Эрос как страсть

Эрос как страсть

Министерство общего и профессионального образования Российской Федерации

Южно-Уральский Государственный Университет

Кафедра философии

Реферат на тему:

|Выполнил: |Студент группы АС-265 |

| |Нецветаева Н. С. |

|Проверил: |Цейслер В. Э. |

Эрос как страсть

Челябинск

2003

Содержание

Введение

1. Эрос как понятие

2. Представление любви в античной философии

3. Достижение оргиастического состояния

4. Ценит ли человек свое тело?

5. Что такое любовь?

6. Христианская любовь

7. Любовь средневековья

8. Эпоха возрождения

9. Эрос как безумие

10. Что такое садизм

11. Женщина в мире любви

12. Теория «либидо»

13. Сексуальная революция

14. Романтическая любовь

15. Братская любовь

16. Материнская любовь

17. Эротическая любовь

18. Любовь к себе

Заключение

Список использованных источников

Введение

Эрос и любовь. Универсальность любви. Отношение к чувственности в

различных культурах. Классификация любви.

Проблема идеальной любви

Загадочен, необъясним человек. Мы так много рассуждаем о нем, но так

редко обращаем на него свой взор, когда он захвачен страстью. А ведь именно

в этом миге открывается в нем всечеловеческое, надмирское и земное. Ближе

всех к осознанию этой мысли подошли экзистенциалисты, представители видного

философского течения на Западе. Мартин Хайдеггер, Карл Ясперс, Габриэль

Марсель пытались понять, как влияют на человеческое существование такие

состояния конкретного индивида, как забота, страх, надежда. Вероятно, о

многих проявлениях человеческой души можно сказать словами Марины

Цветаевой: «Я, ваша бессмертная страсть».

Вопрос 1: ЭРОС КАК ПОНЯТИЕ

Страсти человеческие... Уникальные и бессмертные. Они возобновляются в

каждом поколении и вместе с тем сохраняют свою цельность на фоне иной

эпохи. Любовь, страх, вера, властолюбие, фанатизм... Не они ли правят

миром? Не через них ли проступает человеческое бытие? Проницательные

мудрецы, писатели разных времен стремились вглядеться в. человека,

захваченного сильнейшим порывом, войти в мир душевных тончайших

переживаний, распознать в них тайны жизни.

Долгие годы человек казался нам социологической абстракцией. Мы

рассуждали о нем как о совокупности социальных ролей. Вот он — крестьянин,

отец семейства, умелец, член партии... Но разве тайна человека

исчерпывается его общественными функциями? Теперь мы все чаще задумываемся

над тем, что именно нечто хрупкое, неукротимо-стихийное и делает человека

неизмеримо более значительным, интересным, нежели, скажем, идеально

спроектированная машина.

Когда древние говорили: «Я человек и ничто человеческое мне не

чуждо...», они подразумевали эмоции и вожделения, тайные умыслы и страсти.

Эти движения души уникальны; их нет в животном мире. Драма человеческого

существования раскрывается именно в «упоении страстями». Среди них

первозванной кажется нам любовь... Ведь человечество ни одного дня не могло

бы прожить без нее.

В этой главе мы будем размышлять о глубинном человеческом влечении,

захватывающем все существо потомка Адама. Будучи универсальной и

напряженной страстью, эрос пронизывает человеческое существование на

протяжении всей жизни. Он, по сути дела, определяет фундаментальные основы

бытия. И в то же время проявляет себя как глубоко индивидуальное, сугубо

личностное, уникальное чувство. Эта страсть всеобъемлюща и неповторима, она

принадлежит человеческому роду и лично мне, вам, ему. Знойное пламя эро —

вечное повторение и вечное открытие...

Итак, размышления об эросе, о том, как он проявляется в разных

культурах, раскрывая глубинную тайну пола, о пасторальной и темной страсти,

об удивительных сексуальных существах, о неожиданных и поразительных

соблазнах сладострастия, о могучем предвозвещении необыкновенного чувства,

о любви, которую Максимилиан Волошин назвал "лампадой снов, владычицей

зачатий». Эрос как одна из человеческих страстей приближает нас к

философскому постижению человека.(Гуревич П. С.)

Р. Мэй из книги «Любовь и воля»

Эрос, дитя Ареса и Афродиты, "не вырос, как остальные дети, а остался

маленьким, розовым, пухлым ребенком с легкими крыльями и проказливым лицом

с ямочками на щеках". Встревоженной матери сообщили, что "Любовь не может

расти без Страсти". Далее в мифе говорится:

Тщетно богиня пыталась понять скрытый смысл этого ответа. Он открылся

ей только тогда, когда родился Антерос, бог страсти. Эрос стал расти вместе

со своим братом и превратился в красивого стройного юношу; но стоило им

только расстаться, как он обязательно возвращался к своим детским формам и

к детским шалостям"

Эти обезоруживающе наивные слова, в которые греки любили облачать свои

самые глубокие премудрости, содержат несколько моментов, имеющих решающее

значение для наших сегодняшних проблем. Прежде всего, если матерью Эроса

является Афродита, то отцом — Арес То есть любовь неразпывно связана с

агрессией.

