Билеты по истории русского искусства XII-XVII вв

Одной из самых тяжелых утрат во время второй мировой войны была гибель

храма Спаса на Нередице близ Новгорода. Его роспись, исполненная в 1199

году, принадлежала к числу наилучшим образом сохранившихся средневековых

фресковых ансамблей во всей Европе. Но фрески Нередицы поражали не только

своей превосходной сохранностью, а и редкостной полнотой в подборе сюжетов,

дававших в совокупности почти исчерпывающее представление о системе

церковной росписи XII века.

Фрески Нередицы отличаются большой монументальностью. Фигуры даны в

застылых, фронтальных позах. Если они двигаются, то у них тяжелая поступь;

если они стоят, то кажутся прикованными к месту. Композиции распадаются на

отдельные, замкнутые звенья (обычно они строятся на основе точного

соответствия частей, причем художники всячески избегают перекрещиваний и

перерезываний). Изображения стелются вдоль стены, подчиняясь ее

торжественному мерному ритму. Благодаря тому что действующие персонажи

почти

всегда обращены лицом к зрителю, все евангельские сцены развертываются в за-

медленном темпе, приобретая вневременный характер. Тяжелые фигуры с

большими

головами и крупными конечностями еще более усиливают монументальность этого

искусства — торжественного и величавого, мужественного и волевого. В

Нередице фрески шли почти от пола и покрывали все стены и своды,

располагаясь друг над другом регистрами. Но компоновка фресок в пределах

каждого регистра очень свободна. В них нет никакой симметрии. Среди красок

преобладают желтые, голубовато-синие, красно-коричневые, белые и зеленые

цвета, образующие напряженную и несколько пеструю колористическую гамму.

Пожалуй, наиболее интересной частью нередицкой росписи была композиция

«Страшный суд», размещенная под хорами на западной стене и на примыкающих к

ней стенах южного и северного нефов. Помимо обычных элементов, эта сцена

включала в себя и ряд не часто встречающихся фигур и эпизодов. Мы видим

здесь «ад» в образе Сатаны, восседающего на звере и держащего в руках Иуду;

апокалипсическую блудницу, которая едет на чудовищном звере, грызущем

человека; отдающее мертвецов «море», персонифицированное плывущей на

драконе женщиной с сосудом в руках и в венце; отдающую мертвецов «землю»,

олицетворенную едущей на фантастическом звере женщиной; различные адские

мучения, которые изображены в виде темноокрашенных квадратов с головами и

надписями: «Тьма кромешная», «Смола», «Иней», «Скрьжату зубом», «Мраз» и

др.

Самым ранним памятником новгородской монументальной живописи XIV столетия

были фрески церкви Архангела Михаила, погибшие во время второй мировой

войны.

Сама церковь, являвшаяся собором Сковородского монастыря, была воздвигнута

архиепископом Моисеем в 1355 году. Ее роспись возникла позднее — около 1360

года,

когда архиепископ Моисей, предчувствуя близкую кончину, удалился в

Сковородский

монастырь, где умер и был погребен архиепископом Алексеем 25 января 1362

года.

70-х годах XIV пека в Новгороде появился выдающийся живописец — приехавший

из Константинополя Феофан Грек. Единственная из сохранившихся на русской

почве монументальных работ Феофана — фрески церкви Спаса Преображения на

Ильине улице в Новгороде. Эта церковь была построена в 1374 году и

расписана лишь четыре года спустя «по велению» боярина Василия Даниловича и

жителей Ильиной улицы. Роспись церкви Спаса дошла до нас в сравнительно

хорошем, но, к сожалению, фрагментарном виде. В апсиде уцелели обрывки

святительского чина и «Евхаристии», на южном алтарном столбе — часть фигуры

Богоматери из сцены «Благовещения», на сводах и примыкающих стенах —

фрагменты евангельских сцен («Крещение», «Рождество Христово», «Сретение»,

«Проповедь Христа апостолам»), на восточной стене—«Сошествие во ад», на

стенах и арках — полустершиеся остатки фигур и полуфигур святых, в куполе—

Пантократор, четыре архангела и четыре серафима, в простенках барабана —

праотцы Адам, Авель, Ной, Сиф, Мельхиседек, Енох, пророк Илья и Иоанн

Предтеча. Самые значительные и лучше всего сохранившиеся фрески украшают

северо-западную угловую камеру на хорах (в одной рукописи XVI века она

именуется Троицким приделом).

22. Древнерусское военное зодчество.

На всей территории древней Руси в XI в. наиболее распространенным типом

укреплений оставались по-прежнему поселения, подчиненные рельефу местности,

т. е. укрепления островные и мысовые. В Полоцкой и Смоленской землях, где

было много болот, часто использовали для этой цели, как и раньше, болотные

островки. В Новгородско-Псковской земле тот же оборонительный прием

применяли несколько иначе: здесь укрепленные поселения нередко ставили на

отдельных холмах. Однако во всех районах Руси чаще всего употребляли не

островной, а полуостровной, т. е. мысовой, прием расположения укреплений.

