Абеляр Петр Этика или познай самого себя

есть для того, чтобы этот грех искупить, не нужно большого наказания. Нас

не карают такими, например, карами, как отлучение от Церкви или строгий

пост; раскаиваясь в таких оплошностях, мы в ежедневной исповеди молим о

прощении, вспоминая лишь легкие, а не тяжкие прегрешения. В самом деле,

здесь нам не стоит говорить: «Я согрешил неправедностью, убийством,

неверностью»,— тем, что называют смертными и тяжкими грехами. Их жертвами

мы становимся не по рассеянности, как в других случаях, но совершаем их

намеренно и обдуманно, становясь омерзительными для Бога,— как о том

говорит Псалмопевец: Они омерзительны 'сделались в намерениях своих (Пс.

XIII, 1) 31: их осознанный характер действительно делает их гнусными и

ненавистными. Некоторые из таких [тяжких грехов ], опознаваемых по клейму,

наносят своим воздействием вред человеку и потому называются преступными.

Среди них согласие на клятвопреступление, на убийство, неверность,— грехи,

более всего возмущающие Церковь. Если мы предаемся обжорству или из

тщеславия жаждем для себя большого почета, то, хотя мы и совершаем это

сознательно, такого рода грехи не относятся к преступным; многие даже

считают, что они скорее заслуживают похвалы, нежели хулы.

Легче ли воздерживаться от легких грехов, чем от тяжких?

32 Marcus Tullius Cicero. Retorica ad C. Herennium, IV, 4.

Кое-кто считает большим совершенством, а потому заслуживающим похвалы

стремление охранить себя скорее от простительных, нежели от преступных

грехов, так как последние кажутся более трудными и нуждаются в более

ревностном попечении. На это я отвечаю прежде всего словами Туллия

[Цицерона ]: трудно — не то же, что славно 32. К тому же перед Богом

гораздо более заслуженными были бы те, кто нес тяжкое бремя Закона, нежели

те, кто предан евангельской свободе, ибо страх влечет за собой кару, коей

чужда совершенная любовь, и действия под властью страха,— независимо от

того, кто действовал,— связаны с большими испытаниями и страданиями, чем

действия непосредственно по любви. Поэтому Господь призывает трудящихся и

обремененных принять тяготы не [Закона ], а приятные, легкие тяготы,

принять которые нужно, разумеется, оттого, что они переходят от рабства

Закона, которым были угнетены, к свободе Евангелия, и те, кто сначала был

движим страхом, усовершенствуются благодаря любви, которая все выдерживает

без труда, все терпит; ведь ничто не трудно любящему; в особенности сильна

и истинна любовь Бога, поскольку она не телесна, а духовна. Кто не знает,

что нам труднее защитить себя от блох, чем от врага, и от спотыкания о

маленький камень, нежели о большой? Но разве оттого мы считаем, что вещь,

от которой труднее защититься, лучше или спасительнее той, от которой

защититься легче? Вовсе нет. Почему? Потому что того, что труднее, можно

избежать, причинив менее вреда. Так, следовательно, если мы допустим, что

защищаться от простительных грехов труднее, чем от преступных, то более,

однако, следует избегать того, что опаснее, что заслуживает большей кары и

относительно чего мы думаем, что Бога ими оскорбляют сильнее и потому они

более неугодны Ему. Чем более ревностно мы Ему преданы благодаря любви, тем

более чутко мы должны избегать того, чем Он сильнее всего оскорбляется и

что более всего порицает. Тот, кто кого-нибудь истинно почитает, волнуется

не столько о том, чтобы самому не претерпеть какого-либо ущерба, сколько о

нанесении ущерба или оскорбления другу, как о том сказано у апостола:

Любовь не ищет своего (1 Кор. XIII, 5), и еще: Никто не ищи своего, но

каждый пользы другого (там же, X, 24). Итак, если мы должны избегать

прегрешений не столько из-за нанесения нам ущерба, сколько из-за ущерба для

Бога, то, право же, тем более нужно избегать того, что больше оскорбляет

Его. Потому, если мы вспомним поэтическую сентенцию о почитании нравов:

33Квинт Гораций Флакк. Эподы, I, XVI, 52.

Они ненавидят грехи, любя добродетель 33,— то чем больше внушаемая им

ненависть, тем постыднее они сами себя почитают; чем дальше они удаляются

от уважения добродетели, тем естественнее для них оскорбление других.

Наконец, поскольку мы тщательнее разбираем грехи по одному, сопоставляя

их друг с другом, можно сравнить грехи простительные с преступными, а

именно: с возлияниями, чревоугодием, клятвопреступлением и неверностью. И

мы задаем вопрос: нарушение чего — наибольший грех? Или; где больше

презирается и чем более всего оскорбляется Бог? Я не знаю,— может быть, ты

ответишь, почему некоторые философы считали, что все грехи равны? Но если

ты хочешь следовать этой философии, даже больше — явной глупости,— то это

значит хорошо уметь избегать и преступных, и простительных грехов, плохо

совершать и те, и эти. Почему, в таком случае, кто-то считает, что

воздерживаться от простительных грехов предпочтительнее воздержания от

преступных? Потому что, если кто-то спросит, на каком основании мы можем

заключить, что неверность более угодна Богу, чем чревоугодие, то

Божественный Закон, как я полагаю, может нам объяснить, что он не установил

никакого возмездия за последний проступок, тогда как за первый

устанавливает не какое-то простое наказание, но осуждение на жесточайшую

смерть. Ибо неверность оскорбительна для любви к ближнему, в которой

апостол видит исполнение Закона (Рим. XIII, 10) и, коль скоро она

противоположна этой любви, она и карается сильнее.

Но, сравнив таким образом по отдельности грехи простительные с

преступными, не хотим ли мы напоследок обсудить их в целом, чтобы полностью

удовлетворить всех,— разумеется, на наш салтык? Я никоим образом от этого

не уклоняюсь. Итак, предположим, что некто с большим тщанием избегает всех

простительных грехов, не заботясь о том, чтобы уклониться от преступных. И

хотя он полностью избегает первых, он нацелен на вторые. Кто же поверит,

что здесь он согрешил менее тяжко и что он стал лучше, если, остерегаясь

тех [простительных ], он стал жертвой этих [преступных ]? Последовательно

сравнив таким образом, как мы и сказали, все виды грехов как по

отдельности, так и вместе, я полагаю, стало очевидным, что воздержание от

простительных, а не от преступных грехов еще не заслуживает похвалы и не

является свидетельством большего совершенствования. Если, однако, кто-то,

стремясь избегать прежде всего преступных грехов, а затем, как это

случается, пожелал бы избежать и других, простительных,— то результатом

этого (хотя я и настаиваю, что к совершенству его ведет лишь добродетель)

не является ни установление совершенной добродетели, ни то, что воздержание

от простительных грехов становится примером для воздержания от преступных,

ни равное воздаяние за каждый из них. Ибо при строительстве какого-либо

здания те, кто завершает его [отделку ], делают зачастую менее тех, кто

прежде трудился над тем, чтобы закончить его [конструирование ], положив

последнюю жердь на венец дома, так как только таким образом конструкция

дома становится окончательной, ибо, пока она не завершена, и дела бы не

было.

Я полагаю, что для познания греха достаточно сколь можно полнее

представить его в сознании, ведь избежать его можно тем успешнее, чем более

тщательно он познан. Конечно, нет предела в познании зла, и никто не может

избежать порока, если не стремится познать его.

Об отпущении грехов

34 Цитата не обнаружена. По предположению Д. Е. Ласкомба, не исключено, что

это — одна из многочисленных медицинских аллюзий, встречающихся у св.

Иеронима. См.: Pease A. S. Medical allusions in the Works of St.

Jerome//Studies in Classical Philology, XXV. Harvard, 1914. Pp. 73—86.

35 Aurelii Augustini Epistola ad Macedonium//MPL, t. 33, col. 662.

36 Цитата ме обнаружена.

37См.: Marcus-Tullius Cicero. De inventione,I, 109. .

Описав душевную рану, попытаемся указать и средство врачевания, как то

следует по Иерониму: Врач, если ты опытен, то так же, как ты установил

причину болезни, укажи нам и средство исцеления 34. Поскольку мы оскорбили

Бога прегрешением, остается искать средства, какими мы можем с Ним

примириться. Для примирения грешника с Богом есть три [средства ]:

раскаяние, исповедь, искупление.

Что называется собственно раскаянием?