Во-вторых, Эрос, который во времена Гесиода считался могучим творцом,

породившим буйство зелени на выжженной земле и вдохнувшим жизнь в человека,

теперь выродился в ребенка, пухлое, розовое, игривое создание, иногда

просто в толстого младенца, балующегося с луком и стрелами. Мы видим его в

образе изнеженного Купидона на стольких изображениях, как античных времен,

так и XVII-XVIII веков. "В архаическом искусстве Эрос представлен как

красивый крылатый юноша. Потом он становился все моложе и моложе, и в

эллинские времена предстает уже младенцем" В александрийской поэзии он

дегенерировал в проказливого мальчишку, причина этого вырождения, должно

быть, кроется в самой природе Эроса, поскольку об этом вырождении говорится

в мифе, который действительно родился несколько позднее версии Гесиода, но,

тем не менее, задолго до распада греческой цивилизации.

И это подводит нас к самой сути того, что случилось с нашим временем:

эрос утратил страсть и стал чем-то скучным, детским, банальным.

Как это часто бывает, миф говорит об остром конфликте, сотрясающем сами

основы человеческого бытия, как это было с древними греками и как это

происходит с нами: мы бежим от эроса, когда-то могучего первоисточника

жизни, к сексу, капризной игрушке. Эрос разжалован в бармена, подающего

вино и виноград, в стимулятор для флирта, задача которого - все время

удерживать жизнь на мягкой перине чувственности. Он символизирует не

творческое воплощение энергии - полового, воспроизводящего и прочих начал —

а непосредственность удовлетворения. И, mirabile dictut мы обнаруживаем,

что в мифе говорится о том, что происходит в наше с вами время: эрос

утрачивает интерес даже к сексу. В одной из версий мифа, Афродита ищет его,

чтобы заставить заниматься положенным ему делом: распространять любовь с

помощью своего лука и стрел. А он, выродившийся в праздного недоросля,

играет в карты с Ганимедом и при этом еще и жульничает.

Ушел дух животворных стрел, ушло создание, которое могло вдохнуть жизнь

в мужчину и женщину, ушли яркие праздники Диониса, ушли зажигательные танцы

и мистерии, которые возбуждали посвященных посильнее, чем хваленые снадобья

нашего технического века, ушли даже пасторальные пирушки. Эрос

действительно стал плейбоем! Героем пепси-кольных вакханалий.

Неужели цивилизация всегда только и делала, что укрощала Эроса, чтобы

подчинить его нуждам общества, озабоченного самопродлением? Лишала его

силы, дающей жизнь новому бытию, новым идеям и страстям, ослабляла его до

такой степени, что он переставал быть творцом, сокрушающим старые формы во

имя создания новых? Укрощала его до такой степени, что он становился

символом стремления к постоянной расслабленности, праздному

времяпрепровождению, пресыщенности и, в конце концов, к апатии?41

Здесь перед нами встает новая и специфическая проблема всего западного

мира — война между эросом и технологией. Технология и секс между собой не

воюют; наши технические изобретения — от противозачаточных таблеток до

книжек из серии "как это делается" — способствуют безопасности, доступности

и эффективности секса. Секс и технология едины в стремлении

"приспособиться"; полностью сняв напряжение за выходные, с тем, чтобы в

понедельник лучше трудиться в лишенном воображения мире. Чувственные

потребности и их удовлетворение не вступают в конфликт с технологией, по

крайней мере, не вступают с ней в непосредственное столкновение (во что

выльются их отношения в перспективе — это уже другой вопрос).

Но эрос и технология вряд ли совместимы друг с другом и вряд ли даже

могут избежать непрерывной войны. Влюбленный, как и поэт, является угрозой

для конвейера Эрос разрушает старые формы и создает новые, а это,

естественно, представляет собой угрозу для технологии. Технология требует

регулярности, предсказуемости и режима по часам. Неукрощенный эрос борется

со всеми представлениями и ограничениями времени.

Эрос — это внутренний стимул к созданию цивилизаций. Но цивилизация

набрасывается на своего основателя и дисциплинирует эротические импульсы.

Это еще не закрывает путь к обогащению и расширению сознания. Эротические

импульсы могут и должны подчиняться определенной дисциплине: поклонение

свободе выражения любого импульса растворяет ощущение в реке без берегов,

воды которой попусту растекаются во всех направлениях. Дисциплинированный

эрос создает формы, в которых мы можем развиваться и которые защищают нас

от невыносимой тревоги. Фрейд считал, что дисциплинирование эроса

необходимо для цивилизации и что создающая цивилизации энергия порождается

подавлением и сублимацией эроса.