Удобные, хорошо защищенные природой мысы при слиянии рек, ручьев, оврагов

можно было найти в любых географических условиях, чем и объясняется их

широчайшее применение. Иногда строили еще мысовые укрепления, где вал, как

это было до Х в., шел с одной только напольной стороны, со стороны рва,

однако вал теперь сооружали гораздо более мощный и высокий. Большей же

частью как в островных, так и в мысовых укреплениях XI в. вал окружал

поселение по всему периметру. В Киевской земле очень типичным примером

может служить городище Старые Безрадичи — остатки древнего городка Тумашь,

а на Волыни — детинец (центральная часть города) городища Листвин в районе

г. Дубно.

Однако не все памятники крепостного строительства XI в. были полностью

подчинены конфигурации рельефа. Уже в конце Х — начале XI в. в

западнорусских землях появились укрепления с геометрически правильной

схемой — круглые в плане. Иногда они располагались на естественных

всхолмлениях и тогда были близки к укреплениям островного типа. Встречаются

такие круглые крепости и на равнине, где валы и рвы имели особое значение.

Наиболее своеобразный тип укреплений этого времени представлен некоторыми

памятниками Волыни. Это городища, близкие по форме к квадрату с несколько

скругленными углами и сторонами. Обычно две, а иногда даже три стороны их

прямолинейны, а четвертая (или две стороны) — округла. Расположены эти

городища на плоской, большей частью заболоченной местности. Наиболее

крупным среди них является город Пересопница; очень характерен также

детинец стольного города Волыни — Владимира-Волынского.

Несомненно, что в различных районах древней Руси планировка укреплений

имела свои особенности. Однако в целом все типы русских укреплений XI в.

близки друг другу, поскольку все они были приспособлены к одинаковым

тактическим приемам обороны, к ведению исключительно фронтальной стрельбы

со всего периметра крепостных стен.

В XII в. никаких существенных изменений в организации обороны укреплений не

произошло. Русские крепости этого времени отличаются в ряде случаев большей

продуманностью плановой схемы, большей ее геометрической правильностью, но

по существу относятся к тем же типам, которые уже существовали в XI в.

Характерно широкое распространение в XII в. круглых крепостей. В

западнорусских землях городища круглые в плане известны уже с Х в., в

Киевской земле и в Среднем Поднепровье такие крепости стали строить лишь со

второй половины XI в.; в Северо-Восточной Руси первые круглые укрепления

относятся к XII в. Хорошими примерами круглых укреплений в Суздальской

земле могут служить города Мстиславль и Микулин, Дмитров и Юрьев-Польской.

В XII в. круглые в плане крепости широко применяются уже на всей

древнерусской территории. По такому же принципу построены полукруглые

крепости, примыкающие одной стороной к естественному оборонительному рубежу

— берегу речки или крутому склону. Таковы, например, Перемышль-Московский,

Кидекша, Городец на Волге.

Несколько иной характер имела планировка крупных древнерусских городов.

Детинец часто строили так же, как обычные укрепления, т. е. почти всегда по

мысовой схеме, а с напольной стороны защищали его мощным валом и рвом. За

рвом располагался окольный город, обычно в несколько раз превосходящий

размерами площадь детинца. Оборонительная система окольного города в

некоторых, наиболее благоприятных случаях также была рассчитана на защиту

естественными склонами по боковым сторонам и валом с наполья. Такова схема

обороны Галича, в котором детинец прикрыли с наполья двумя мощными валами и

рвами, а окольный город — линией из трех параллельных валов и рвов. На

севере Руси по той же мысовой схеме построена оборона древнего Пскова.

Есть несколько крупных древнерусских городов с иной схемой обороны. Так, во

Владимире-Волынском детинец относится к «волынскому» типу укреплений, т. е.

имеет форму прямоугольника, как бы сочетающегося с кругом, а окольный город

представляет собой огромное полукруглое городище. В Новгороде Великом

детинец имеет полукруглую форму, а окольный город — неправильно округлую,

причем окольный город расположен на обоих берегах Волхова, и, таким

образом, река протекает через крепость.

Наиболее ранние внутривальные деревянные конструкции обнаружены в

нескольких крепостях конца Х в., сооруженных при князе Владимире

Святославиче, — в Белгороде, Переяславле и небольшой крепости на р. Стугне

(городище Заречье). Здесь в основе земляного вала помещена линия дубовых

срубов, поставленных вдоль вала вплотную один к другому. Они рублены «с

остатком» (иначе «в обло») и поэтому концы бревен выступают наружу от углов

срубов примерно на 1/2 м. Срубы стояли так, что их лицевая стенка

находилась точно под гребнем вала, а сами срубы, следовательно, были

расположены в его тыльной части. Перед срубами, в лицевой части вала,

помещен решетчатый каркас из брусьев, сколоченных железными костылями,

заполненный кладкой из сырцовых кирпичей на глине. Вся эта конструкция

сверху засыпана землей, формирующей склоны вала.