Собственно раскаянием называется скорбь души над тем, относительно чего

она провинилась, ибо ей, разумеется, совестно превращаться во что-то

[преступное ]. Раскаяние может возникнуть из любви к Богу, и тогда оно

благотворно. Можно раскаяться в каком-либо [причиненном нами ] ущербе,

которым мы не хотели бы тяготиться. Таково раскаяние осужденных, о которых

сказано в Писании: Видящие, они будут взволнованы ужасным страхом, они

удивятся внезапному откровению нежданного спасения, движимые раскаянием,

будут они говорить между собой и застонут от нехватки духа, говоря: «Вот

те, кого порой мы выставляли на посмеяние» и т. д. Можно прочесть и о

раскаянии Иуды в своем предательстве Господа, но полагаем, что оно

проистекало из осознания не вины за грех, а своего падения, так как он

понял, что осужден всеобщим судом. Ведь если кто-либо увлек кого-то другого

на погибель деньгами или каким-либо иным образом соблазнил его, то нет

изменника презреннее его, никто не верит ему, и уж тем более — тот, кто

испытал его вероломство. Именно поэтому мы ежедневно видим, что многие

[люди ], готовясь к уходу из этой жизни, раскаиваются за совершеннее

гнусности и оплакивают их с тяжкими угрызениями совести, руководимые не

столько любовью к Богу, которого они оскорбили, или ненавистью к

совершенному греху, сколько страхом перед мучениями, в которые, как они

боятся, будут ввергнуты. Люди эти пребывают в таком нечестии оттого, что их

удручает не столько беспокойство о вине, сколько тяжесть близящегося

праведного наказания, ибо они не столько ненавидят то, что совершили, как

бы скверно то ни было, сколько праведный Божий суд, потому что страшатся

кары, ненавидя скорее праведность, нежели беззаконие. Именно этих с давних

пор слепцов, призванных, правда, к тому, чтобы отвратиться от своих

злодейств, Божий суд причисляет к осужденным. Он решительно отвращает Свое

лицо от впавших в слепоту, ибо они не ведают спасительного раскаяния и не

способны воспринять муку, так или иначе нужную для оправдания. Ведь мы,

ежедневно наблюдая за умирающими, слышим их тяжкие стоны, оттого что их

серьезно обвиняют в ростовщичестве, грабежах, притеснениях бедняков или в

каких-то иных нечестивых поступках, которые они совершали, и они обращаются

за советом к священнику о том, как исправиться. Но когда им, как следует,

рекомендуют прежде всего возместить награбленное у других, продав имение, а

они, как о том Говорит Августин, имея возможность возвратить добро,

принадлежащее другому, его не возвращают,— то действуют они не из

раскаяния, но из притворства; в их ответе — признание, что их раскаяние

суетно 35. Как же, отвечают они, будет существовать мой дом? Что я оставлю

моим сыновьям, что — жене? Как они смогут содержать себя? Именно к ним

прежде всего обращен укор Господень: Безумный! в сию ночь душу твою возьмут

у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил? (Лк. 12, 20); О, человек,

ты — нищий, вернее — самый нищий из нищих и самый глупый из глупцов, ты не

заготавливаешь то, благодаря чему спасешься; что ж скопидомствуешь ты за

счет других? К какому доводу ты прибегаешь, оскорбляя Бога, к Коему спешишь

на Суд, которого тебе нужно бояться, коль благоволишь своим родным,

обогащая их награбленным у бедняков? Кто не посмеется над тобой, услышав о

твоих надеждах на то, что другие будут милостивее к тебе, чем ты сам к

себе? Ты надеешься на милость своих родных, делая их наследниками

неправедного богатства, им оставляя имение, принадлежащее другим и

приобретенное грабежом. Лишая бедняков жизни, отбирая у них их добро, из-за

чего они нуждаются в прддержке, ты в их лице вновь замышляешь убить Христа,

о чем Он Сам сказал: Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих

меньших, то сделали Мне (Мф. 25, 40). Что же ты, чрезмерно благоволящий к

своим [родным ], но в то же время проявляющий жестокость по отношению к

себе и к Богу,— что же ты ждешь от праведного Судии, к Которому волей-

неволей торопишься и Который потребует отчета не только о вымогательствах,

но и о пустословии? Кто, заботясь об отмщении, сразу же покарал первых

людей? Адам согрешил лишь однажды, и его грех, сравнительно с нашими, был

весьма легким, о чем напоминает блаженный Иероним36. Адам никого не

притеснял насилием и ничего не отнимал у другого; он лишь вкусил от плода,

который мог бы вырасти снова. Карая за такое легкое нарушение и

распространяя всю полноту кары на адамово потомство, Господь предупреждает,

что может быть сделано за более тяжкие прегрешения. Пример богача, которому

Господь сказал, что он попадет в ад не потому, что похитил чужое, а потому,

что не уделил нуждающемуся Лазарю из состояния» которым сам богач законно

владел,— этот пример ясно показывает, какому наказанию подвергнутся те, кто

ворует чужое, если осужден и погребен во аде тот, кто не роздал своего

собственного добра. Память о тебе будет похоронена вместе с тобой, и, как

только высохнут слезы тех, кто шел за твоим гробом (а по слову ритора

Аполлония: Ничто не высыхает быстрее слез37), жена твоя немедленно

приготовится вступить в новый брак, чтобы предаваться похоти с новым мужем;

все это — результат награбленного богатства, которое ты ей оставил; и когда

твое тело еще будет на земле, она уже согреет постель для другого. Из-за

тебя, несчастного, горящего в пламени геенны, они сплетут объятия. Того же

нужно ожидать и от сыновей твоих.

Но если кто-то, быть может, спросит: почему, вспоминая о тебе, они не

вступаются за тебя своими милостынями, ибо, кажется, по многим причинам они

могут защитить тебя? Вот что они могли бы ответить: «Он не желал быть

милостивым к себе. Как же глупо надеяться на благосклонность других и

другим доверять спасение своей души, о чем прежде всего должен был

заботиться сам! Кто же, он полагал, более милостив к себе, кроме себя

самого? Жестокий к себе, от кого же он жаждал милосердия?» Они могут,

наконец, в оправдание своей алчности сказать: «Мы прекрасно знаем, что

оставленное нам состояние не позволяет нам творить милостыню». Тот, кто

согласится с этим, вызовет смех. Они и будут смеяться! Заставляющий

ограбленных бедняков плакать сейчас — в вечности заплачет сам.

Кто-то, желая скрыть свое небрежение не к Богу, но к людям, говорит в

оправдание своих грехов: тех, кого мы обобрали, так много, что мы не в

состоянии всех их узнать и найти. Потому они, не предпринимающие к тому

каких-либо усилий, подвергаются такому апостольскому суждению: А кто не

разумеет, пусть не разумеет (I Кор. 14, 38). Они не находят тех, кого

ограбили, так как не ищут; да отыщет их десница Божия, которую они

презрели. Отчего и написано: Десница Твоя найдет [всех} ненавидящих Тебя

(Пс. 20, 9). И тот же Пророк, произнеся эти слова, ужаснулся и, нигде не

находя никакого пристанища, сказал: Куда пойду от Духа Твоего, и от лица

Твоего куда убегу? Взойду ли на небо — Ты там; сойду ли в преисподнюю — и

там Ты (Пс. 138, 7—8). И так как в большинстве случаев священники алчны не

меньше, чем народ,— ведь, по слову пророка: «Н что будет с народом, то и со

священником» (Ос. 4,9),— то многих умирающих совращает жадность

священников, которые обещают им лжеспасение при условии, что те пожертвуют

им свое имение и купят мессы, которых даром никогда не допросились бы.

Известно, что на этот товар у них существует определенная цена — за одну

мессу 1 денарий, а за одну годовую — 40. Они советуют умирающим не

возвращать награбленное, а пожертвовать его, вопреки написанному:

Предлагать жертву деньгами, принадлежащими беднякам, все равно что

жертвовать сыном в присутствии отца,— ведь убийство сына на глазах отца

более мучительно, чем убийство, которого он не видел; принесение в жертву

сына — то же самое, что класть на жертвенник имущество (substantia)

бедняков, ради чего он положил жизнь. Истина предпочитает жертве

милосердие: Научитесь, что значит: «милости хочу, а не жертвы» (Мф. 9, 13).

Итак, сохранять награбленное хуже, чем пренебречь милостью. То есть

отобрать у бедняков принадлежащее им хуже, чем не использовать нашего

состояния, как мы о том напомнили выше на примере осуждения богача.