Должна ли цивилизация обязательно укрощать эрос, чтобы уберечь общество

от развала? Гесиод жил в бурном! архаическом VI веке, близком к истокам

цивилизации и моментам ее зачатия и рождения, когда воспроизводящие силы

отличались активностью и человек должен был, встречаясь с хаосом, придавать

ему новые формы. Но позднее, с растущей потребностью в стабилизации,

возникает тенденция к погребению демонического и трагического. Это

становится предзнаменованием падения цивилизации. Мы видим, как изнеженные

Афины покоряются более примитивным македонцам, те, в свою очередь, —

римлянам, а римляне — гуннам. А мы — желтой и черной расам?

Эрос — основа жизнеспособности цивилизации, ее сердце и душа, И когда

снятие напряжения вытесняет творящий эрос, падение цивилизации становится

неминуемым.

Вопрос 2: Представление любви в античной философии

Любовные традиции западного мира берут свое начало в Древней Греции.

Вспомним диалог Платона «Пир». Он пересказывает миф о рождении любви, в

котором так же, как и в современном психоаналитическом учении о любви,

преобладают темы утраты, страстного влечения и обретения утраченного. В

«Пире» читателя поражает полное отсутствие упоминания о женщинах как

объектах или субъектах эроса, а также о плотской любви. Если во времена

Гомера и великих греческих трагиков женщина обладала значительной властью и

влиянием, принимала участие в общественной жизни, то в эпоху Платона ее

роль значительно уменьшилась. Женщин из высших слоев общества выдавали

замуж для того, чтобы рожать детей и вести хозяйство. Женщины не получали

образования и не принимали участия в общественной жизни. Жены не

воспринимались как объект, достойный любви. Идеальная любовная пара того

времени состояла из пожилого, но не старого мужчины и мальчика, получавшего

столько эмоций, заботы и внимания, сколько в другие исторические времена

выпадало на долю объекта гетерогенной любви. Любовь между мужчинами

занимает значительное место в платоновской лестнице любви, по которой, как

он считает можно подняться лишь благодаря сублимированию гомосексуальных

влечений. Не осуждая физическую сторону так любви, по крайней мере в

«Пире», он, без сомнения, предпочитал ее сублимированный вариант.

Возможно, что отсутствие упоминаний о женщинах в трактате о любви

объясняется интеллектуальной революцией произошедшей в античные времена.

Эта революция заключалась в последовательных попытках заменить

мифологические способы восприятия и объяснения мира аналитическим

мышлением, которое считалось исключительно мужским качеством. Это был

исторический момент, когда разум восстал против эмоций, а культура — против

естества. Превосходство духовного творчества над физическим (деторождением)

основывалось на независимости от естества и от женщин.

Что такое любовь? Чем она отличается от эроса, от молитвенного экстаза?

Эрос — это таинство. Может быть, это величайшая, неостановимая страсть,

смутное томление по единению, таинственная устремленность людей, обреченных

на смерть, к некоей вечной жизни?

В древних космогониях Эрос — это изначальная стихийная мощная страсть,

которая приводит в действие механизм порождения мира. Образ живительной

природы, вечной царицы бытия был, скажем, неотторжимым компонентом

мистических культов начала времен. Поклонение ей проявлялось в

разнообразных формах, иногда аскетических, иногда бурных, оргиастических.

Так, культ богини Изиды из древнеегипетской мифологии был сопряжен с

отречением от земных радостей, с подвигами в честь богини плодородия. Жрецы

даже оскопляли себя ради этого вечного символа супружеской верности и

материнства. А вот в храмах Афродиты вершился обряд священной

проституции...(Гуревич П. С.)

Подольный Р. Г. из книги «Мир и эрос»

Больше двух с половиной тысяч лет назад в мире началась так называемая

философская революция. Мысль потеснила слепую веру в богов, объяснявшую их

волей все происходящее, логика подорвала миф, человек стал в меру своего

разумения искать причины и следствия, искать законы, управляющие событиями.

Один из трех очагов этой революции — Средиземноморье; два других —

Индия и Китай. Но только в первом, западном, философия с такой

пристальностью обратилась к проблеме половой любви. Античное

Средиземноморье было очень разным — во времени и пространстве. Мудрецы из

городов-государств крошечной и великой Греции заложили начало почти всех

основных философских течений, по сей день спорящих между собой. Преемниками

и сотворцами афинян и других эллинов стали философы Рима, мыслители

эллинистического Египта, пророки и проповедники раннего христианства.

