мишель Фуко) Фуко дает своеобразное

философско-историческое описание стратегий, реализующих интересы

европейской буржуазии в период с XVIII столетия. Эти стратегии связаны не с

прямым классовым угнетением и экономической эксплуатацией, но с выработкой

механизмов так называемого паноптизма или всеобщей поднадзорности и

дисциплинирования масс в практиках их повседневной жизни. «Необходимы

именно механизмы исключения как таковые; аппараты надзора, медикализация

сексуальных отношений, контроль за сумасшествием, преступностью – все те

микромеханизмы власти, которые возникают с определенного момента, чтобы

выразить интересы буржуазии». Школа и больница, фабрика и армейский барак –

все они становятся институтами мощного дисциплинирующего воздействия,

причем, отнюдь не только на «отклоняющиеся» группы.

Ключом к анализу всей социальной структуры для Фуко становится особое

(внеполитическое) понимание власти. В его построениях принципиально

отсутствуют централизованная власть и вообще всякое обладание властью.

Власть – это не атрибут государственного аппарата или какого-то отдельного

класса. Это отношения, причем, не эксплуатации и подавления, а

взаимоотношения индивидов в процессе производства знания и информации. Это

отношения борьбы за истину, а более точно, за режим производства дискурсов,

которые считаются истинными (научными) или ложными, за правила отделения

истинного от ложного. Власть, таким образом, не только утилизирует, но и

производит знание. «Мы подчинены производству истины посредством власти, –

пишет М.Фуко, – и мы не можем утверждать власть иначе, как через

производство истины».

Власть не присваивается, подобно товару, отдельными индивидами или

классами. И в то же время никто не отчужден от власти. Она циркулирует

через цепные и сетевые сплетения социальных связей. Фуко обращает наше

внимание на капиллярные, постоянно реконструирующиеся формы микровласти,

возникающие из локальных, специфических условий жизни. Он не отвергает

возможности функционирования власти и в пирамидальных формах, при

осуществлении властных воздействий сверху. Но любая властная стратегия, по

его убеждению, есть отношение взаимодействия, невозможное без автономного

движения снизу. Формой же её реализации становятся самые разные

пространства и тела (в том числе, физические тела людей, как в случае

социального контроля за внешностью)

Как при таком понимании выглядят социальные классы? По мнению Фуко, не

существует никакой предзаданной структурной решетки, как нет каких-то

глобальных стратегий классового господства, навязываемых прочим

(угнетённым) классам. Классы оформляются как результат локальных программ и

стратегий, реализуемых в сетях повседневных взаимодействий.

«Господствующий класс – не просто абстракция, но и не предзаданная

общность. Чтобы стать господствующим классом, чтобы это господство

воспроизводилось, класс должен выступить результатом набора заранее

продуманных тактик, осуществляемых в русле больших стратегий по утверждению

этого господства. Однако, между стратегией, которая фиксирует,

воспроизводит, мультиплицирует и акцентирует существующие силовые

отношения, и классом, обнаруживающим себя в правящей позиции, находятся

взаимные отношения производства».

Фуко охотно употребляет слова типа «война», «борьба», «поле битвы». Но

классовая борьба обретает у него особое содержание. Она, собственно,

ведется вне классов, не как большая битва, но как множество мелких схваток,

порожденных местными условиями труда и жизни. По существу это борьба всех

против всех. По его словам: «Нет непосредственно данных субъектов борьбы (с

одной стороны – пролетариат, с другой – буржуазия). Кто против кого

борется? Мы все боремся друг с другом». Причем появление гоббсовского

Левиафана – этого примирителя-узурпатора – не предполагается.

Чем определяется положение интеллектуала в этой борьбе? Его классовым

положением, но также специфическими условиями труда и жизни и

наличествующим в данном сообществе режимом производства знания. Основная же

роль интеллектуала – в постоянном изучении поля сражения в доступном ему

секторе этого поля.

Класс и хабитус (Пьер Бурдье) П.Бурдье, один из учеников М.Фуко, также

порывает с экономизмом. Он определяет класс как совокупность агентов со

сходной позицией в социальном пространстве. Само же социальное пространство

образуется, по его мнению, целым рядом силовых полей – политическим,

экономическим, социальным, культурным и символическим. Замечается, что

экономическое поле всегда стремится навязать свою структуру другим полям.

Но последние все же сохраняют свою относительную автономию.