О благодатном покаянии

Рассказав о безуспешном покаянии, нам нужно рассмотреть благотворное

покаяние более тщательно, тем более что оно спасительно. Именно к этому

Апостол приглашает упрямца, бесстрашно ожидающего Божьего Суда: Или

пренебрегаешь богатство благости, кротости и долготерпения Божия, не

разумея, что благость Божия ведет тебя к покаянию? (Рим. 2,4). Из этих слов

ясно, в чем состоит спасительное покаяние, проистекающее скорее из любви к

Богу, чем от страха перед Ним, и Он прозрачно говорит, что страдаем мы от

оскорбления Бога, то есть от небрежения Им, потому что Он наиблагий, ибо

справедлив. Ведь мы столь долго пренебрегаем Им оттого, что не верим, что

за оскорбление Свое Он выносит приговор Свой не тотчас, в то время как

князья ' мира делают наоборот: когда их оскорбляют, они не умеют щадить и

откладывать месть за причиненную себе обиду. Потому справедливее, что

небрежение Его влечет за собой более тяжкую кару, и чем более Он был

поглощен мщением, тем терпеливее Он в ожидании. Именно это впоследствии и

имел в виду Апостол, когда говорил: Но, по упорству твоему и нераскаянному

сердцу, ты сам себе собираешь гнев на день гнева (Рим. 2, 5); что тогда

будет день гнева, то ныне — день кротости, что тогда будет день мщения, то

теперь — день терпения. Тогда, как того требует справедливость, Он будет

мстить за Свое небрежение тем более тяжко, чем менее Им должно было

пренебрегать и чем долее Он терпел • это небрежение. Мы боимся оскорблять

людей и со стыдом бежим от тех, кого мы сами не прогоняем из страха

оскорбить. Предаваясь разврату, мы ищем тайное убежище, чтобы на нас не

глазели люди, потому что в этот миг для нас нестерпим взгляд даже одного

человека. Мы чувствуем присутствие Бога, от Которого ничто не может

укрыться; мы не краснеем, что Он, а с Ним и вся небесная курия видят нас во

время этого мерзкого дела, за которое нам было бы стыдно,— будь при этом

свидетелем хотя бы один человечишко. Мы боимся земного суда, представляя

себе, за что будем наказаны не вечной, а лишь временной карой. Плотское

вожделение побуждает нас совершать или терпеть многие малодуховные дела.

Если бы ради Бога, Коему все обязаны, мы сделали или претерпели столько,

сколько ради жены, сыновей или же ради первой попавшейся блудницы!

Скажи, умоляю, какой кары заслуживает та обида, которую мы наносим Ему,

[предпочитая Ему ] блудницу? Судя по [словам] Пророка, Он жалуется, что не

получил ради Себя ни любви, которую должны давать Отцу, ни страха, которым

обязаны перед Господом: Сын,— говорит Он,— чтит отца и раб — господина

своего; если Я Отец, то где почтение ко Мне? и если Я Господь, то где

благоговение предо Мною? (Мал. 1,6). Он сетует, что Ему предпочитают отца

или господина. Подумайте же, насколько Он возмущен, что Ему предпочли

блудницу и тем больше оскорбляют по Его благости за высшее терпение, за

которое Его должно было бы сильнее любить! Перед этой добротой и

чрезвычайным долготерпением испытывают страх те, кто каются по здравом

размышлении, отвращаются от своих прегрешений не столько из страха

наказания, сколько из любви к Нему. Об этом можно судить по упомянутым

ободряющим словам того же Апостола, когда он заботливо описывает

целительное покаяние и взывает, напротив, к тому, кто его не испытывал:

Почему ты презираешь (ибо ясно, что Он не карает немедленно) сокровища

доброты Его,— понимая под этой добротой богатую, изобильную и даже

преизбыточную щедрость такого долготерпения, в котором Он так длительно

пребывает, не подозревая, то есть не задумываясь, что такая Его щедрость,

обилие ее в Нем, ведет тебя к покаянию, то есть к тому, что ты должен был

бы, рассудив об этой щедрости, обратиться к покаянию оттого, что презирал

такую благость? И такое покаяние в грехе воистину благотворно, ибо

печалование и удрученность души проистекают из любви к Богу

(рассматриваемого нами как Благое), а не из страха наказаний.

Благодаря стенанию и сокрушению сердца (что мы и называем истинным

покаянием), не сохраняются ни грех, то есть небрежение Бога, ни согласие на

зло, так как Божественное милосердие, вдохновившее это стенание,

несовместимо с виной. Благодаря такому стенанию мы примиряемся с Богом и

получаем отпущение предшествующего греха, по [слову ] Пророка: Я

беззаконник за беззаконие свое не падет в день обращения от беззакония

своего (Иез. 33, 12), то есть: он заслужит спасение своей души. Он не

говорит: «в тот год», или «в тот месяц», или «в ту неделю», или «в тот

день», но «в тот час», чтобы указать: достойному прощение дается немедленно

и [раскаявшийся ] не должен обрести вечные муки, которых заслуживал грех.

Но если случится, что у грешника, толкаемого нуждой, нет места, куда бы он

мог прийти для исповеди, или времени принять возмездие, то никоим образом

он, уйдя в таком стенании из этой жизни, не попадет в геенну. Потому что

грех [его ] должен быть прощен Богом, то есть он станет таким, что уже не

заслуживает, чтобы душу [его ] вследствие прегрешения Бог подверг вечным

мукам. Но хотя Бог прощает грех кающимся, Он прощает, или отпускает, не

всякий грех, но только вечные муки. Многие раскаявшиеся грешники, умершие

прежде, чем в этой жизни обеспокоились принять муку покаяния, также

подвергаются не вечному осуждению, но мукам очищения. Отсюда, хотя

воскресение должно произойти вдруг, во мгновение ока (I Кир. 15, 52),

неизвестно, сколько продлится последний Судный День, где множество верующих

должно подвергнуться внезапной каре, чтобы заплатить за свои грехи столько,

сколько повелел Бог, и расплатиться за то, что они не хотели или промешкали

[сделать].

Можно ли в одном грехе покаяться, а в другом — нет?

38Sancti Gregorii papae I Homiliarum in Evangelia Liber II, XXXIV, IS.—

MPL, t. 76, col. 1256 В; см. также: Pseudo-Ambrosii Sermo XXV.—MPL, t. 17,

655 A.

Некоторые спрашивают, можно ли покаяться в одном грехе, но не в

другом,— например, в человекоубийстве, но не в блуде, которым не престали

заниматься? Если, однако, мы понимаем под благотворным раскаянием то, что

внушает любовь к Богу и на что св. Григорий, рассуждая, указывал: В

покаянии нужно оплакивать совершенное прегрешение и не совершать того, о

чем нужно стенать38 побуждает нас не любовь к Богу, а одно презрение,

сколько бы оно ни сдерживалось. Ведь если любовь к Богу влечет меня, как то

и происходит, к такому покаянию и склоняет на то душу, ибо я скорблю из-за

своего согласия на оскорбление Бога одним прегрешением,— то я не вижу,

почему та же любовь не побуждает нас раскаяться и в презрении к Богу, что

выразилось в другом прегрешении, то есть не приводит к такому настрою души,

при котором забывается мое нежелание скорбеть из-за других прегрешений, о

которых я готов был бы печаловаться. Каждый раз, когда покаяние подлинно,

то есть исходит лишь из любви к Богу, нет места для небрежения Бога, о чем

совершенно верно сказала Истина: Кто любит Меня, тот соблюдает слово Мое; и

Отец Мой возлюбит его, и Мы придем к Нему и обитель у Него сотворим (Ин.

14, 23). Всякий пребывающий в любви к Богу необходимо обретает спасение.

Это спасение не будет достигнуто, если останется в душе хоть один грех —

небрежение к Богу. Так как в покаявшемся Бог уже не находит никакого греха,

то не находит Он и никакой причины для осуждения; необходимо, чтобы при

прекращении греха сразу же исчезло бы и осуждение, то есть наказание вечной

мукой. То есть Бог освобождал бы от вечной и заслуженной, как мы говорили,

кары предшествующий грех, что Он и предведал. Ведь хотя Бог уже не

обнаруживает в раскаивающемся того, за что Он должен наказать его вечной

мукой, однако, говорят, Он освобождает его от возмездия за предыдущий грех,

ибо вследствие того, что грешник испытывает стыд от угрызений совести, Он

удостаивает его прощения, благодаря которому с этого момента ему не

полагается вечных мук, и тогда, уходя из жизни, он неизбежно будет спасен.

Но если он вновь обретет то же небрежение, то едва лишь впадет в грех,

снова скатится к заслуженному наказанию, так как снова должен быть наказан

тот, кто, раскаявшись, заслужил ранее не получать наказания.