В своем философском осмыслении любви каждый, конечно, опирался (и

опирается) не только на знания, полученные от учителей мудрости, не только

на способности к суждению и логицизированию, но и на эмоциональный личный

опыт, горечью или памятью о счастье отложившийся в его душе, на

темперамент, на чувства. Поэтому так часто (хотя и далеко не всегда) столь

поэтичны размышления о любви, поэтому их нередко облекают в стихотворную

форму, либо подкрепляют и подтверждают чужими стихами собственные мысли

(кстати, даже тогда, когда доказывают, как Цицерон, что страстная любовь —

вещь общественно вредная).

В античном Средиземноморье господствовал рабовладельческий строй. И

философы той поры, разумеется, были воспитаны в обществе, где раба не

считали за человека, а женщину ставили бесконечно ниже мужчины. Но именно в

этом обществе возникли, тем не менее, и первые учения о равенстве и

братстве всех людей, как и учения, поднимавшие женщину, по крайней мере, в

любви, до абсолютного равенства с мужчиной.

У людей разных эпох, что там ни говори, гораздо больше общих черт, чем

различий; философские же положения, переживающие века, формулируют в каждую

эпоху мудрейшие из современников. Удивительно ли, что мы так часто узнаем,

читая древних, свои мысли — хотя на самом деле это их мысли, успевшие стать

для новых поколений, в том числе и нашего, своими.

Как уже говорилось в предисловии к книге, любовь — дитя истории,

растущее и развивающееся вместе с нею. Но и две с половиной тысячи лет

назад это было уже довольно развитое дитя.

В XIX веке некоторые историки и философы сочли, что в античной

древности любовь в нашем понимании этого слова попросту не существовала. И

высказали множество доводов, среди коих нашлись весьма основательные, в

пользу такого взгляда.

Но сами-то греки и римляне, как и их современники, принадлежавшие к

другим народам, не сомневались ни в существовании любви, ни в могуществе

ее, ни в проистекающих из этого могущества благе и зле. Другое дело, что

большинство мыслителей древности полагали сильную любовь скорее опасной,

чем полезной, видели в страстном стремлении мужчины к женщине, прежде всего

то, что вносит в жизнь тревогу, беспорядок, угрозу и беду. Но большинство

философов — это ведь еще не все философы. Мнения мыслителей о любви в

древности расходились, пожалуй, не меньше, чем в наше время. На одном

полюсе тут оказывается основатель школы киников Диоген Синопский, учивший

тому образу жизни, который считал естественным и близким к природе.

Страстную же любовь, полагал Диоген, никак нельзя считать вещью

естественной, и потому он объявил, что любовь — дело тех, кому делать

нечего. На другом полюсе — старший современник Диогена Платон, определивший

(со ссылкой на Сократа), что любовь — стремление к бессмертию, что это

благодаря ей разрешается величайшее противоречие между смертью человека и

бессмертием рода людей и человеческого духа.

«Пир» — тот диалог Платона, где высказана, в частности, и эта мысль,—

самое знаменитое в истории философии сочинение о любви. Впрочем, сказать

здесь «знаменитое» — значит не сказать почти ничего. На протяжении двадцати

пяти веков, прошедших с появления «Пира», многие сотни мыслителей,

философов и художников слова ведут непрекращающийся разговор с автором

диалога и с его героями, развивая и оспаривая их суждения. Сами имена

некоторых из этих героев получили значение символов.

Уже в античности появились десятки комментариев к «Пиру», все новых и

новых его истолкований. К этому произведению философская мысль снова и

снова возвращается и в средневековье, и в пору Просвещения, и в последние

уже столетия. Бесконечный диалог с Платоном ведут по-своему и русский

философ Владимир Соловьев, и венгерский марксист Дьёрдь Лукач, и английский

философ и математик Бертран Рассел. А утверждение, что любовь дает человеку

ощущение бессмертия, как и другое, согласно которому любовь есть

удовлетворение жажды целостности, звучит сегодня не менее убедительно, чем

двадцать пять веков назад. Позиция Диогена Синопского тоже имела, конечно,

своих сторонников, но даже его ближайшие ученики-киники откровенно

признавали свою беспомощность перед могуществом любви, хотя совсем не

считали себя бездельниками.

Странным образом поддержал Диогена Цицерон. Вот его логика: «Если бы

любовь была чувством естественным, то любили бы все, любили бы постоянно и

одно и то же, не чувствуя ни стыда, ни раздумья, ни пресыщения». Итак,

любовь, выходит, какое-то извращение нормального человеческого поведения...

Однако Цицерон ведь римский философ, а те, будь они стоиками, как

Сенека, или эпикурейцами, как автор поэмы «О природе вещей» Лукреций Кар,

относились к любви почти всегда с опаской и недоверием. И хотя для Лукреция

любовь, не в пример Цицерону, дело вполне естественное (поэт не раз

напоминает, что любовь властвует и в мире животных), но тем более, по

Лукрецию, должен человек уметь собой управлять и не поддаваться приманкам

любви, чтобы не угодить в ее ловушки.