Такая сложная внутривальная конструкция была очень трудоемкой и, по-

видимому, себя не оправдывала. Уже в первой половине XI в. ее значительно

упростили. Лицевую сторону валов стали делать чисто земляной, без сырцовой

кладки. Осталась лишь линия дубовых срубов, вплотную приставленных один к

другому и плотно забитых землей. Такие конструкции известны во многих

русских крепостях XI — XII вв.: на Волыни — в Черторыйске, в Киевской земле

— на городище Старые Безрадичи, в Северо-восточной Руси — на городище у

Сунгиревского оврага близ Владимира, в Новгороде — в валу окольного города

и в северной части вала Новгородского детинца, и в некоторых других

укреплениях.

Иногда, если валы достигали значительной ширины, каждый сруб имел

удлиненные пропорции. Он был вытянут поперек вала, а внутри перегорожен

одной или даже несколькими срубными стенками. Таким образом, каждый сруб

состоял уже не из одной, а из нескольких камер. Такой прием применен,

например, в валу древнего Мстиславля в Суздальской земле.

Но наиболее сложным и грандиозным примером срубной внутривальной

конструкции являются валы «города Ярослава» в Киеве, построенные в 30-х

годах XI в. при Ярославе Мудром. Хотя древние валы Киева сохранились лишь

на нескольких участках, да и то менее, чем наполовину своей первоначальной

высоты, обнаруженные здесь дубовые срубы имеют около 7 м в высоту (рис. 6).

Первоначально же эти срубы поднимались, как и весь вал, на высоту от 12 до

16 м. Срубы киевского вала достигали поперек вала около 19 м, а вдоль вала

— почти 7 м. Они были разделены внутри еще дополнительными срубными

стенками (вдоль срубов на две, а поперек — на шесть частей). Таким образом,

каждый сруб состоял из 12 камер.

В процессе возведения вала срубы по мере их сооружения постепенно плотно

забивались лёссом. Как и во всех других случаях, лицевая стенка срубов была

расположена под гребнем вала, а так как вал имел огромные размеры, то его

лицевая часть, лишенная внутреннего каркаса, по-видимому, вызывала

сомнения: боялись, что она может оползти. Поэтому в основании лицевой части

вала устроили еще дополнительную конструкцию из ряда невысоких срубов.

В XII в. наряду с конструкцией из отдельных срубов получил распространение

прием, при котором срубы связывались между собой в единую систему путем

врубки «внахлестку» их продольных бревен, Такова, например, конструкция

вала детинца в Вышгороде. Этот прием оказался особенно удобным при

постройке крепостей, в которых вдоль вала располагались помещения,

конструктивно связанные с самим валом. Здесь срубная конструкция состояла

из нескольких рядов клеток, причем лишь один наружный ряд был забит землей

и составлял конструктивную основу оборонительного вала. Остальные же

клетки, выходившие в сторону внутреннего двора крепости, оставались

незасыпанными и использовались как хозяйственные, а иногда и как жилые

помещения. Появился такой конструктивный прием еще в первой половине XI в.,

но широко применяться стал лишь в XII в.

Рвы в русских крепостях XI — XII вв. обычно имели симметричный профиль.

Уклон их стенок был равен примерно 30 — 45° к горизонту; стенки рвов делали

прямыми, а дно — большей частью слегка скругленным. Глубина рвов обычно

была примерно равна высоте валов, хотя во многих случаях для устройства

рвов использовали естественные овраги, и тогда рвы, конечно, превосходили

по размерам валы и имели очень большую величину. В тех случаях, когда

укрепленные поселения возводили в низменной или заболоченной местности, рвы

старались отрывать так, чтобы они были заполнены водой (рис. 7).

Оборонительные валы насыпали, как правило, не на самом краю рва. Чтобы

предотвратить осыпание вала в ров, в основании вала почти всегда оставляли

горизонтальную площадку-берму шириной около 1 м.

В укреплениях, расположенных на возвышенностях, естественные склоны обычно

подрезали, чтобы сделать их более ровными и крутыми, а там, где склоны

имели малую крутизну, их часто перерезали террасой-эскарпом; благодаря

этому склон, расположенный выше террасы, приобретал большую крутизну.

Какое бы большое значение ни имели в древнерусских крепостях земляные

оборонительные сооружения и в первую очередь валы, они все же представляли

собой лишь основу, на которой обязательно стояли деревянные стены.

Кирпичные или каменные стены в XI — XII вв. известны в единичных случаях.