Возможно, кто-то скажет: грех отпущен Богом; это примерно то же, что

сказать: Бог никогда не осудит грешника за совершенное прегрешение, либо же

так: Бог для себя решил, что Он не осудит того грешника за это прегрешение,

ибо, совершив его, тот грешник согрешил прежде, чем раскаялся; кажется, что

Бог, прощая, отпустил тот грех, то есть постановил для Себя, что из-за него

грешник не будет осужден. Ведь Бог решил, или устроил, это не сейчас, но

все, что бы ни было, было сотворено Им от века и предначертано в Провидении

Его — как относительно отпущения какого-либо греха, так и относительно

какого бы то ни было другого события. Кажется, нам потому и хотелось бы

лучше понять, что Бог прощает грех кому угодно, как мы сказали, вменяя ему

стыд от угрызений совести и удостаивая его милости, то есть никогда не

допуская осуждения его, если человек продолжит в том же духе. Потому Бог

отпускает грех тогда, когда тот, кому должно назначить кару и внушить

раскаяние, делает то, из-за чего кару уже не нужно применять.

Нет ничего неправедного в том, чтобы достойный не получил вознаграждения

Но, может быть, ты задашь вопрос: если тот, кто раскаивается, уже

удостоен вечной жизни, то не тот ли он, кто впредь не заслуживает

осуждения? Если мы с этим согласимся, то нам могут выдвинуть [иное ]

возражение: тот, кто, раскаявшись; вновь впадет в грех, тот [вновь ]

погибнет, а пока он кается, он заслуживает вечной жизни; и кажется, что [в

таком случае ] нужно было бы обвинять в неправедности Бога, Который не

воздает награды тому, кто, по крайней мере, был ее достоин, чтобы тем самым

упредить его осуждение. Так, ведь если в это время человек умер, то,

.удостоенный вечной жизни по праведности его тогдашнего существования, он

был бы спасен. Даже если впоследствии он согрешил, то на основании того

состояния духа, в котором он пребывал прежде, он был бы удостоен спасения.

Но я [на такое возражение ] отвечаю: хотя многие часто заслуживают

осуждения, но в этой своей . низости не умирают, потому что заслуженное ими

осуждение воздается Богом; однако не стоит обвинять Бога в неправедности,

ибо Он подверг их каре, которую они заслужили. Таким образом возвращающимся

к благу награда обещана так же, как и упорствующим в зле — кара; о том

свидетельствует Истина: Претерпевший же до конца спасется (Мф. 10, 22). Нам

не нужно признавать, что Бог будет сравнивать одно грешное состояние с

другим, безгрешным: человек, некогда удостоенный кары или награды, вновь

сможет пребыть достойным и праведным, так как Он предвидел, что его лучше

использовать каким-либо иным способом, ибо Он пользуется даже злом во благо

и наилучшим образом располагает даже то, что является наихудшим. Если же

кто-то, быть может, скажет, что тот, кто любит Бога лишь на час и, хотя

кается искренне, но не усердствует в своем покаянии, то есть в любви,

собственно, не заслуживает воздания за жизнь, но так как в то же время они

не признают, что он поистине заслужил осуждения,— то будет очевидно, что во

всех этих обстоятельствах он не был ни праведником, ни грешником.

О непростительном грехе

39 См. также: Petri Abaelardi Problemata Heloissae, N. 13, col. 694—696 В.

Так как всякий грех, как мы говорили, допускается отпустить сразу после

покаяния, то спрашивается, почему Истина утверждает некий непростительный

грех, то есть такой, который не может быть отпущен, например, грех хулы на

Св. Духа, о чем Матфей сказал, говоря про то: Всякий грех и хула простятся

человекам; а хула на Духа не простится человекам (Мф. 13,31) 39, и: если

кто скажет слово на Сына Человеческого, простится ему; если же кто скажет

на Духа Святого, не простится ему ни в сем веке, ни в будущем (там же, 12,

32). А по какому поводу он это сказал, уточнил Марк — потому что евреи

говорили: в Нем нечистый.дух (Мк. 3,30). Речь идет о грехе, который

совершают, отчаявшись в прощении, когда кто-либо из-за тяжести прегрешений

сомневается в Божественной благодати, под которой понимается Дух Святой,

так что ни покаянием, ни любой другой мерой нельзя вымолить прощения. Но

если это мы называем «грешить, или возводить хулу на Духа», то что для нас

означает «грешить против Сына Человеческого»? Насколько мне кажется,

«грешить, или возводить хулу на Сына Человеческого» означает здесь умаление

превосходства человеческой природы Христа (exellentia humanitatis

Christi),— словно бы мы отрицали, что она была замыслена. безгрешной, то

есть была востребована Богом по причине очевидной слабости плоти. Это в

самом деле нельзя понять человеческим разумом, но лишь поверить

Божественному откровению. Вот, следовательно, то, что Он сказал: Всякий

грех и хула простятся человекам, а хула на Духа [не простится ],— это

означает, что Бог решил не прощать не всякую хулу, но только эту, а [потому

], если кто скажет слово на Сына Человеческого, простится ему,— то есть

тот, как мы сказали, кто умалит снисканное человеческое достоинство, не

будет из-за этого осужден, если не вмешаются другие причины для осуждения.

Ведь, в самом деле, никого нельзя обвинить в презрении Бога, если тот

противоречит Истине по заблуждению, а не действует вопреки сознанию,—

главным образом, когда речь идет о том, что нельзя понять человеческим

разумом, но что более кажется противоречащим разуму. Возводить же хулу на

Духа означает, следовательно, клевету на действенность явленной благодати

Божией, когда то, что приписывалось Святому Духу (то есть что становится

благодатным по Божьей милости), признается за дьявольские деяния, как бы

утверждая, что тот, никуда не годный, дух и есть Божий Дух и что, таким

образом, Бог есть дьявол,

Итак, тот, кто согрешил против Христа (говоря, разумеется,

неосознанно), что Он не изгнал демонов в лице Вельзевула, князя демонов,—

тот окончательно отпал от Царствия Небесного и полностью лишен Его

благодати, так что никто из таковых даже через покаяние не может отныне

заслужить прощения. Мы не отрицаем, что они могли бы спастись, покаявшись,

мы говорим только, что они не могут постичь действенности покаяния.

Уносят ли с собой покаявшиеся стыд печалования своего?

40 См.: Petri Abaelardi Theologia scholarium, III.// Opera Petri Abaelardi.

Ed. V. Cousin, v. II, pp. 148—149.

Возможно, некто спросит: уносят ли те, кто уходит из этой жизни в

покаянии, с тем стоном в сердце и в сокрушении от скорби, предлагаемой Богу

как достоверная жертва, как в том слове:Жертва Богу дух сокрушен (Пс.

50,19),— уносят ли они с собой стыд и скорбь, расставаясь с этим светом,

чтобы в той, небесной, жизни скорбеть о совершенном,— хотя и написано, что

из того места печаль и воздыхание удалятся (Ис. 35,10)? Но, воистину,

подобно тому как наши грехи не угодны Богу или ангелам, не вызывая у них,

однако, никакой мучительной скорби,хотя ясно, что они не одобряют того, на

что взирают, как на зло,— так и нам не угодны наши провинности. А хотели бы

мы совершать их, зная, что они соответствуют порядку, благоустроенному

Богом, и служили нам во благо, по слову апостола: Притом знаем, что любящим

Бога... все содействует ко благу (Рим. 8,28),— другой вопрос, который по

мере сил мы разрешили в III книге нашей «Теологии»40.

Об исповеди

Теперь нам нужно порассуждать об исповеди в грехах. Призывая нас к

этому, апостол Иаков сказал: Признавайтесь друг перед другом в проступках и

молитесь друг за друга, чтобы исцелиться; много может усиленная молитва

праведного (Иак. 5,16). Есть те, кто полагают, что исповедоваться нужно

только Богу — некоторые вменяют это грекам. Но почему же исповедь ценится у

Бога, Который все знает? Какое прощение может вымолить нам язык — ведь

сказал Пророк: Но я открыл Тебе грех мой и не скрыл беззакония моего (Пс.

3'1,5)? По многим причинам верующие исповедуют свои грехи поочередно, по

слову апостола, приведенному выше, и прежде всего по той причине, что мы

ободряемся молитвами тех, кому исповедуемся, а также и потому, что в

смирении перед исповедью заключена львиная доля наказания, а во внешней

расслабленности, происходящей от покаяния,— наибольшее отпущение грехов,

как сказано Давидом. Он, будучи обвинен пророком Нафаном, ответил: Согрешил

я,— и тотчас же пророк донес исходящий от Него ответ: Господь снял с тебя

грех твой (2 Цар. 12,13). Ибо чем больше было величие царя, тем приятнее

было Богу решительное смирение.

Наконец, священники, которым вверены души исповедующихся, должны

склонять их принять муку покаяния, чтобы те, кто в гордыне злоупотребил

своей волей, презрев Бога, исправился бы волею иной власти, и чем более

кротко они совершают, это, тем лучше; повинуясь своим пастырям, они следуют

не столько собственной, сколько их воле. Если же случится, что пастыри

наставляли неправильно, то, коль скоро кающийся был готов повиноваться

скорее священникам, нежели своей воле,— нужно вменить тем в вину их грех.