Благороднейший из римлян, император и мудрец Марк Аврелий в своих

глубоких размышлениях о жизни уделяет всего несколько строк очень

человечному, но не слишком вдохновляющему совету, который (единственное

такое место в размышлениях) можно считать относящимся и к половой любви:

мол, с кем привелось жить, тех и люби. И это — через шесть веков после

Платона, возвеличившего любовь, через семь с лишним после Эмпедокла,

согласно которому любовь создала мир, заставив соединиться частицы

вещества...

Аристотель, великий логик, ищет в любви, прежде всего пользы — для

человека, семьи, общества. И в семье, например, целью любви полагает дружбу

(а мы и до сих пор не устаем повторять, что семья должна быть дружной).

Очень близкие к современным взгляды на роль любви в семейной жизни

высказывает Плутарх, грек, живущий в эпоху, когда и Греция, и весь

обозримый мир принадлежали римлянам. Этот мыслитель известен прежде всего

как историк-моралист, умевший восхвалять героев своего народа, а заодно уж

и римского, тонко льстивший властителям империи, намекая при случае, что

мог бы осрамить их с тою же убедительностью, с какою воспевал. Среди

философов его место куда скромнее, чем среди историков, он далеко уступает

и Аристотелю, и Сенеке, и Марку Аврелию. Но не тогда, когда говорит о

любви, находя в ней и поэзию, освещающую жизнь, и чисто практическую пользу

не только для семьи, но и для общества, утверждая: Эрот делает лучше тех,

кого он связывает, любовь украшает и совершенствует человека...

Особняком стоят в этом разделе тексты, принадлежащие, по крайней мере,

по традиции, апостолу Павлу, человеку, которого иногда называют вторым

основателем христианства. Фигура поразительная! Он апостол, то есть

ближайший последователь и ученик Христа,— но его не было среди спутников

Иисуса. Больше того, как правоверный иудей, нося еще имя Савла, он

преследует христиан после распятия человека, объявленного сыном Божиим. А

потом — странное видение, духовное преображение, и Савл становится Павлом,

великим проповедником нового учения, формулирующим в своих посланиях

религиозным общинам правила истинно христианского поведения и отношения к

миру. Эти послания — неотъемлемая часть Нового завета.

Павел не грек и не римлянин, но, как и они, сын античности, по своему

отношению к любви порой живо напоминает римлянина-стоика. Любовная страсть

чревата многими опасностями, любовь может помешать служению богу, поэтому

лучше бы человеку не любить и не вступать в брак. Однако природа слишком

сильна, и тут приходится Павлу пойти на благоразумные уступки. Он

благословляет брак, причем совсем не обязательно этот брак должен быть

заключен между единоверцами. С одной стороны, Павел ревнует от имени

господа и мужа к жене, и жену к мужу: будут заботиться друг о друге и

поэтому меньше о Боге. Хотя умеет порою, апостол подняться и выше такого

религиозного практицизма и даже сравнивает отношение мужа к жене с

отношением Христа к церкви. Любовь, считает Павел, возможна только в браке

(это — при решительном отрицании разводов), но для него, получается, и брак

возможен только в любви. Здесь один из творцов нового мировоззрения словно

заглядывает в будущее — лишь многие века спустя эта точка зрения станет в

философии по-настоящему могущественной.

Вопрос 3: Достижение оргиастического состояния

Древний человек стремился достичь оргиастических состояний с помощью

природных наркотиков. Многие ритуалы первобытных племен подтверждают это.

Сексуальное переживание усиливалось в группе, в первобытном коллективе.

Массовые эротические оргий были частью первобытных обрядов. Чувство вины и

стыда обычно исчезало. Если все поступают именно так, как предписывается

знахарями и жрецами, если каждый испытывает при этом неизъяснимое

блаженство, значит, это правильно и добродетельно.

В старинных мистериях разыгрывался акт кровавой оргиастической драмы.

Люди превращались в исступленных богоубийц, в жестоких сладострастников.

Они терзали тело бога, превращенное в пищу, вступали в мерзкое соитие с

животными, с родными по крови. Вершились дела, о которых в нормальное время

никто и не помышлял. Эрос обнажал свою природную стихию. Темные, слепые

страсти приводили к злодеянию. И вместе с тем несли в себе символический

смысл. Этим достигался эффект катарсиса, целебного психологического взрыва.

|Ужаснувшись разверзающейся бездне, участники мистерии завершали драму

глубоким раскаянием. Они оплакивали жертву, рвали на себе одежды, покрывали

собственное тело ранами, посыпали пеплом головы. Эрос не только увлекал в

недр души помраченье» (М.Цветаева), он просветлял душу, пробуждал совесть.