Так, кирпичными были стены митрополичьей усадьбы вокруг Софийского собора в

Киеве и стены Киево-Печерского монастыря, кирпичными же были стены

митрополичьего «города» в Переяславле. Каменной стеной был окружен детинец,

вернее, княжеско-епископский центр во Владимире. Все эти «городские» стены

по существу представляют собой памятники скорее культового, чем военного

зодчества; это стены митрополичьих или монастырских усадеб, где военно-

оборонительные функции уступали место функциям художественно-

идеологическим. Ближе к собственно крепостным сооружениям стояли каменные

стены замков в Боголюбове (Суздальская земля) и в Холме (Западная Волынь).

Однако и здесь художественные задачи, стремление создать торжественно-

монументальное впечатление от княжеской резиденции играли большую роль, чем

чисто военные требования.

По-видимому, единственным районом Руси, где уже в это время начала

слагаться традиция строительства каменных оборонительных стен, была

Новгородская земля. В сложении этой традиции значительную роль, вероятно,

сыграло то обстоятельство, что в этом районе были выходы естественной

известняковой плиты, которая очень легко добывается и дает превосходный

материал для строительства.

Стены всех русских укреплений XI — XII вв. были, как сказано, деревянными.

Они стояли на вершине вала и представляли собой бревенчатые срубы,

скрепленные на определенных расстояниях короткими отрезками поперечных

стенок, соединенных с продольными «в обло». Такие срубные стены, по-

видимому, впервые стали применяться в русском военном зодчестве со второй

половины Х в. Они были уже значительно более прочными, чем примитивные

ограждения VIII — IX вв. Стены, состоявшие из отдельных, плотно

приставленных один к другому срубов, отличались своеобразным ритмом торцов

поперечных стенок: каждый отрезок стены, имевший в длину 3 — 4 м,

чередовался с коротким промежутком длиной около 1 м. Каждое такое звено

стены, вне зависимости от конструктивного типа, называлось городней. В тех

случаях, когда оборонительные валы имели внутри деревянную конструкцию,

наземные стены были тесно связаны с ней, являясь как бы ее непосредственным

продолжением вверх над поверхностью вала (рис. 8, внизу).

Стены достигали в высоту примерно 3 — 5 м. В верхней части их снабжали

боевым ходом в виде балкона или галереи, проходящей вдоль стены с ее

внутренней стороны и прикрытой снаружи бревенчатым же бруствером. В древней

Руси такие защитные устройства назывались забралами. Здесь во время боевых

действий находились защитники, которые через бойницы в бруствере

обстреливали противника. Возможно, что уже в XII в. такие боевые площадки

иногда делали несколько выступающими перед плоскостью стены, что давало

возможность стрелять с забрал не только вперед, но и вниз — к подножию

стен, или лить на осаждающих кипяток. Сверху забрала прикрывали кровлей.

Важнейшим участком обороны крепости были ворота. В небольших укреплениях

ворота, возможно, делались по типу обычных хозяйственных ворот. Однако в

подавляющем большинстве крепостей ворота сооружались в виде башни с

проездом в ее нижней части. Проезд ворот обычно располагался на уровне

площадки, т. е. на уровне основания валов. Над проездом поднималась

деревянная башня, к которой с боковых сторон примыкали валы и стены. Лишь в

таких крупных городах, как Киев, Владимир, Новгород, при деревянных стенах

были построены кирпичные или каменные ворота. До наших дней сохранились

остатки главных ворот Киева и Владимира, носивших наименование Золотых

(рис. 9). Помимо чисто военных функций, они служили торжественной аркой,

выражавшей богатство и величие города; над воротами стояли надвратные

церкви.

В тех случаях, когда перед воротами проходил ров, через него строили

деревянный как правило, довольно узкий мост. В моменты опасности защитники

города иногда сами уничтожали мосты, чтобы затруднить противнику подход к

воротам. Специальные подъемные мосты на Руси в XI — XII вв. почти не

применяли. Кроме основных ворот, в крепостях иногда Делали дополнительные

скрытые выходы, большей частью в виде обшитых деревом проходов сквозь

земляной вал. Снаружи они были закрыты тонкой стенкой и замаскированы, а

использовались для устройства неожиданных вылазок во время осады.

Следует отметить, что в русских крепостях XI — XII вв., как правило, не

было башен. В каждом городе существовала, конечно, воротная башня, но ее

рассматривали именно как ворота, и так она всегда называется в

древнерусских письменных источниках. Отдельные же, не надвратные, башни

строили очень редко, исключительно как сторожевые вышки, располагая их на

самом высоком месте и предназначая для обзора окрестностей, чтобы

обезопасить крепость от неожиданного подхода врагов и внезапного захвата.