Нам не безызвестны, умыслы Сатаны,— говорит Апостол (2 Кор. 2,11). И не

следует пренебрегать его низостью,, толкающей нас во грех и отвращающей от

исповеди. Ведь, подстрекая нас к греху, он равно лишает нас и страха, и

стыда, так что не остается ничего, что смогло бы отвратить нас от греха.

Ведь из-за великого страха перед мучением мы не осмеливаемся совершать его;

мы стыдимся пойти на него из-за огромного вреда, который он может причинить

нашему доброму имени, даже если бы мы могли сделать это безнаказанно.

Освободившийся от этих пут уже готов к греху в тех же самых условиях,

которые Сатана ранее у него отнял для введения в грех, а теперь возвращает

ради отвращения от исповеди. В этом случае [грешник ] боится или стыдится

исповедаться, хотя [совершить грех ] он не боялся и не стыдился, тогда как

именно этого прежде всего следовало бы [бояться и стыдиться ]. Он боится,

как бы его, не устрашившегося Божьего наказания и сознавшегося на исповеди,

не наказали люди. Он стыдится, что о нем узнают люди, хотя не стыдился

совершать грех перед лицом Бога. Но желающий исцелить рану, сколь бы

грязной, сколько бы зловонной она ни была, должен показать ее врачу, дабы

за ней был надлежащий уход. Здесь же для того, чтобы установить наказание,

вместо врача держат священников.

О том, что исповеди иногда можно избежать

41Ambrosii Mediolanensis Expositio Evangelii secundum Lucam, X, 88//MPL, t.

15, col. 1825 B-1826A; этот и другие фрагменты см. также: Petri Abaelardi

Sic et Non, col. 1599— 1600.

Нужно, однако, знать, что при спасительном руководстве иногда можно

избегнуть исповеди,— как то было, мы полагаем, в случае с Петром, слезы

которого по поводу отступничества его нам известны. Мы ничего не можем

прочесть ни о каком-либо его принятии искупления, ни об исповеди. Именно по

поводу отречения Петра и его плача Амвросий говорил в комментарии к

Евангелию от Луки: Я не обнаруживаю здесь ничего, что бы он мог сказать, я

обнаруживаю лишь, что он стенал; я читаю о его слезах, я не читаю о его

искуплении. Слезы смягчают грех, в котором стыдно исповедаться громко, они

открывают путь к прощению и стыду. Слезы говорят о грехе без отвращения, с

их помощью исповедуются, не оскорбляя стыдливости. Слезы не взывают к

прощению, оно ими заслуживается 41 (см. Лк. 22,62).

Я открываю причину, почему молчал Петр: чтобы жалоба не стала бы тотчас

преградой для его прощения. Но нужно рассмотреть, что же значит эта

стыдливость, или благоговение, перед исповедью, отчего Петр удовлетворился

стенанием, а не исповедью. Ведь если бы он стыдился исповедаться лишь из-за

того, что, признав свой грех, он стал бы смиреннее,— то он был бы гордецом,

озабоченным своей славой, а не спасением души. Но если эта стыдливость

сдерживалась не столько из-за себя, сколько ради Церкви, то это осуждать

нельзя. Он, возможно, предвидел, что, Господь поставит его князем своего

народа, и боялся, как бы то его тройственное отречение [если бы оно ]

вскоре открылось в исповеди народу, не оскорбило бы тяжко Церковь и не

смутило бы ее мучительным стыдом, оттого что Господь поставил над нею мужа

столь склонного к отречению от Него и столь малодушного. Если же он избежал

исповеди, охраняя свою честь ради Церкви, а не для устыжения своей души, то

сделал он это из благоразумия, а не. из гордыни. И страх его проистекал из

разумной причины — более из [боязни ] ущерба для Церкви, чем из-за ущерба

для собственного доброго имени. Ведь он знал, что Церковь была введена

Господом главным образом его попечению, так как Господь сказал ему: Некогда

обратившись, утверди братьев твоих в вере (Лк. 22,32). Если же это его

мерзкое падение, .изобличенное его собственной исповедью, достигло бы ушей

Церкви,— то кто не сказал бы с легкостью: Не хотим, чтобы он царствовал над

нами (Лк. 19,14); и не легко ли осудила бы она Божественное решение,

которое избрало для укрепления [в вере ] братьев того, кто первый отрекся

[от Него ]? Многие могут безгрешно отложить исповедь из-за

предусмотрительности такого рода или даже вовсе освободиться [от нее ],—

если, разумеется, рассудят, что она может более навредить, чем принести

пользу, ибо в этом случае мы не наносим никакого оскорбления Богу —

вследствие вины,— потому что никоим образом Его не презираем. Петр

отказался исповедаться в своем грехе, поскольку Церковь относительно веры

была еще в младенческом возрасте и немощна, прежде чем добродетель Петра

попыталась бы его проповедями и чудесами. Позднее, когда он укрепился в

добродетели, Петр сам мог исповедаться в падении [своем ], не [вызывая ]

отчаянием [своим ] из-за грехов возмущения Церкви, как о том оставлено в

Писании евангелистами.

Возможно, найдутся такие, кому кажется, что Петр, бывший главой всех

людей и не имевший никого стоящего над собой, кому была бы вверена его

душа, вовсе не считал необходимым кому бы то ни было исповедоваться в своем

грехе так, будто покаяние должно было быть наложено на него неким человеком

и он был бы обязан повиноваться завету его как настоятелям своим. Но если

он не должен был исповедоваться ради того, чтобы на него наложили эпитимью,

то он мог, по крайней мере, сделать это через слово молитвы; о том и шла

речь, когда говорилось: Признавайтесь друг перед другом в проступках,— и

добавлялось: И молитесь друг за друга, чтоб исцелиться. Ничто не мешает

пастырям избирать для исповеди или для покаяния людей (subiectus), чтобы

после свершения сих таинств это стало столь же приятнее Богу, сколь

смиреннее это ими делается. Кто же запрещает кому бы то ни было избирать

среди стольких людей более благочестивую персону или более знающую, дабы

тот, по воле кого эта персона совершила бы свое покаяние, более всего

поддержал бы ее своими молитвами? Отсюда к сентенции: И молитесь друг за

друга, чтоб исцелиться — тотчас добавляется следующая: Много может

усиленная молитва праведного.

Ведь, действительно: как существуют неумелые врачеватели, которым

бесполезно или даже опасно доверять больных, так и среди церковных пастырей

находятся много таких неблагочестивых, безрассудных, а сверх того и

легкомысленных, кто раскрывают [миру ] прегрешения исповедующихся,— так

что, кажется, исповедоваться им не только бесполезно, но и вредно. Ведь они

хлопочут не о том, чтобы молиться, да и в. молитвах своих не заслуживают

того, чтобы быть услышанными. И так как они не знают канонического права,

то не знают при наложении эпитимьи и как ее взвесить. Часто в таких

[случаях ] они обещают кающимся ложную безопасность и успокаивают их

тщетной надеждой,— по слову Истины: Слепые — поводыри слепых (Мф. 15,14),—

и еще: Если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму (там же). Необдуманно

обнародуя [открытое ] на исповеди, они подстрекают кающихся к возмущению, и

те, кто должен был бы исцелять от' грехов, наносят раны новых прегрешений,

отталкивая внимающих [им ] по обычаю исповеди.