Не позволяйте себе превратить этот ужас в повседневность - таков урок

древних мистерий. Оказавшись действующими лицами драмы, остановитесь,

прокляните разрушительные страсти...

Проглядывая сегодня, криминальную хронику, разве не ощущаем мы давний

мистериальный шок? Любовь, оказывается, не только погоня за наслаждениями.

Она связана с жестокостью, с азартом охоты... Мало получить обычное

сексуальное удовлетворение, надо еще выследить жертву, настичь,

совокупиться и ...убить. Какой непостижимый замес чувств сталкиваемся ли мы

здесь с гримасой древнего мифа? Ведь философы усматривали в разъединенности

человеческого существа вековечную драму. А здесь — совсем иное: отыскать

свою половинку, чтобы непременно уничтожить. Есть от чего ужаснуться

античному мудрецу. Неужели человек так отчаянно и злодейски реагирует на

гибельный парадокс собственного бытия?

Но отчего в истории эти кровавые оргии соседствуют с примерами

возвышенного целомудрия, одухотворенной любви? Почему романтические

платонические чувства сменяются почитанием разнузданных наслаждений? Отчего

даже в одной культуре мы видим разноликость Эроса? Ответ отчасти прост: все

это заложено в человеческой природе. Он способен на самопожертвование и на

предельное господство над телом другого человека. Спектр этих чувств

необычайно широк Отдельному индивиду или конкретной культуре остается

только сделать то или иное предпочтение... (Гуревич П. С.)

Эрих Фромм из книги «Искусство любить»

Все виды оргиастических состояний могут, иметь форму транса, в который

человек вводит себя сам или с помощью наркотиков. Многие ритуалы

примитивных племен представляют живую картину такого типа решения проблемы.

В трансовом состоянии экзальтации исчезает внешний мир, а вместе с ним и

чувство отделенности от него. Ввиду того, что эти ритуалы практиковались

сообща, сюда прибавлялось переживание слиянности с группой, которое делало

это решение еще более эффективным. Близко связано и часто смешивается с

этим оргиастическим решением проблемы сексуальное переживание. Сексуальное

удовлетворение может вызвать состояние, подобное производственному или

действием определенных наркотиков. Обряды коллективных сексуальных оргий

были частью многих примитивных ритуалов. Кажется, что после оргиастического

переживания человек может на некоторое время расстаться со страданием,

которое во многом проистекает из его отделенности. Постепенно тревожное

напряжение опять нарастает и снова спадает благодаря повторному исполнению

ритуала.

Пока эти оргиастические состояния входят в общую практику племени, они

не порождают чувства тревоги и вины. Поступать так - правильно и даже

добродетельно, потому что это путь, которым идут все, одобренный и

поощряемый врачевателями и жрецами; следовательно, нет причины чувствовать

вину или стыд. Дело совершенно меняется, когда то же самое решение

избирается индивидом в культуре, которая рассталась с этой общей практикой.

Формами, которые индивид выбирает в неоргиастической культуре, являются

алкоголизм и наркомания. В противоположность тем, кто участвует в социально

одобренном действии, такие индивиды страдают от чувства виновности и

угрызений совести. Хотя они пытаются бежать от отделенности, находя

прибежище в алкоголе и наркотиках, они чувствуют еще большее одиночество

после того, как оргиастические переживания заканчиваются, и тогда растет

необходимость возвращаться в свое прибежище, как можно чаще и интенсивнее.

Мало чем отличается от этого прибежища сексуальное оргиастическое решение

проблемы. В определенном смысле, это естественная и нормальная форма

преодоления отделенности и частичный ответ на проблему изоляции. Но для

многих индивидов, чья отделенность не преодолима иными способами, источник

сексуального удовлетворения обретает ту функцию, которая делает его не

слишком отличимым от алкоголизма и наркомании. Оно становится отчаянной

попыткой избежать тревоги, порождаемой отделенностью, и в результате ведет

к еще большему увеличению чувства отделенности, поскольку сексуальный акт

без любви никогда не может перекинуть мост над пропастью, разделяющей два

человеческих существа. Разве что на краткий миг.

Все формы оргиастического союза характеризуются тремя чертами: они

сильны и даже бурны; они захватывают всего человека целиком - и ум, и тело;

они преходящи и периодичны.

Вопрос 4: Ценит ли человек своё тело?

Что думает человек о любви? Ценит ли он свое тело? Воспринимает его как

священный сосуд или как вместилище мерзких вожделений? Ощущает

универсальность Эроса или знает только одну его грань? Например, в

греческой философии и искусстве природа человека, его облик, его тело —

ничто не подлежало сомнению, все представлялось идеалом совершенства и

гармонии. Поскольку сын природы воспринимался как перл создания, греческое

искусство стремилось воспроизвести, выразить человеческое тело в порыве

одухотворенной страсти.