В противовес марксистам, Бурдье не считает возникающие в социальном

пространстве группы «реальными классами». По его словам, это лишь

«возможные классы». Вероятность же мобилизации класса, превращения его в

«класс-для-себя» зависит от дистанции между агентами в социальном

пространстве и способов восприятия этого пространства. Последние, в свою

очередь, являются продуктом социальных институтов и предшествующей

символической борьбы.

Борьба за формирование здравого смысла ведется непрерывно. Успех в этой

борьбе дает, по выражению Бурдье, чудовищную, почти магическую власть

именовать и стратифицировать группы. Восприятие, таким образом, есть не

простое отражение объективных условий, но конструктивный акт по выработке

чувства социальных границ.

Любое социальное деление, таким образом, есть продукт длительной работы

по коллективной идентификации. И ученый, желающий объективировать оценки,

даваемые самоклассифицирующимися агентами, должен каждый раз

реконструировать работу истории, в ходе которой складывается данное

деление.

Власть группы, особенно в политическом поле, часто учреждается через

процесс делегирования её официальным представителям. В результате группа

начинает определяться через того, кто говорит от её имени. Так происходит

объективное объединение класса как «воли и представления», или «класса на

бумаге» – как возможной группы, которая часто выдается марксистскими

теоретиками за реально мобилизованную группу.

Пожалуй, наиболее интересным элементом позиции Бурдье является вводимое

им понятие хабитуса – системы присущих индивиду диспозиций мышления и

действия, результирующей его знаний и опыта. Хабитус как матрица восприятий

и классифицирующих практик выдвигается как важнейший опосредующий элемент в

формировании любой коллективной идентификации. Хабитус – это

«инкорпорированный класс». Но он не простой результат структурации

классовых условий, а также и активное структурирующее начало.

Хабитус оказывает воздействие на политические мнения и поведение данных

классов, а также на образующиеся в рамках этих классов стили жизни и

способы потребления. По мнению Бурдье, деятельностным практикам, из которых

складывается стиль жизни, предшествует совокупность вкусов – схем приятия и

восприятия. А вкусы, в свою очередь, базируются на хабитусе, на который

влияют прежде всего такие факторы как социальное происхождение и

образование. Одна из характерных логических цепей представлена Бурдье в

следующем виде:

объективные условия существования ( хабитус ( вкусы ( практики ( стиль

жизни

Вдоль подобных цепей оформляются различия между классами – в восприятии

литературы и искусства (особенно, музыкального), потребительских привычках,

спортивных занятиях. Так, что касается искусства, люди из рабочего класса

более склонны к этическому восприятию образов, склонны приписывать

искусству выполнение социальных функций. Их вкусы формируются в большей

мере потребностями в соучастии. В то время как для интеллектуалов более

характерно эстетическое восприятие чистых форм искусства. Последнее для

них, напротив, становится формой отрицания социального мира. Бурдье

пытается сравнивать классовые позиции и стили жизни и придавать им

пространственное изображение.

Итак, класс и хабитус в понимании Бурдье превращаются в ключевые понятия

социальной структуры. Причем, между классовой позицией, вписанной в

структуру должностей, и наклонностями, вписанными в хабитус, могут

возникать несоответствия и острые противоречия, в которых проявляются зоны

неустойчивости социальной структуры. Изобилуют такими примерами

революционные и постреволюционные ситуации.

В поисках социальных акторов (Ален Турен) Подобно своим коллегам, А.Турен

исходит из того, что в новом обществе (он его называет «программируемым»)

«экономические решения и экономическая борьба более не обладают ни

автономией, ни центральным местом, как это было в предшествующем обществе».

Конфликтность по-прежнему лежит в основе всех социальных отношений,

каковые суть отношения власти. Но власть определяется не как обладание, а

как господство, способность контролировать «области неопределенности». С

дисперсией власти конфликты становятся более многомерными. Трудящиеся

участвуют в них уже не только как работники, но как потребители, жители

определенных районов и территорий.

Вместе с конфликтностью сохраняется и классовый характер общества.

Однако, Турен достаточно жестко отделяет классовый анализ от проблематики

социальной структуры.

«Мы наблюдаем исчезновение классов как социальных «существ», как реальных

социальных и культурных слоев, – заявляет Турен, – и соответственно,

возрастает значение классовых отношений как аналитического принципа,

приемлемого для раскрытия социальных конфликтов... Говорить о социальных

классах – значит, скорее указывать на классовые проблемы, нежели определять

какие-то группы».

Основные формы господства в пост-индустриальном (программируемом)

обществе базируются в первую очередь на знаниях и образовании. А

технократия превращается в новый господствующий класс.