Иногда даже, открывая в гневе или по легкомыслию [доверенные им] грехи,

они тяжко оскорбляют Церковь и подвергают жестокой опасности тех, кого

исповедовали. Поэтому не нужно порицать [кающихся ] решивших бежать от

своих пастырей и избрать для таких [дел ] других, которых они полагают

более достойными для этого; напротив, скорее нужно одобрить их, чтобы они

обратились к более искусному целителю. Тем не менее, если они, делая это,

могут добиться согласия своих пастырей направить их к другим

[исповедникам], то их поведение более подобающе, если они смиренно

осуществляют его в послушании. Но если , пастыри в гордыне [своей] откажут

им в этом, посчитав себя как бы униженными, если [вместо них ] требуются

лучшие врачеватели, то больной, однако, в заботе о своем спасении (ибо он

верит в лучшее снадобье) требует и большего попечения и повинуется лучшему

совету. Ведь никто не должен следовать за поводырем, предоставленным ему

кем-либо, в яму, если окажется, что тот слеп; и лучше избрать поводыря

зрячего, чтобы достигнуть того, к чему стремишься, нежели упрямо следовать

в пропасть за тем, чьему попечению предал себя напрасно. Или: тот, кто

вверил его попечениям такого поводыря, который должен был бы указывать

путь, сделал это сознательно, по злобе,— или невинно, по неведению? Если по

злобе, то [от него] нужно было защищаться; если по неведению, то никоим

образом речь не идет о том, чтобы действовать против своей воли, раз мы не

следуем опасному пути, который [поводырь ] сам нам показал, чтобы [по нему

] вести. Полезно, однако, прежде всего нам посоветоваться с теми, о ком

известно, что им вверены наши души; и, лишь поняв их совет, можно искать

снадобье более спасительное, если надеемся не пренебрегать им, так как

прежде всего мы полагаем, что [пастыри ] игнорируют закон и не только

ничего не делают, не исцеляют, но и не знают того, чем больны [люди]; они,

следовательно, худшие из тех, кого нужно иметь [в качестве целителя ], о

ком Истина глаголет: На Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи; итак,

все, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте; по делам же их не

поступайте (Мф. 23, 2-3),— как если бы Она провозгласила: таковые [люди ]

соблюдают букву Закона, деяния же их, поскольку они действуют, дурны, и

потому нужно их с презрением отвергнуть, но слова Бога, которые они

произносят с престола Моисеева, то есть в силу непреложности Закона, нужно

принять; так что нам одновременно надлежит отбросить их деяния,

принадлежащие им одним, и сохранить слова, принадлежащие Богу.

42Pseudo Augustini Liber de vera et falsa poenitentia, cap. 18.//MPL, t.

40, col. 1)28.

Не нужно, следовательно, осуждать учения (docfrina) тех, кто хорошо

проповедует, хотя плохо живет, и кто наставляет словом, хотя не просвещает

примером; они показывают путь, которому сами следовать не желают не из-за

слепого неведения, а из-за греха небрежения, который надобно осудить. Они

даже не способны показать добрый путь людям (subiectus), вверяющимся их

руководству и ищущим в них образец (documentum), которому они не умеют

научить. И, однако, люди (subiectus) не должны отчаиваться в милосердии

Божием, если они полностью готовы к покаянию, [назначенному им ] пастырями,

пусть даже и слепцами, предают себя [их ] воле и, хотя те ошибочно

назначают эпитимью меньшую [чем нужно ], они, повинуясь, усердно ее

выдерживают. Ведь ни один грех пастырей не ляжет на людей (subiectus), и

никакой порок не послужит к их обвинению; и никакая вина, из-за которой те

умрут, не вменится людям (subiectus), которых, как мы сказали, угрызения

совести примирили с Богом прежде, чем они пришли на исповедь, то есть

получили наставление для покаяния. Что же до кары, следуемой после

покаяния, то если она установлена меньшей, чем следует, то Бог, который не

отпускает ненаказанным ни одного греха и карает каждого настолько,

насколько тот должен быть покаран, соблюдет справедливость в искуплении,

судя по силе прегрешения, так что сами кающиеся, разумеется,

предназначались бы не для вечных мук, но для сокрушения [вины ]

очистительными муками в этой или будущей жизни, [в случае ] если мы,

говорю, были небрежны при искуплении. Поэтому Апостол писал: Если бы мы

судили сами себя, то не были бы судимы (I Кор. 11,31), что должно означать:

если бы мы наказывали сами себя либо исправляли бы грехи, то не нуждались

бы в наказании от Него. Действительно, велико милосердие Божие, ибо Он

отсылает нас к нашему суду, дабы Самому не наказать гораздо тяжелее. Мы

называем искуплением эти муки настоящей жизни, которой искупаем грехи,

постясь либо молясь, бодрствуя либо иными какими способами умерщвляя плоть,

или же освобождаемся от своего имущества, жертвуя его нуждающимся. Мы

знаем, что в Евангелии эти муки называются другим именем — плодом покаяния

(Мф. 3,8), где ясно говорится: Сотворите же достойный плод покаяния. Итак,

прямо сказано: исцеляясь достойным наказанием за свою провинность, вы,

таким образом, примиряетесь с Богом, дабы затем Он не обнаружил бы ничего,

за что Сам наказал бы, и более легкими муками предупредите тягчайшие.

Действительно, как утверждал Августин Блаженный, любые муки будущей жизни,

даже муки чистилища, тяжелее всех мук жизни настоящей 42. Нужно поэтому

приложить огромную заботу о них и предпринять большие усилия, дабы, по

наставлениям святых Отцов, это возмездие было бы принято в таком виде,

чтобы не осталось ничего нуждающегося в очищении. Когда священники

безрассудно, игнорируя эти канонические установления, налагают наказания

меньшие, чем следует, они тем самым причиняют кающимся огромный вред, ибо

впоследствии их, к несчастью, доверчивых, карают более тяжкими муками,

тогда как они могли бы здесь получить не столь мучительное возмездие.

43Публий Овидий Назон. Метаморфозы, I, 524. Весь этот и следующий

фрагменты, на мой взгляд, передают двусмысленность термина «субъект».—

Здесь, очевидно, подразумевается такой верующий, который, полностью

вверяющий себя (не вверенный) пастырю духовному, есть вместе с тем свободно

поступающий, фиксируя в раскаянии, угрызениях совести, исповеди моменты

самосознания и самодетерминации, в эти моменты переставая быть обычным

прихожанином, но, напротив, осмысляя себя распорядителем собственной

судьбы.

Некоторые священники не столько по ошибке, сколько из жадности

обманывают людей (subiectus), отпуская либо уменьшая положенные при

покаянии кары за денежное подношение; они не столько внимают тому, что

одобрил бы Господь, сколь тому, как утешают деньги. Именно их обличал

Господь, говоря устами Пророка: Священники мои не говорили: Где Господь?

(Иер. 2,8), что значит — они говорили: где же деньги? Мы знаем, что не

только священники, но и князья Церкви, то есть епископы, бесстыдно

возгораются такою жадностью, так что, когда при освящении церквей или

алтарей, при благословении погостов или при каких-либо иных торжествах они

созывают народные сходы, то расточают отпущения грехов там, откуда ждут

богатого подношения; они отпускают либо третью, либо четвертую часть

наказания всем вкупе под предлогом якобы милосердия, на деле же из-за

величайшей жадности. Они бахвалятся могуществом, которое, по их словам,

получили от Петра или апостолов, будто это им говорилось Господом: Кому

простите грехи, тому простятся (Ин. 20,23), или же: Что разрешите на земле,

то будет разрешено на небе (Мф. 18,8); в то же время они больше всего

похваляются, что делают то, что является [их ] неотъемлемым [правом ],

распространяя щедрость свою на людей (subiectus). О, если бы они это делали

ради них, а не ради денег, дабы проявилась хоть какая-то щедрость, а не

скупость! Но если и в самом деле следует благодарить их за щедрость, потому

что они отпускают треть или четверть наказания, то гораздо более нужно было

бы хвалить их за благочестие, ' отпусти они половину или целиком всю кару,

ибо они заявляют, что имеют на то право, данное им от Господа, как если бы

Небеса были даны им в руки,— судя по вышеприведенным свидетельствам,

касающимся прощения, или отпущения, грехов. Кажется, наконец, что их,

напротив, стоило бы обвинить в великом неблагочестии, так как они разрешают

не всех людей (subiectus) от их грехов и допускают осуждение некоторых из

них,— если и правда, повторю, в их власти отпускать или умерять грехи, то

есть открывать или закрывать Небеса для тех, кому им угодно; ибо в таком

случае их, по крайней мере, следовало бы называть блаженными, раз уж они

могут по своей воле открывать их хотя бы для самих себя. Потому что, если

они не могут или не знают, как это сделать, то это, полагаю, по крайней

мере соответствует знаменитому поэтическому высказыванию: Если искусство

полезно всем, Богу оно не служит 43.

Пусть кто угодно, только не я, жаждет такого могущества, благодаря

которому можно воздействовать скорее на других, нежели на самого себя,— как

будто можно быть в состоянии спасти другие души прежде собственной, как это

и разумеет всякий здравомыслящий человек.

Любому ли настоятелю принадлежит [право] связывать и разрешать?