Пластика эллинского искусства красноречиво говорит об этом. «Искусство

античной Греции, — отмечает Алексей Гастев, — искусство чувственное,

искусство наблюдения и анализа данного нам в опыте мира. Искусство

освобождается от умозрительных схем, от символики, оно становится не

знаком, а вещью, оно становится ценным само по себе, — статуи существовали,

потому что изображали богов, но и греческие боги в известном смысле обязаны

своим существованием статуям: грек созидал мраморное тело бога, он

распоряжался им и делал его таким, как хотел» .

Чувственное, физиопластическое искусство сопровождает обычно эпохи

безбожные — нерелигиозные или дорелигиозные. Греческое искусство эпохи

Перикла, эпохи величайшего расцвета Афин — эпохи Поликлета и Фидия, эпохи,

когда работали гениальные строители Парфенона, — это вершина искусства,

достигнутая на пути, который начался преодолением мраморных схем,

воплощенных в фигурках-идолах, найденных археологами на островах Эгейского

моря.

В спокойных фигурах Фидия и Поликлета есть нечто большее, нежели просто

выразительность, обычная страсть, но они действительно на наш современный

взгляд холодны. В них нет экспрессии. Но это уравновешенное единство

прекрасного тела продолжалось недолго. В масштабах истории едва ли больше

мгновения. Уже наследники Фидия — Скопас, Пракситель, даже Мирон — стали

расшатывать это спокойствие. Греческое искусство становилось более

эмоциональным, чувственным.

В Греции были распространены легенды, что осенью появляется некое

существо, которое стали звать Дионисом. Он появлялся с севера, когда

созревал виноград и в воздухе веяло предчувствием обильного некрепкого и

веселого вина и праздника. Он шел со свитой вооруженных воинов, любителей

зрелищ и просто пьяниц. Говорят, некоторые его спутники несли на своих

головах маски из овечьей шкуры и передразнивали Диониса, да и вообще всех

подряд.

Дионис входил в круг, его обступали тесным и ровным кольцом спутники,

жарко дышали и были серьезны. Горели свечи величиною с добрый телеграфный

столб, и зрители уже не видели Диониса, а только спины его спутников и

знали, что там, в священном кругу, сейчас произойдет страшное и

непоправимое. Оно происходило: спутники убивали Диониса. Он был символом

растительной жизни, и если зерно хоронят в землю, а потом оно воскресает,

то и Диониса нужно убить в честь зерна. А потом он воскреснет.

Зрители пели тоскливые и торжественные песни и терпеливо ждали, когда

он воскреснет, оживет. Они держали в руках колосья спелой пшеницы и

поднимали их над головой, чтобы напомнить Дионису древнюю как мир притчу о

том, что весной, убитое зерни проснется и примется жить сначала. А если

Дионис не воскресал, они воскрешали его силою своего воображения. Дионис

был первым актером на земле... (Гуревич П. С.)

Баттон Дж. из книги «Стать ближе. Секс, любовь и здравый смысл»

Способность любить и добиваться любви является прямым следствием

понимания того, что мы сами по себе достойны любви и можем любить. Легко

сказать! Нам всем вдолбили, что любить все, что касается ношей собственной

сексуальности подозрительно, если не насквозь греховно. Когда же речь идет

о любви к своему собственному телу, сексуальность оказывается лишь

небольшой частью проблемы любви к себе самому, такому, каков ты есть на

самом деле. Вспомните, когда это было такое, чтобы вы смотрелись в зеркало

и вам было приятно смотреть на свое отражение, отражение красивого

улыбающегося человека. Скорее всего, наоборот, вы хмурились и находили

целый букет изъянов.

Целый комплекс причин не дает нам полюбить свое тело. Но если мы сами

себя не любим, как можно надеяться, что кто-то сможет полюбить, нас? Что,

черт возьми, смогут они в нас найти?

Многим из нас столько раз указывали на недостатки, что не стоит

удивляться тому, как сложно бывает нам почувствовать радость от вида

собственного тела. Модели, на которые мы вроде бы должны равняться -

красавицы и красавцы с фотографий из журналов и с телеэкрана - совсем не

похожи на нас. Нет у них таких проблем с фигурами, как у нас. Нам к тому же

приходится носить стесняющие одежды и есть нездоровую пищу, а потом

лечиться от последствий гиподинамии и неправильного питания. Неудивительно,

что приходит на ум мысль о заговоре с целью заставить нас почувствовать,

что мы не того размера, не того телосложения, что мы противные, больные,

нежеланные. Это не только похоже на заговор, это и есть заговор. Чтобы

продать нам что-то, меняющее тело, будь то продукты, модная одежда или

лекарства, компаниям-производителям приходится убеждать нас, что без их

продукций мы ненормальны и ненатуральны, и ситуацию может спасти только

приобретение их товаров.