Наиболее выдающимся памятником военного зодчества эпохи раннефеодального

государства, несомненно, были укрепления Киева. В IX — Х вв. Киев

представлял собой очень небольшой городок, расположенный на мысу высокой

горы над Днепровскими кручами. С напольной стороны он был защищен валом и

рвом. В конце Х в. укрепления этого первоначального поселения были срыты в

связи с необходимостью расширить территорию города. Новая оборонительная

линия, так называемый город Владимира, состояла из вала и рва, окружавших

площадь, равную примерно 11 га. По валу проходила деревянная крепостная

стена, а главные ворота были кирпичными.

Быстрый рост политического и экономического значения Киева и его населения

привели к необходимости защиты разросшейся территории города, и в 30-х

годах XI в. была построена новая мощная оборонительная система — «город

Ярослава». Площадь защищенной валами территории равнялась теперь

приблизительно 100 га. Но и пояс укреплений Ярослава защищал далеко не всю

территорию древнего города: внизу под горой рос большой городской район —

Подол, который, по-видимому, также имел какие-то свои оборонительные

сооружения.

Линия валов «города Ярослава» тянулась примерно на 3 1/2 км, причем там,

где валы проходили по краю возвышенности, рвов перед ними не было, а там,

где естественные склоны отсутствовали, перед валом всюду отрыли глубокий

ров. Валы, как мы уже отмечали, имели очень большую высоту — 12 — 16 м — и

внутренний каркас из огромных дубовых срубов. По верху валов проходила

срубная оборонительная стена. Сквозь валы вели трое городских ворот и,

кроме того, Боричев взвоз соединял «верхний город» с Подолом. Главные

ворота Киева — Золотые — представляли собой кирпичную башню с проездом,

имевшим 7 м в ширину и 12 м в высоту. Сводчатый проезд закрывался

окованными золоченой медью воротными створами. Над воротами была

расположена церковь.

Гигантские оборонительные сооружения Киева представляли собой не только

мощную крепость, но и высокохудожественный памятник зодчества: недаром в XI

в. митрополит Илларион говорил, что князь Ярослав Мудрый «славный град...

Киев величеством яко венцом обложил».

В литературе часто встречаются указания, что в Киевской Руси якобы все же

существовали пограничные оборонительные линии, остатками которых являются

так называемые Змиевы валы, тянущиеся на много десятков километров. Но это

неверно. Змиевы валы в действительности — памятники другой, гораздо более

древней эпохи и не имеют никакого отношения к Киевской Руси.

Строительство новых городских стен, а также перестройка и поддержание в

боеспособном Состоянии уже существующих укреплений требовали огромных

затрат рабочей силы и тяжело ложились на плечи феодально зависимого

населения. Даже когда князья в виде особой привилегии вотчинникам

освобождали зависимых крестьян от повинностей в пользу князя, они обычно не

освобождали их от самой тяжелой обязанности — «городового дела». Точно так

же не свободны были от этой повинности и горожане. О том, какого труда

стоила работа по строительству оборонительных сооружений, можно судить по

приблизительным подсчетам необходимых затрат рабочей силы. Так, например,

для постройки самого крупного крепостного сооружения Киевской Руси —

укреплений «города Ярослава» в Киеве — в течение примерно пяти лет должны

были непрерывно работать около тысячи человек. Постройка небольшой крепости

Мстиславль в Суздальской земле должна была занять примерно 180 рабочих в

течение одного строительного сезона.

Крепостные сооружения имели не только чисто утилитарное, военное значение:

они были и произведениями архитектуры, имевшими свое художественное лицо.

Архитектурный облик города определяла в первую очередь его крепость;

первое, что видел человек, подъезжавший к городу, это пояс крепостных стен

и их боевые ворота. Недаром же такие ворота в Киеве и Владимире были

оформлены как огромные триумфальные арки. Художественное значение

крепостных сооружений прекрасно учитывали и сами строители крепостей, что

достаточно ясно отражено в древнерусских письменных источниках.

ПЕРИОД ФЕОДАЛЬНОЙ РАЗДРОБЛЕННОСТИ

Существенные изменения в развитии русского военно-инженерного искусства

произошли в XIII в. Уже со второй половины XII в. письменные источники все

чаще сообщают о «взятии копьем» русских городов, т. е. с помощью прямого

штурма. Постепенно этот прием получает все большее распространение и в XIII

в. почти полностью вытесняет тактику пассивной осады. При штурме начинают

применять вспомогательные приспособления — рвы заваливают вязанками

хвороста (примет), на стены взбираются с помощью приставных лестниц. С

самого начала XIII в. начинают употреблять также камнеметные машины для

разрушения городских стен.

К середине XIII в. эти новые тактические приемы постепенно слагаются в

целую систему новой тактики штурма крепостей. Трудно сказать, как

окончательно оформилась бы эта тактика и как эти изменения отразились бы на

дальнейшем развитии русских крепостей. Монгольское нашествие резко изменило

всю военно-политическую ситуацию.