Когда же спрашивают, а что же такое это за власть, что это за ключи от

Небесного царства, которые Господь вручил апостолам, и о чем читают также,

что, подобно апостолам, ключи были пожалованы викариям, то есть епископам,—

то в этом обнаруживается немалая проблема (quaestio). Потому что много есть

епископов, не имеющих ни благочестия, ни рассудительности, хотя и

обладающих епископской властью. Так каким же образом мы можем сказать, что

им принадлежит то же, что и апостолам: Кому простите грехи, тому простятся;

на ком оставите, на том останутся (Ин. 20,23)? Неужели, если епископ

пожелает безрассудно или безмерно увеличить или уменьшить кару за грех, то

это в его власти, так что и Бог, выходит, по его воле определял бы

наказания, карая больше то, что требует меньшего возмездия, и наоборот,—

тогда как Бог должен скорее заботиться о праведности деяния, нежели о

людской воле? Неужели, если епископ в припадке гнева или ненависти к кому-

либо решит наказать его за легкую вину так же, как за тяжкую, или

бесконечно мучить, либо же никогда не прощать его,— то и Господь утвердит

это его решение? То, что действительно сказал Господь апостолам: Кому

простите и т. д., кажется, нужно отнести к ним, [то есть апостолам ],

лично, а не вообще ко всем епископам,— равно и то, что Он сказал им в

другом месте: Вы — свет мира и Вы — соль земли (Мф. 5,14,13), и многое

другое нужно обращать специально к этим персонам. Так, разумение и

святость, которыми Господь одарил апостолов, Он не пожаловал так же и их

наследникам, и равно не про всех Он сказал: Блаженны очи, видящие то, что

вы видите (Лк. 10,23), и сызнова: Я назвал вас друзьями, потому сказал вам

все, что слышал от Отца Моего (Ин. 15,15), и еще раз: Когда же придет Он,

Дух Истины, то наставит вас на всякую истину (Ин. 16,13).

Возможно, кто-либо [на это ] возразит, указывая на пример Иуды, который

был в числе апостолов, когда все это произносилось; но очевидно, что

Господь не был в неведении относительно того, к кому Он должен был обратить

сказанное,— как и тогда, когда говорил: Отче! Прости им, ибо не ведают, что

творят (Лк. 23,34). Думается, что эту молитву Его нельзя применять ко всем

Его последователям. Ведь когда употребляют местоимения, такие как «тем» или

«вы», судя по намерению говорящего,— то речь идет либо обо всех

присутствующих, либо о тех из них, кого Он разумел, так что то, чтб ранее

было сказано, не нужно относить вообще ко всем апостолам, но исключительно

к избранным.

44Под словом «там» подразумевается Ветхий Завет, под «здесь» — Новый.

45 Sancti Hieronimi Commentariarum in Evangelium Matthaei, Lib. Ill, cap.

XVI. //MPL, t. 26, col. 1)8.

Кажется, что таким же образом можно воспринимать и то, о чем Он сказал:

Что свяжешь на земле, то будет связано на небесах (Мф. 16,19); в этих

словах, думается, заключена мысль, весьма похожая на то, относительно чего

осторожно размышлял блаженный Иероним, когда понял, что нужно объяснить

слова из Евангелия от Матфея, где Господь разговаривал с Петром: Все, что

вы, епископы и пресвитеры, заключили относительно этого отрывка,— говорит

Иероним,— вы не понимаете и выдергиваете оттуда, наподобие спесивых

фарисеев, что либо речь идет о том, что Он позволил осуждать невинных,

либо, как полагают, оправдывать виновных, тогда как Богом осуждается не

мнение священников, но жизнь обвиняемых. В Книге Левит (8,7) мы читаем о

прокаженных: то место, где им предписано являться к священникам, [чтобы]

священники объявили их нечистыми, если у них проказа, нельзя понимать так,

что священники назначали чистых или нечистых, но так, что они имеют

представление о прокаженных и непрокаженных и могут различать, кто нечист

либо чист. Так же, как там 44священник объявлял нечистого прокаженным, так

здесь епископ либо пресвитер связывает либо разрешает не вообще виновных

или невинных, но тех, о ком они — в силу их служения умея различать

истинные мотивы грешников — знают [точно], кого нужно связывать, а кого

разрешать [от греха] 45.

46Origenis Commentaria in Matheum, XII, 14.//0rigenes Werke, X. ed. E.

Klostermann. Die greichischen chrisilichen Schriftsteller der ersien drei

Jahrhunderte. Leipzig, 1935, 9828— 10026. Латинский текст Абеляра в

сравнении с греческим содержит значительные добавления.

Если я не ошибаюсь, то из этих слов Иеронима ясно, что сказанное Петру

и другим апостолам о власти связывать грешников узами вины или разрешать от

нее должно скорее прилагать лично к апостолам, а не вообще ко всем

епископам. Возможно (по крайней мере, на основании разъясненного самим

Иеронимом), мы сможем понять эту [власть ] связывать и разрешать как ранее

упомянутый приговор [о чистых или нечистых ], в общем виде дарованный всем.

[При этом ] подразумевается,, что лишь те, кого сам Господь связал или

разрешил, должны были выносить приговор и различать чистых от нечистых.

Отсюда то же и у Оригена, который в комментариях к тому же месту из Матфея

различает избранных епископов, заслуживших ту же милость, что была

пожалована Петру: Те,— говорит он,—.кто домогается епископата, пользуются

текстом: «Что свяжешь на земле»,— так, как будто кто-нибудь [из них],

наподобие Петра, получил от Христа власть над ключами от Царства Небесного

и чтобы тот, кто был связан ими, был бы и на Небе связан, а те, кто был

разрешен ими, то есть получил отпущение, был разрешен и на Небе. Это нужно

отметить, так как говорят они благо, правда, если и труды их таковы же, то

есть заслуживают того, благодаря чему Петру и сказано: «Ты — Петр» (Мф.

16,18), то есть таковы, что на них может быть выстроена Церковь Христова, и

врата ада не одолеют ее. В противном случае смешно говорить, что некто,

связанный оковами своих грехов и таща грехи свои, как длинную вервь, а

беззакония — как узду подъяремной телицы,— из-за одного только, что его

называют епископом, обладает такой властью, что разрешенное им на земле

было бы разрешено и на Небе или связанное на земле было связано на Небе.

Итак, чтобы связывать или разрешать от греха другого, да будет сам епископ

безупречен, достойным связывать или разрешать на Небе; да будет он супругом

одной жены, благоразумным, целомудренным, наставленным, гостеприимным,

восприимчивым, не пьяницей, не разбойником, но скромным, не сутяжным, не

вожделеющим злата, хорошо управляющим своим домом, имеющим сыновей,

воспитанных в совершенной чистоте. Если он таков, то не свяжет неправедно

на земле и не разрешит бессудно, потому все, что он ни разрешит здесь,

будет разрешено и на Небе; все, что он ни свяжет на земле, будет связано и

на Небе; действительно, если кто-либо один, как я сказал, будет некоторым

образом Петром и не возымеет того, что в том месте [текста] прилагается

Петру, а вообразит, что сможет связывать так, как это было бы связано на

Небе, и разрешать так, как это было бы разрешено на Небе, то он ошибается,

не понимая смысла Писания, и из-за тщеславия своего предается на суд

дьявола 46.

47Aurelii Augustini Sermo LXXXII, cap. 14, 7.//MPL, t. 38, col. 509.

48В смысле: разрешен от греха.

49 Sancti Gregorii papaе I Homiliarum in Evangelia Liber • II. Homilia

XXVI, 5.//MPL, t. 76, col. 1200A—1201B.

Итак, Ориген в полном согласии с разумом ясно показывает, что

полномочия, пожалованные, как мы говорили, Петру, были уступлены не всем

епископам, но только тем, кто подражает Петру, стремясь не к высокой

кафедре, а к достойным заслугам. Действительно, кто следует своей

собственной воле и отвращается от воли Божией, ничего не может иметь против

справедливости Божественного правопорядка (rectitude), а так как они

действуют неправедно, то и на Бога могут переложить неправедность,

изображая дело так, будто Он совершил нечто, как бы подобное тому, что сами

они суть. Сам же Он живо возражает и серьезно угрожает им, говоря: в своей

неправедности ты подумал, что Я такой же, как ты. Изобличу тебя и

представлю пред глаза твои [грехи твои]. У разумейте это, забывающие Бога

(Пс. 49, 21,22). Действительно, о ком же больше нужно говорить, что он

пренебрегает Богом, искажая смысл передаваемых слов, как не о том, кто

присваивает себе такую власть, как бы говоря, что Божественная сентенция о

связывании и разрешении людей (subiectus) касается его власти и зависима от

его решения; так что, будучи неправедным, он предполагает, что может

изменить высшее правосудие Бога, как будто бы он мог тех, кого пожелает,

сделать виновными или невинными. Против подобной презумпции возражает самый

великий доктор Церкви Августин, знаменитейший среди епископов, говоря в 16-

ой проповеди по поводу слов Господних: Ты начал брата своего держать за

откупщика; ты связываешь его на земле, но подумай лучше, как праведно

укрепить его, ибо праведность разрушает неправедные узы 47. Также и

блаженный Григорий ясно утверждает и убеждает на евангельских (dominica)

примерах, что церковная власть не может связывать или разрешать, если она

уклоняется от беспристрастного отношения к праведности и не согласуется с

Божьим судом. Отсюда — то, что сказал он в 25-ой гомилии по поводу

Евангелия: Часто случается, что место судьи занимает тот, чья жизнь меньше

всего сообразна этому месту; и часто случается, что он либо осуждает

невинных, либо, связанный сам, разрешает других. Вдохновляемый часто

собственной волей при разрешении или связывании врученных ему, он не

испытывает заслуг их поступков, отчего бывает, что, действуя по своему

капризу, а не ради морального блага своих подопечных, он сам себя лишает

власти связывать и разрешать. Часто случается, что пастырь по отношению к

одному из ближних своих руководствуется ненавистью или расположением. Но не

могут достойно судить о своих подопечных те, кто в делах подопечных

повинуются своему или чужому мнению или расположению. Так же [сказано] и у

пророка — он умерщвляет души, которые не должны умереть, и оставляет жизнь

душам, которые не должны жить (Иез. 13,19). Естественно, осуждая

праведника, он умерщвляет не умирающего, а пытаясь уберечь от наказания

виновного, он оживляет не предназначенного к жизни. Следовательно, нужно

взвесить все казусы и тогда лишь применять власть связывать и разрешать.