Неестественно висит грудь? - убедим-ка женщину купить дорогой

бюстгальтер, чтобы поднять ее. У него нелады с эрекцией? - продадим ему

порнографический журнал и какой-нибудь крем вроде. «Хот-джок» для усиления

потенции, чтобы у него все наладилось. Трудно раскрыть этот заговор, ведь

она мало, когда видит груди других женщин, кроме как в журналах и

туристических буклетах, где модели подбирают так, чтобы поддержать миф о

стандартно красивом бюсте. Он же, возможно, никогда не видел чужую эрекцию,

кроме как в порнографических журналах с их тщательно выверенными, позами.

Каждый хорош сам по себе, каков он есть. Конечно, может быть наши тела

только выиграют от более здоровой пищи, большего количества физических

упражнений, прогулок по свежему воздуху, однако, любить себя таким, какой

ты есть, -это фундаментальное условие для наслаждения близостью. Берегитесь

стандарта, все мы разные! Избегайте чувства неудовлетворения своим телом -

это почти наверняка результат того, что другие предъявляют к вам

невыполнимые требования. Не тратьте больших денег на средства , улучшающие

ваш вид, - деньги не купят вам любовь.

Если любить свое тело нелегко, то полюбить свою сексуальность еще

труднее. Для большинства из нас открытие половых отличии в детстве было

делом тайным и греховным.

Вопрос 5: Что такое любовь?

Древние философы высоко отзывались и о духе человека. Они говорили о

достоинстве человека, о предназначенности любого его свойства. Любовь

соответственно воспринималась как глубокое чувство, освященное богами. У

изголовья влюбленных стояла Афродита, которая благословляла сближение тел и

душевное влечение как радость жизни.

Постепенно в сознании античных греков возникло различие между любовью

плотской и духовной. Чувственное влечение отражает представление о красоте

человеческого тела. Поэтические переживания все более индивидуализируются.

Платон полагал, что наслаждение, к которому стремится человек, должно быть

в определенной степени обуздано. Аристотель же в противовес ему считал, что

услаждение тела есть все-таки благо...

Однако любовь - это не только вихрь наслаждений. К концу древней эпохи

эллинское представление о человеке сменилось другим воззрением. Сенека,

например, не мог совместить моральные нормы стоиков с господствовавшим

благоговением перед человеческой природой и чувственным наслаждением. Он

отверг идею благости человеческого существа, Убеждение, согласно которому

индивид нравственно нестоек и не может противостоять всесильному пороку,

подвело Сенеку к мысли, что в самом человеке гнездятся неразумие,

греховность. Поэтому тело может рассматриваться лишь как временное

хранилище для души. Ей же надлежит бороться с телом, ибо плоть приносит

человеку одни муки. Культ тела сменился прославлением нетленной души,

которая понималась как чистая и неприкосновенная.

Любовь имеет в качестве истока сексуальности чувственность. Но не

исчерпывается ею. В ней есть нечто неизмеримо большее. Союз душ,

самораскрытие личности. Поэтому древние греки различали разные формы любви.

Выделяли, - например, Эрот — обожествленный эрос. Или любовь — страсть,

которая отождествлялась с безрассудством. Безумная любовь предполагала

отчужденность, отреченность от разума. Отмечалась любовь как влечение, без

роковых последствий. В целом же человеческая субъективность понималась как

сплетение ума, страстей и воли.

(Гуревич П. С.)

Куттер П. «Любовь, ненависть, зависть, ревность»

Любовь в своей активной и пассивной формах, когда в первом случае

любят, а во втором — позволяют себя любить, а также в своем кратковременном

варианте — влюбленности, и варианте длительном — страстной любви, занимает

привилегированное положение в азбуке страстей.

Как показывает обыденная жизнь и психотерапевтическая практика, люди не

становятся счастливыми от секса и порнографии. Современные молодые люди

живут, раскрепощено, с легкостью меняя одного полового партнера за другим.

Их практически не беспокоит чувство вины, досаждавшее их родителям и

представителям так называемого скептического поколения. В данном случае

прогресс в деле освобождения от сексуальных прежних табу очевиден.

Однако при ближайшем знакомстве с типом прогрессивно мыслящего

человека, для которого нет ничего невозможного, начиная частой сменой

половых партнеров и заканчивая групповым сексом, приходишь к другим

выводам. Зачастую такой человек не способен на любовь, которую он в то же

время постоянно ищет и не находит. Таким образом, он никогда сам не

испытывал чувства любви и не ведает, что это такое. В отношении чувств

подобный человек ощущает себя опустошенным. Обладая функциональной

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6