Монголы принесли с собой на Русь детально разработанную тактику осады

крепостей. Это была в общем та же тактика, которая слагалась в то время и

на самой Руси, но у монголов она была подкреплена широким применением

камнеметов (по древнерусской терминологии — пороков). Камнеметные машины

метали камни такой величины, «якоже можаху четыре человеки силнии подъяти»,

причем устанавливали эти машины перед стенами осажденного города на

расстоянии не далее 100 — 150 м, примерно на дальности полета стрелы из

лука. Только на таком или еще более близком расстоянии камни, бросаемые

пороками, могли причинить ущерб деревянным стенам. Кроме того, начиная

осаду города, монголы окружали его частоколом, чтобы прервать связь города

с внешним миром, прикрыть своих стрелков, а главное, предотвратить вылазки

защитников, стремившихся разрушить пороки. После этого начинали

систематически бить камнями из камнеметов по городским стенам, чтобы

разбить какой-либо их участок или хотя бы сбить их деревянные брустверы,

забрала. Когда это удавалось, массированным обстрелом из луков осыпали

данный участок стены тучей стрел; «стрелами яко же дождем пущаху». Лишенные

брустверов защитники не могли вести ответную стрельбу: «не дадущим им

выникнути из заборол». И именно сюда, на участок, где была подавлена

активная стрелковая оборона, нападающие бросали основные силы штурма. Таким

способом монголы успешно брали даже наиболее крупные и защищенные русские

города.

Применение монголами хорошо разработанных приемов штурма должно было бы

ускорить сложение на Руси новой защитной тактики и новой военно-инженерной

организации обороны. Однако на развитии русского военно-инженерного

искусства сказались прежде всего разрушительные последствия монгольского

нашествия. Воспользовавшись феодальной раздробленностью Руси, монголы

поодиночке разбили воинские силы русских княжеств и установили режим

жесточайшего ига. В этих условиях восстановление и развитие подорванных

производительных сил страны могло происходить крайне замедленно, лишь в

жестокой борьбе с захватчиками. Один из наиболее экономически развитых

районов Руси — Среднее Поднепровье — был настолько обескровлен разгромом,

что здесь крепостное строительство вообще прервалось на несколько столетий.

Два района Руси смогли сравнительно быстро оправиться от монгольского удара

— Юго-Западная (Галицко-Волынская земля) и Северная (Владимиро-Суздальская

и Новгородская) Русь. Именно здесь можно проследить дальнейшие пути

развития русского военно-инженерного дела.

Еще до монгольского нашествия на Волыни начали появляться оборонительные

сооружения, приспособленные к новым тактическим требованиям. Поскольку

штурм, как правило, всегда поддерживался камнеметными машинами, укрепления

стали располагать так, чтобы не было никакой возможности установить эти

машины перед городскими стенами. Так, например, города Данилов и Кременец

были построены в первой половине XIII в. на довольно высоких отдельных

горах с крутыми склонами (рис. 10). Камнеметы же не могли бить вверх на

большую высоту. Замечательно, что монголы, которые взяли штурмом все

крупнейшие города Киевщины и Волыни, эти две крепости даже не пытались

штурмовать, поскольку, согласно замечанию летописца, Батый понимал, что он

все равно не сможет их взять: «Видив же Кремянець и град Данилов, яко

невозможно прияти ему, отъиде от них».

Горы на Волыни имелись, однако, далеко не всюду, и в более северных районах

строили укрепления, представляющие собой небольшие круглые площадки среди

труднопроходимого болота. По-видимому, система организации их обороны была

подчинена той же задаче — не допустить применения камнеметов.

Найти на волынской территории такие места для строительства городов,

которые бы гарантировали безопасность от камнеметов противника, было очень

нелегко. Кроме того, на Волыни многие города существовали уже задолго до

монгольского нашествия; эти города тоже следовало укрепить с учетом новых

тактических требований. Однако строительство новых городов и усиление

старых можно было производить далеко не всюду: монголы, зорко следившие за

деятельностью русских князей, требовали уничтожения городских укреплений.

Лишь в западных и северных районах Волынского княжества, более удаленных от

монгольского надзора, удавалось вести строительство крепостей. Здесь во

второй половине XIII и в начале XIV в. строят крепостные сооружения нового

типа — каменные башни. Поставленные внутри городских стен, обычно ближе к

наиболее опасной при штурме стороне, эти башни обеспечивали широкий и

далекий обстрел окружающей территории. Давая возможность стрелять по

противнику из самострелов и луков сверху, сами башни мало страдали от

ударов камнеметов.

Подобные башни сохранились в Каменце-Литовском и в Столпье близ Холма (рис.

11, 12А, 12Б); руины башни имеются в Белавине (также под Холмом).

Раскопками вскрыты фундаменты еще одной башни — в Черторыйске. Башни эти

отличаются друг от друга как материалом, так и формой. В Столпье и Белавине

они каменные и имеют прямоугольную, почти квадратную в плане форму;

наружный размер башни в Столпье — 5,8х6,3 м, в Белавине — 11,8х12,4 м.