Нужно видеть, какова вина и каково раскаяние, за нею последовавшее, дабы

пастырский суд (sententia) разрешил от греха тех, кого посетило и отметило

милосердие Всемогущего. В таком случае разрешение настоятелей истинно

постольку, поскольку соответствует решению Судии. Именно это означает

воскрешение того, кто был мертв четыре дня; оно-то ясно и доказывает это,

ибо Господь сначала позвал умершего и дал жизнь, говоря: Лазарь! иди вон

(Ин. 11,43), и только затем тот, кто вышел живым из могилы, был распеленут

48учениками. Ученики развязывают того, кого Учитель только что воскресил из

мертвых; ведь если бы они развязали Лазаря еще мертвым, то обнаружили бы

больше зловония, нежели добродетели. Это рассуждение заставляет нас

обратить внимание на то, что в силу пастырского авторитета мы должны

развязывать тех, о ком знаем, что Создатель наш дал им жизнь, милосердием

воскресив их; оживление, конечно, происходит до свершения правосудия, что

мы признаем одной лишь исповедью в грехах. Потому никоим образом самому

мертвецу не сказано: «оживи», но — «иди вон», как если бы кому-либо из

умерших в грехе было ясно сказано: «изгони вон, через исповедь, то, чему ты

небрежением своим позволил спрятаться у себя внутри». Итак, пусть «выйдет

вон», то есть пусть грешник исповедует свой грех. Ученики vie да развяжут

выходящего вон, то есть пастыри Церкви да отведут от него кару, так как он

не постыдился исповедаться в содеянном. Я еще: пусть кого-то и связал

пастырь справедливо; его приговоров, обращенных к толпе, нужно, однако,

бояться, чтобы тому, кто находится в его окормлении, не было бы навязано

решения, обязывающего его к искуплению на основании чужой вины.49

Там же: Тот, кто находится под рукой пастыря, да убоится быть связанным

праведно или неправедно. И не следует легкомысленно отрицать суд пастыря

над собой, дабы не совершить нового греха гордыни из страха порицания, даже

если он был связан неправедно..

50 Воаможно, имеется • виду Карфагенский собор 419г.— С. Н.

Из этих речений (dictum} Григория и на основании свидетельства

Божественного авторитета ясно, что сентенция епископов не имеет никакой

цены, если она не сообразуется с Божественной справедливостью, по слову

Пророка: И бесславите Меня пред народом Моим за горсти ячменя и за куски

хлеба, умерщвляя души, которые не должны умереть, и оставляя жизнь душам,

которые не должны жить (Иез. 13,19). Такие епископы будут лишены причастия

судом других иерархов, ибо они дерзали неправедно отлучать от Церкви своих

подопечных. Потому Африканский собор в 210 правиле постановил: Пусть

епископ никого не лишает причастия по легкомыслию, и пока сам епископ не

причастит отлученного, этому епископу не будет причастия ни от одного

другого епископа, чтобы епископ был более внимательным, не высказываясь

против кого-либо, не пытаясь убедить на других примерах50.

51Перевод текста, заключенного в угловые скобки и отсутствующего в издании

«Латинской патрологии» Миня, осуществлен по: Abaelard's Ethic»/Ed. D. E.

Luscombe. Oxford, 1971.

(Окончена книга первая 51.

Начинается книга вторая.

В предыдущей книжечке нашей этики были приложены усилия [на постижение

] того, что необходимо для познания или исправления грехов, а сами грехи

отличить от пороков, которые [так ] называются по противоположности

добродетелям. Теперь же мне остается согласиться со [словом ] Псалмопевца:

Уклоняйся от зла и делай добро (Пс. 34,27); обсудив, как нужно уклоняться

от зла, мы должны обратить перо наше на то, что нужно, по нашему учению,

для сотворения блага.

Благоразумие, то есть различение добра и зла,— скорее мать

добродетелей, чем [сама ] добродетель. Это оттого, что распределение лиц

относительно [их ] достоинства происходит на основании [требований ]

времени или места.

52 Аристотель. Категории, 8b 30.

53 Там же, 8b 25— 41—9а 1—13.

54 Boet. Categ. Arist., col 240D— 241A.

55Аристотель. Категории, 8b 28—29.

Подобно тому, как мы отличили пороки от грехов, так же, по-видимому

[необходимо от пороков отличить и добродетели ]. В противоположность

порокам добродетели отличаются некоторым образом тем., что благодаря им мы

снискиваем блаженство блага; последнее же заключается в благе послушания. В

самом деле: как добродетели противоположны порокам, так и грех, называемый,

собственно, небрежением Бога, вероятно, супротивен благу послушания, то

есть воле, приуготовленной к покорности Богу. Волю, пожалуй, можно считать

добродетелью [лишь ] иногда, поскольку, обретаемая в определенный момент,

она не сразу становилась прочной и с трудом меняющейся 52,— как то можно

сказать о добродетели. Ведь нельзя в угоду философам говорить о добродетели

в нас, если нет наилучшего состояния духа, то есть [такого ] состояния

духа, [который ] решительно [направлен ] на благо. То, чтб называется

устойчивым или преходящим свойствами (habitus vei dispositio), Аристотель

строго различил, [говоря ] о первом виде качества53. В [его ] учении эти

качества, которые не врождены нам, но оказываются таковыми при нашем с ними

соединении, называются устойчивыми или преходящими свойствами 54.

Устойчивые свойства, поскольку они с трудом меняются,— это, как он

утверждает, знания и добродетели55. Преходящие же — [это те свойства],

которые, напротив, быстро изменяются. Если, следовательно, на этом

[основании ] и можно назвать устойчивое свойство нашей добродетелью, то, по-

видимому, не абсурдно [предположить ], что воля готова к покорности [лишь ]

иногда, так как она быстро изменяется; прежде чем ее укрепят, ее никоим

образом нельзя называть добродетелью, поскольку она — не устойчивое

свойство.

56 Здесь трактат П. Абеляра обрывается. Неизвестно даже, был ли он завершен

автором или же это — сохранившийся до наших дней его фрагмент.— С. Н.

Некоторые, однако, завершили жизнь, лишь намереваясь [обрести ] такую

волю. Таких [людей ] ни в коем случае нельзя считать осужденными. Это о них

мы читаем в книге Премудрости: Представляя, что он сотворен любезным Богу,

он живым был пронесен мимо грешников. Он был уведен, чтобы злоба не

помутила его разума или мятежное деяние не ввело в заблуждение душу его.

Вскорости окончив жизнь, он преисполнился многого времени. Ведь возлюблена

Богом была душа его. Из-за этого Он и поспешил увести ее от забот. Ибо

много есть верных, у кого нет такой стойкости, чтобы могли они выдержать

единоборства fagones/) мучеников, или тех, кто не легко переживал бедствия.

Предвидя немощь их. Господь не дозволяет искушать их сверх того, что'они

могут (I Кор. 10,13,), и не испытывает с помощью противников тех, кого

считал малодушными и немощными. Те, кто не забывает благодеяний Его и по

этой причине не обращается к Богу за малейшими милостями, настолько

смиреннее существуют, насколько немощнее признают себя, они не могут быть

отчуждены от любви Бога, к благостыням Которого не пребывают в

неблагодарности, выказывая, что они должны Ему тем более, что более в

подобных случаях получили от Него (Прем. 4, 10—11, 13—14) ...) 56.

Перевод с латинского и комментарий

С. С. НЕРЕТИНОЙ

[pic]

Страницы: 1, 2, 3