«Новый господствующий класс, – подчеркивает Турен, – определяется

наличием знания и определенного уровня образования». Другое определение:

«Правящий класс – есть группа осуществляющих свое господство инноваторов.

Доминируемые же классы более не эксплуатируются, но интегрируются в общую

систему и подвергаются манипулированию. И потому ключевым вопросом для них

является борьба за свое самоопределение. В авангарде этой борьбы за

самодетерминацию оказываются сегодня не профсоюзы и вообще не традиционные

слои рабочего класса, но образованные специалисты, техники, студенты. А

центром социокультурного сопротивления становятся университеты.

«Университет, – по мнению Турена, –сегодня становится привилегированным

центром оппозиции технократии и всем связанным с нею силам».

Когда же возникают классы, которые при этом не являются элементами

социальной структуры? Только когда индивиды превращаются в социальных

акторов, т.е. самоопределяются на основе присущих им культурных ориентаций

в процессе собственной деятельности. По мнению Турена, «невозможно отделить

класс, классовое сознание и социальное движение, т.е. классовое действие».

При таком подходе все общество представляется как «иерархизированная

совокупность систем действия». Под действием же понимается следующее:

«Действие есть поведение актора, управляемое культурными ориентациями и

утверждаемое внутри социальных отношений, посредством которого ведётся

борьба за контроль над историчностью (культурными моделями и ориентациями)

в данном идентифицируемом историческом контексте»; «Социальное движение

есть коллективное организованное действие».

Социальные движения, по Турену, не аномалия и не приложение к структуре,

но сама ткань социальной жизни. «Социальные движения не являются какими-то

исключительными и драматическими событиями, они постоянно образуют

сердцевину общественной жизни».

Так совершается попытка поворота от чистого изучения классов к их

активному формированию.

При всей сложности взаимоотношений, эти три яркие и самобытные фигуры

многое объединяет. Их всех можно отнести к «пост-структуралистам» как по

нынешним позициям, так и по эволюции взглядов (пройдя через структурализм,

они обращают его в объект своей критики). А наблюдаемая взаимная

непримиримость позиций (речь идет в первую очередь о Бурдье и Турене) во

многом является результатом близости исходных методологических установок.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В современной ситуации практически невозможно представить

стратификационные исследования в виде стройного, хорошо структурированного

потока. Напротив, происходит его распадение на отдельные ручейки, мало

помалу удаляющиеся от истока и при этом постоянно пересекающие на своем

пути чужие русла, забирая воду из других направлений. На этот сложный

процесс фрагментации и реинтеграции следует обратить особое внимание при

анализе современных стратификационных подходов.

Многообразные связи между членами общества, социальными группами, а также

внутри них, возникающие в процессе жизнедеятельности, именуемые нами

общественными отношениями, претерпевают постоянные изменения. Сегодня

процесс их развития идёт по линии усложнения. Но не исключено, что завтра

он повернёт совсем в другое русло.

Несомненно одно: в учёном мире всегда найдётся его провозвестник, у

которого непременно найдутся сторонники и оппоненты. Социальные философы,

социологи, политологи и представители других общественных наук уже не

первый год и век идут по одной дороге с обществом, будучи его неотъемлемой

частью, при этом исследуя все дорожки и тропинки, ответвляющиеся от этого

сложного пути, то забегая вперёд, предвосхищая события, то возвращаясь

назад в поисках ранее оставленных без внимания деталей.

Этому, надо сказать, не маленькому обществу исследователей также

свойственны разделения, расслоения, непримиримая борьба теорий за

доминирующее положение в своей области. И сколько будет существовать

общество, столько будут вестись его всесторонние исследования, рождаться и

умирать новые теории его устройства. И уж тем более безграничными

представляются наши возможности изучать, описывать и сопоставлять

составляющие этого многовекового наследия.

Список литературы:

1) Барулин В.С. Социальная философия, М. 1999

2) Весоловский В. Классы, слои и власть, М. 1981

3) Ерёмин Ю.Е. Классы и демократия, М. 1974

4) Замогильный С.И. Эволюция теорий классов и современность, Саратов 1989

5) Мокляк Н.М. Социальные отношения: структура и формы проявления, Киев

1986

6) Радаев В.В., Шкаратан О.И., Социальная стратификация, М. 1996

7) Ранние формы социальной стратификации, М. 1993

8) Социальная структура и социальная стратификация, М. 1992

9) Философская энциклопедия, м. 1962.

Страницы: 1, 2