Башни в Каменце-Литовском и Черторыйске кирпичные, круглые, наружный их

диаметр 13,6 м. Высота башен в Столпье — 20 м, в Каменце-Литовском — 29 м.

По письменным источникам известно, что такие же башни были в Гродно и

Берестье, а в Холме стояла на высоком каменном цоколе деревянная башня.

Все они представляют собой аналогию западноевропейским донжонам; да и

появились они на Волыни, несомненно, под влиянием военного зодчества

западных соседей Волыни — Польши и Венгрии, где башни-донжоны получили

распространение в то же самое время. Поэтому продиктованное новыми

тактическими требованиями, сложившимися на Руси, строительство волынских

каменных башен осуществлялось в специфически западных формах.

Изменения тактики осады и обороны крепостей сказались на Волыни не только в

строительстве отдельных башен-донжонов. Появилась также новая тенденция

укрепления всеми возможными средствами той стороны крепости, против которой

осаждающие могли поставить камнеметы. Этот прием можно видеть уже в

болоховских городах конца XII — начала XIII в. Здесь часть периметра

укрепления защищена естественной преградой — рекой, но зато остальные

стороны имеют усиленную оборону из нескольких линий валов и рвов. Очень

четко та же тенденция сказалась в Галиче, где оборона окольного города

состоит из трех параллельных валов и рвов. При этом валы здесь искусственно

несколько раздвинуты, так что между каждым валом и лежащим за ним рвом

имеется горизонтальная площадка. Благодаря этому общая ширина

оборонительного пояса — от начала первого (наружного) рва до гребня

третьего вала — достигает 84 м. Поскольку реальная дальность боя камнеметов

не превышала 100 — 150 м, а главной его задачей было разрушение основной

городской стены, стоявшей на третьем, внутреннем, валу, камнеметы в данном

случае пришлось бы устанавливать на расстоянии не более 50 — 60 м от

первого рва. Между тем защитники города могли стрелять по осаждавшим и в

первую очередь по людям, обслуживающим камнеметы, из-за укрытия, стоявшего

на первом валу. Таким образом, осаждавшим приходилось стрелять на 150 м, а

защитникам города — на вдвое более короткое расстояние.

Усиление одной, напольной, стороны крепости проявилось также и в том, что

именно здесь обычно сооружали башни. Так, башня в Черторыйске стояла с

внутренней стороны вала, на самом опасном участке напольной стороны

крепости. Башня же в Гродно, по-видимому, даже выступала наружу от

напольной крепостной стены и давала возможность обстреливать подход к

воротам, т. е. вести косоприцельную, фланкирующую стрельбу (рис. 13).

Впрочем, новая организация обороны с применением фланкирующей стрельбы, по-

видимому, не сложилась еще в законченную систему до середины XIV в., когда

Галицко-Волынская земля потеряла свою политическую самостоятельность, но

многие элементы галицко-волынского военного зодчества в дальнейшем получили

развитие уже в. крепостном строительстве Польши и Литвы.

Северо-восточная Русь пострадала от монгольского нашествия значительно

больше, чем Волынь, а тем более ее западные и северные районы. Поэтому во

второй половине XIII в. здесь и думать не могли о строительстве новых

крепостей, ограничиваясь лишь восстановлением разоренных монголами старых

укреплений. Однако в дальнейшем Северо-восточная Русь постепенно копила

силы и превращалась в ядро складывающегося централизованного Русского

государства. Уже с середины XIV в. здесь намечаются признаки нового

расцвета городов, с этого же времени начинается и строительство новых

крепостей, особенно в Московском и Тверском княжествах.

Эти новые крепости коренным образом отличаются от крепостей домонгольского

времени, приспособленных к сопротивлению пассивной осаде. Крепости XIV в.

построены так, чтобы успешно отражать штурм, поддерживаемый камнеметами.

Сделано это было, однако, совершенно иначе, чем в Западной Волыни. В

северных районах Руси вовсе не применяли многорядных оборонительных линий.

Правда, очень возможно, что в первой половине XIV в. здесь, как и на

Волыни, стали сооружать вместо безбашенных крепостей XI — XIII вв.

крепости, снабженные одной башней; но характер крепостного строительства

здесь был совершенно иным, и уже к середине XIV в. полностью возобладала

новая система обороны крепостей.

Крепости, построенные в соответствии с этой системой, были организованы

так, что большая часть их периметра прикрывалась естественными преградами —

реками, широкими оврагами, крутыми склонами. С этих сторон противнику не

удавалось установить камнеметные машины, и здесь можно было не опасаться

штурма. Ту сторону, где такие естественные препятствия отсутствовали,

защищали мощными валами, рвами и деревянными стенами. С напольной стороны

ставились и башни. В отличие от каменных башен-донжонов Западной Волыни эти

башни были рассчитаны не на круговой обстрел, а на косоприцельную стрельбу

вдоль прилегающих участков крепостных стен, т. е. служили для их

фланкирования. Участки стен между башнями (прясла) стали делать по

возможности прямолинейными, чтобы фланкирующий обстрел мог быть наиболее

успешным.

Таким образом, крепости Северо-восточной Руси второй половины XIV и первой

половины XV в. имеют «односторонний» характер: одна их сторона защищена

мощными укреплениями и снабжена башнями для фланкирования стен, а остальные

— более слабыми укреплениями, приспособленными только к фронтальной

стрельбе, но прикрытыми естественными преградами. Такие крепости полностью

соответствовали применявшейся в это время тактике осады. Во-первых, они

обеспечивали фланкирующий обстрел напольных участков стен, который являлся

наиболее действенным средством отражения штурма. Во-вторых, сооружение

таких укреплений требовало меньших затрат, было более экономичным.

Примером наиболее ранних укреплений, где уже полностью сложилась описанная

«односторонняя» система обороны, может служить город Старица в Тверской

земле (1366 г.). Среди памятников XIV в. характерны также укрепления

городов Романова, Вышегорода на Протве, а среди памятников начала XV в. —

Плеса, Галича-Мерьского и др. С точки зрения экономии средств и рабочей

силы наиболее выгодным было расположение крепости на таком мысу, где

напольная сторона попадала бы на узкий перешеек и, следовательно, имела бы

очень небольшое протяжение. Таковы, например, города Радонеж и Вышегород на

Яхроме. Очень выгодно было также расположение крепости на полуострове в

речной петле, так как и здесь напольная угрожаемая сторона имела

незначительное протяжение. Таковы Кашин и Воротынск.

Те же принципы лежат и в основе планировки укреплений Северо-западной Руси

XIV — первой половины XV в. Новгородские и псковские крепости этого времени

в большинстве случаев очень похожи на московские и тверские, но они имеют и

некоторые отличительные особенности. Здесь широко распространены укрепления

островного типа, занимающие отдельные холмы с крутыми склонами со всех

сторон. Таковы, например, новгородские городки Демон (городище Княжья гора)

и Кошкин городок, а также псковские крепости Дубков и Врев. Применялись

здесь и укрепления на речных островках — например, Остров, Опочка,

Тиверский городок. Когда новгородские и псковские горододельцы

придерживались мысового типа крепости, то они обычно не очень соблюдали

геометрическую правильность ее валов и больше ценили естественные преграды,

чем строители укреплений Северо-восточной Руси.

Характерно, что новгородцы и псковичи в XIV — XV вв. непрерывно

совершенствовали и реконструировали укрепления не только детинцев, но и

окольных городов в своих столицах — Новгороде и Пскове. В Северо-восточной

Руси в это время не только не строили оборонительные сооружения окольных

городов, но не поддерживали даже укрепления окольных городов, сложившихся в

XII — XIII вв. Причина этого, видимо, в том, что в Северо-восточной Руси

усиление княжеской власти привело к полному подчинению городов, которые в

XIV — XV вв. не имели здесь никаких прав самоуправления. Между тем

строительство укреплений окольных городов было, по-видимому, всегда связано

с местным, городским самоуправлением и являлось функцией горожан, а не

князя. Может быть, отличия в структуре укреплений отдельных районов Руси

сказываются даже в терминологии. Так, в Московском и Тверском княжествах

центральная часть укреплений приобрела наименование кремль, в Новгороде же

сохранился термин детинец, а в Пскове сложился свой местный термин — кром.

Отличительной особенностью оборонительных сооружений XIV — первой половины

XV в. является дифференцированный подход зодчих к конструкциям в

соответствии с их местом в системе обороны. Валы и стены, расположенные со

стороны достаточно мощных естественных заграждений, очень невелики и имеют

простейшую конструкцию. Валы и стены с напольной, «приступной» стороны

гораздо более мощные и высокие и имеют более сложную и совершенную

конструкцию.

Так, высота валов Звенигорода и Старицы — около 8 м. Передний склон вала

делали всегда более крутым — обычно не менее 30° к горизонту, а тыльный

склон — несколько более пологим. Горизонтальные площадки на вершине вала

первоначально делали узкими, как в валах XI — XII вв., но позже, с

усложнением конструкции оборонительных стен, они достигали ширины 8 — 9 м.

Как и раньше, земляная насыпь вала часто не имела внутреннего деревянного

каркаса; таковы чисто земляные валы Романова и Плеса. Для насыпки валов

использовали местный грунт, по возможности наиболее плотный, иногда даже

чистую глину, как в новгородской крепости Холм. При отсутствии хорошего

грунта брали и более слабые материалы, даже песок; таковы валы псковских

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6